Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль
Когда они с Ла Гишем шли по холодному сырому саду, барон высказался более определенно:
– Если мы сумеем выиграть несколько дней, неодолимое препятствие будет устранено.
Тем не менее на улицу Менар оба вернулись в далеко не радостном настроении. Андре-Луи сидел у очага, упершись ногами, обутыми в сапоги, в каминную решетку и подперев кулаком подбородок. Огонь почти догорел. Когда де Бац и Ла Гиш вошли, Моро обернулся и тут же снова уставился на гаснущее пламя. Друзей поразило серое, внезапно постаревшее, искаженное болью лицо Андре-Луи.
Де Бац подошел и положил руку ему на плечо.
– Ну-ну, Андре, прекратите растравлять себе душу. Я знаю, как вам плохо, но надо набраться мужества. У нас еще многое впереди. Займите свой ум делами, это помогает.
– Меня уже ничего не ждет впереди, всему конец.
– Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Конечно, это тяжелый удар, но молодость поможет вам его вынести. Направьте мысли на что-нибудь другое. О, я знаю жизнь, Андре, я старше вас и знаю кое-что о человеческой душе. Вам необходимо отвлечься, а ничто не отвлекает лучше, чем работа.
Андре-Луи удивленно посмотрел на барона и горько рассмеялся.
– Работа? Какая работа?
– Та, что нам предстоит. Я послал за Демуленом – ему следовало бы уже появиться, – и когда он придет…
– Говорю вам: все кончено, – перебил его Андре-Луи. – Спасение монархии меня больше не интересует.
– Клянусь честью, на его месте я чувствовал бы то же, – произнес Ла Гиш.
Де Бац оставил Моро и, медленно подойдя к окну, вздохнул.
– Ах, если бы это проклятое известие дошло пораньше, перед его отъездом в Блеранкур!.. – Барон выразительно рубанул воздух кулаком.
– Это было бы губительно для дела его высочества, не так ли? – продолжил за него Андре-Луи.
– Разумеется, – ответил маркиз. – И я не стал бы вас осуждать.
Моро снял ноги с решетки и повернулся к друзьям.
– Спасибо, Ла Гиш, я рад это слышать.
– Рады? Это еще почему? – спросил барон, которому не понравились ни тон, ни выражение лица молодого человека. – Что вы имеете в виду?
– Если я вообще что-то имел в виду… Ладно, Жан, ближе к делу. Демулен заходил, пока вас не было.
– Так вы уже отдали документы? Отлично, отлично, нельзя терять времени. Что он сказал? Он был в восторге?
– Об этом деле я не упоминал.
– Как? Но тогда… – Барон нахмурился. – Вы не отдали документы? Вы что, не понимаете, как это опасно – хранить их при себе? До Сен-Жюста в любую минуту могут дойти новости из Блеранкура.
Андре-Луи снова резко и невесело рассмеялся.
– На этот счет можете не тревожиться, никакой опасности нет. Сен-Жюст ничего не найдет. Документы там. – И он указал в сторону камина.
Барон подбежал и, вытаращив глаза, уставился на горстку черного пепла, полускрытую каминной решеткой. Потом спросил хриплым от волнения голосом:
– Вы хотите сказать, что сожгли их? Сожгли наши доказательства? Плоды стольких трудов?
– Вас это удивляет? – Андре-Луи резко встал, опрокинув стул.
– Только не меня, – ответил Ла Гиш.
Побагровевший барон набросился на маркиза:
– Боже мой, да ты понимаешь, что именно он сжег? Он сжег улики, которые отправили бы Сен-Жюста на гильотину и навлекли проклятие на сторонников Робеспьера! Он сжег все наше дело – вот что он сжег! Уничтожил плоды многомесячной работы, сделал ее бесполезной! – Барон грозно повернулся к Андре-Луи. – Нет, это немыслимо! Вы не могли так поступить! Вы не посмели бы! Вы меня дурачите! Наверное, вы и правда об этом подумали – и решили показать нам, как могли бы отомстить.
– Я сказал, и я это сделал, – холодно ответил Андре-Луи.
Де Бац весь затрясся от гнева и вознес над головой сжатую в кулак руку, словно собираясь ударить Андре-Луи, а потом разом сник.
– Какой же вы негодяй! Эти бумаги принадлежали не вам. Они были частью нашего общего дела.
– Алина тоже не принадлежала ему. Она была моей невестой.
– Боже всемогущий! Вы сведете меня с ума! Ваша невеста! Регент и ваша невеста! Что важнее – они или будущее целой нации? Наше дело касается не только регента!
– Что регент, что его семья – мне все едино, – сказал Андре-Луи.
– Вам все едино? Глупец! Как вы можете так говорить, когда речь идет о судьбе монархии?
– Монархия – это дом Бурбонов. Дурная услуга, которую я оказал Бурбонам, не идет ни в какое сравнение с той подлостью, которую совершил один из них в отношении меня. Вред, который я нанес их делу, можно исправить. Вред, который причинил мне глава дома Бурбонов, тот самый человек, ради которого я трудился и рисковал жизнью, не исправить никогда. Могу ли я служить ему после этого?
– Оставить службу – ваше право, – тихо и печально ответил Ла Гиш. – Но вправе ли вы были уничтожать то, что принадлежало не только вам?
– Не только мне? А разве не я обнаружил и собрал эти документы? Разве не я ежечасно рисковал собственной головой, чтобы посадить на трон это ничтожество – графа Прованского? И после этого вы говорите мне, что бумаги не мои? Впрочем, мои они или не мои, но их больше нет. Все кончено.
В ярости и отчаянии де Бац мог лишь поносить компаньона:
– Ах, негодяй! Все вот-вот должно было успешно разрешиться, а вы в припадке злобы все разрушили, не оставив никакой надежды! Все наши труды насмарку, все жертвы были напрасны: Шабо, Делоне, Жюльен, братья Фрей, Леопольдина, наконец! Маленькая Леопольдина, о которой вы так пеклись! Все пошло прахом. Все принесено в жертву на алтарь обиды. Проклятье! И все потому…
– Довольно уже, – прервал его восклицания Андре-Луи. – Этого достаточно. Когда вы успокоитесь, вы, возможно, поймете…
– Что пойму? Вашу низость?
– Страдание, толкнувшее меня на этот поступок. – Моро устало провел ладонью по лбу и хрипло продолжал: – Жан, если какое-то соображение и смогло бы меня удержать, так это мысль о том, каким ударом это станет для вас. Но в ту минуту я об этом не подумал. Мы были хорошими товарищами, Жан, и мне жаль, что все так вышло.
– Можете убираться со своими сожалениями к дьяволу! – рявкнул де Бац. – Там вам самое место! – Он замолчал было, но распиравшая его ярость требовала выхода, и барона вновь понесло: – Вот что происходит, когда полагаешься на человека, способного хранить верность только себе самому. Сегодня он роялист, завтра революционер, потом снова роялист – смотря по тому, что более выгодно для него лично. Единственное, в чем вы верны себе, – это ваше вечное амплуа Скарамуша. Бог свидетель, я не понимаю, почему до сих пор не убил вас. Скарамуш! – с бесконечным презрением повторил он и наотмашь ударил Андре-Луи по щеке.
Ла Гиш в мгновение ока оказался рядом, схватил барона за руку и оттеснил его от Моро. Дыхание Андре-Луи участилось, на бледной щеке отчетливо проступил красноватый след баронской ладони. Но Моро только грустно усмехнулся.
– Это не важно, Ла Гиш. Несомненно, он по-своему прав, как и я по-своему.
Но эта реплика лишь сильнее распалила ярость гасконца.
– А, так мы подставляем другую щеку! Сладкоречивый моралист! Грошовый мыслитель! Убирайтесь на свои подмостки, шут! Прочь!
– Уже ухожу, де Бац. Хотелось бы расстаться иначе, но не судьба. Я сдержу удар в память о вас. – Андре-Луи двинулся к двери. – Прощайте, Ла Гиш.
– Минутку, Моро! – крикнул маркиз вдогонку. – Куда вы теперь?
Но Андре-Луи не ответил. Он и сам не знал, куда идет. Закрыв дверь, он вышел, пошатываясь, в коридор, снял с крючка плащ, надел шляпу и, взяв шпагу, спустился по лестнице.
Во внутреннем дворике его арестовали.
Как только Моро вышел из дома, в воротах показался человек в тяжелом плаще и круглой шляпе. За ним шагали двое муниципальных офицеров. Но и без эскорта в человеке невозможно было не признать полицейского шпика. Он преградил Андре-Луи дорогу и пристально всмотрелся ему в лицо.
– Вы живете здесь, гражданин? Как ваше имя?
– Андре-Луи Моро, агент Комитета общественной безопасности.
