Златан Ибрагимович - Я — Златан
Ты только взгляни. Я сделал это для тебя, — сказал он, и я посмотрел в эти бумаги. Там значилось — сто шестьдесят тысяч в месяц. Это ж бешеные бабки, и, вау, все они — мне одному? Одного я не понимал: много ли это по меркам рынка или нет. И я спросил у Хассе:
Это хорошие деньги?
Да конечно, черт возьми! — воскликнул он. — Это же в четыре раза больше, чем ты получаешь сегодня.
Я успокоился: о’кей, наверно, он прав и это большие деньги. И я мог представить, как он переживал все это время.
Hy тогда пойдем, отпразднуем, — предложил я.
Отлично, Златан! Мои поздравления! — поддержал Хассе. Мы вышли, затем он ненадолго удалился обсудить еще какие-то детали и когда вернулся, выглядел по-настоящему гордым. Словно он заключил самую выгодную сделку в мире.
Они также оплатят тебе новый «Мерседес», — добавил он.
Hy что, и это тоже было фантастикой, и я воскликнул:
Ого, круто!
И все же, я больше ничего не знал о свершившейся сделке, никаких подробностей. Даже мысли закрадывались насчет этой кру-
той тачки: а правда ли это? А что мне было думать? Был ли я готов к этому переходу?
Да ни черта подобного! Я ничегошеньки не знал: понятия не имел, как ведут себя футболисты в Голландии, какие платят налоги. Да и, если по-честному, у меня, по большому счету, не было того, кто представлял бы мои интересы с наибольшей выгодой для меня. Неопытный девятнадцатилетний парнишка из Русенгорда, ничего не знающий о мире. Или не больше, чем уже упомянутая Сесилия о жизни за пределами отеля. Вдобавок, как я уже писал, я считал Хассе Борга своим другом, даже чуть ли не вторым отцом. Я и мысли не допускал, что главное, о чем он думал — это сделать на мне деньги для своего клуба. И прошло очень много времени, прежде чем я осознал, почему тогда в отеле меня не покидало какое-то странное чувство. Понятно, что те ребята в костюмах еще не завершили переговоры — они только входили в решающую стадию.
Они даже не договорились о цене за мой переход. А сделать это гораздо проще, если договоренность с игроком уже достигнута: он поставил свою подпись под контрактом, и определена его будущая зарплата. C этого момента ты твердо знаешь, за какие деньги будешь играть. И если пронырливый агент знает, что ты получаешь меньше всех в команде, то ему проще получить со сделки большую комиссию. Так что меня просто использовали в этой стратегической игре.
Но тогда я ни бельмеса не смыслил во всей этой кухне. Я как будто вступил в клуб избранных и был преисполнен радости. У меня хватило ума держать рот на замке и не проронить об этом ни слова. Единственным, кому я рассказал обо всем, был мой отец, который, как человек повидавший виды и достаточно мудрый, отнесся к этому скептически. Людям он не доверял. Hy а я принял все случившееся как случившееся и уже на следующий день отправился в Бурое, чтобы сыграть за молодежку в матче против Македонии. Это был отборочный матч чемпионата Европы и мой дебют в сборной. В общем, ответственное событие. И все же мои мысли оставались там, где в то же время, должно быть, вновь встречались Хассе Борг и Лео Бенхаккер и продолжали переговоры.
Мы должны были хранить в тайне информацию о состоявшихся переговорах до двух часов следующего дня, когда об этом должно было быть объявлено в Голландии. Я узнал, что еще целая бригада иностранных агентов приехала с целью заполучить меня.
И они остались ни с чем: я был уже игроком «Аякса». Я был счастлив. И когда я решил полюбопытствовать у Хассе Борга, какой же оказалось моя цена, его ответ, без дураков, я не забуду никогда. Ему даже пришлось повторить цифру, потому что я либо не понял, либо подумал, что он имеет в виду голландские гульдены, а эта валюта была мне не знакома. Но когда я осознал, что это была за сумма, то, наверно, подпрыгнул до потолка или даже пробил его. Да, я, конечно, мечтал о рекордном трансфере. Да, я хотел обойти Джона Карью. Но видеть эти цифры на бумаге, черным по белому — это уже совсем иное впечатление. Мираж, галлюцинация! Это были восемьдесят пять миллионов! Рекорд, блин! Ни одному шведу, ни одному скандинаву, ни самому Хенрику Ларссону или Джону Карью и близко не удалось подобраться к этой цифре. И я представил себе, что начнется сейчас в прессе и на телевидении. К счастью, к их вниманию я уже слегка привык.
И тем не менее, когда на следующий день я открыл газеты — это было сумасшествие. Они устроили настоящую вакханалию. «Денежный мальчик», «Златан невероятный» и еще множество эпитетов в таком духе. Я прочел все и что ж — остался доволен. Помню, тогда в Буросе мы отправились выпить кофе с моими товарищами по молодежной сборной — «Чиппеном» (прозвище Кристиана Вильгельмссона — прим, пер.) и Кеннеди Бакирчиоглу. Мы сидели в кофейне, заказав также содовую и булочки, и к нам подошли девчонки примерно нашего возраста. Одна из них, емушаясь, обратилась ко мне:
Это вы тот самый парень, который стоит восемьдесят пять миллионов?
Hy что я мог ей ответить?
Точно, — сказал я. — Это я и есть.
А телефон разрывался от звонков. Люди рассыпались и расстилались в комплиментах и поздравлениях, не без зависти, конечно. Все, кроме моей матери. Она была в ярости.
Боже мой! Златан, что случилось? — кричала она. — Тебя похитили? Ты живой?
Какая прелесть! Она увидела меня по телевидению и даже не поняла, о чем идет речь. Что вполне естественно: если ты из Pyсенгорда и попал в новости — значит, попал в переделку.
Все классно, мам, — ответил я. — Меня только что купил «Аякс».
Но она не унималась.
— Почему ты ничего не сказал мне? Почему я должна узнавать об этом из телевизора?
Но потом она успокоилась, и сейчас я нежно берегу воспоминания о том случае. На следующий день мы Йоном Стееном Ольсеном отправились в Голландию. По прибытии в Амстердам я надел клубный розовый свитер и коричневый кожаный пиджак (самую классную вещь, какую я когда-либо к тому времени надевал) и направился на пресс-конференцию. А там был ажиотаж: зал был переполнен. Я даже смутился и опустил глаза. Я был одновременно и счастлив, и не уверен в себе. Я впервые попробовал шампанское и даже позволил себе дурачиться, вроде «У-у, что это за гадость». Бенхаккер вручил мне футболку с девятым номером, тем же, что когда-то был у Ван Бастена.
В общем, все было даже как-то чересчур. Здесь также присутствовала одна команда парней — съемочная группа, снимавшая документальный фильм о «Мальмё» и обо мне под названием Bladarar («Истинно голубой», или в вольном переводе со шведского «Небесно-голубые идиоты», по цветам формы клуба «Мальмё» — прим. пер.). Они последовали за мной в Амстердам и вели съемку моей встречи с клубными спонсорами в местном представительстве «Мицубиси». Я расхаживал в своем пижонском кожаном пиджаке, рассматривая автомобили и, улыбаясь, говорил что-то вроде: «Уже само по себе удивительно находиться здесь. Hy ничего, надеюсь, я привыкну».
Впервые в жизни меня посетило чудесное чувство, что нет ничего невозможного. Честно говоря, все было похоже на сказку. И на дворе — весна. Затем я отправился на стадион «Аякса» и разгуливал там по пустым трибунам с леденцом во рту. А журналисты совсем с ума сошли. Они сочинили душещипательную историю о бедном пареньке из неблагополучного района, чья мечта начинает сбываться. А днем позже еще и добавили, что, мол, Златан узнал, что такое профессиональный футбол и почувствовал вкус жизни в роскоши. Между тем, сезон Аллсвенскан должен был вот-вот начаться. Хассе Борг договорился, что я проведу в «Мальмё» еще полгода, и прямо из Амстердама мне нужно было возвращаться домой и приступать к тренировкам. Помню, что по прибытии было холодно.
Я постригся и был доволен тем обстоятельством, что хотя бы некоторое время отдохнул от своих одноклубников. И вот теперь они сидели в раздевалке и, передавая по кругу газеты, читали о
моей «сладкой жизни». Эту сцену можно наблюдать в уже упомянутом фильме Bladarar. Я вхожу, улыбаясь, скидываю пиджак и, крича от радости «Йа-ха!», вижу, как они поднимают свои головы с кислыми физиономиями. Мне даже стало неловко.
Все выглядели опечаленными. Понятно, что они должны были позеленеть от зависти, особенно Хассе Маттисон — тот самый парень, что отчитывал меня когда-то в Гуннильсе. Сейчас он выглядел подавленным, но, признаюсь, он все равно приятный малый. И, как настоящий капитан команды, он все понял правильно. По крайней мере, попытался изобразить радость.
Поздравляем! Это здорово! Сделай это! — произносит он, но одурачить никого вокруг, а тем более кинокамеру, не получается.
Камера показывает его печальные глаза, а потом переходит на меня, сидящего и расплывающегося в улыбке, счастливого как ребенок. В те дни я словно подхватил какой-то вирус. Мне требовалось действие, еще действие. И я стал совершать глупости. Я зачем-то мелировал волосы, так что торчали отдельные светлые пряди, и еще обручился. Нет, я не считаю, что обручиться с моей тогдашней подругой Мией или вообще обручиться — это глупо. Миа была прекрасной девушкой, симпатичной блондинкой, изучавшей веб-дизайн, да и в целом — продвинутой личностью. Мы познакомились за год до этого на Кипре, где она подрабатывала в одном баре, и обменялись номерами телефонов. А уже в Швеции стали встречаться и весело проводить время. Но было что-то в этой помолвке, что меня смущало, и уже не имея комплексов перед журналистами, я решил поделиться с Руне Смитом из «Квяльпостен». Тогда он спросил:
