«Чувствую себя очень зыбко…» - Бунин Иван Алексеевич
– И ты неправ, и он неправ, и они неправы. Идите с Богом.
А нынешний Ветлугин всем говорит с ледяными глазами:
– Все вы черт знает что, и все идите к черту.
Недостаток ли это? Это большое несчастие, болезнь. Что будет с Ветлугиным? Надеюсь, что он изживет свою болезнь… Нет, далеко не все одинаково неправы. Нельзя стричь всех одинаковой машинкой под одну арестантскую “гребенку” (я не о “красных”, конечно, говорю – тех сам дьявол уже давно оболванил на каторжный лад)… Нужно, чтоб хоть иногда на ледяные глаза навертывались слезы…
Аминадо – человек иной формации. Но и его насквозь пропитала горечь, едкость – следы того, что пережили мы… “Пили мы Калинкинское пиво, говорит он, ездили на Воробьевы горы и, косясь на городовых, сладострастным шепотом декламировали:
«Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни…»”
Дорогой ценой заплатили мы за диких уток, синих птиц, орлов, кречетов, соколов и воронов, чаек, а наипаче за буревестников! “Был, говорит он, —
Был мужик, а мы: «о, грации!»Был навоз, а мы – в тимпан!Так от мелодекламацииПогибают даже нации,Как бурьян…”Прошлое? “Декламировали, говорит он, —
Пили красное виноИ искали Незнакомок,Возносились в облака,Пережевывали стили…”Потом:
“Жили, как свиньи, дрожали, как мыши,Грызлись, как злые, голодные псы”, —и все-таки не бросали прежних навыков – те из нас, конечно, которым Аминадо адресует свою “Писаную торбу”:
Я не могу желать от генералов,Чтоб, каждый раз, в пороховом дыму,Они республиканских идеаловЯвляли прелести (кому и почему?).Когда на смерть уходит полк казацкий,Могу ль хотеть, чтоб каждый, на коне,Припоминал, что думал ЗлатовратскийО пользе просвещения в стране,Чтоб даже лошадь ржала марсельезу,В кавалерийскую атаку уносясь…Настоящее? —
Псалмопевцы грядущей республикиИ любимцы почтеннейшей публики,Что ж, теперь вы довольны, не правда ли?Только тише ходите по улицам,Не болтайте в трамваях, в кондитерских,Притворяйтесь бразильцами, чехами, Но – ни слова о том, что вы русские:Ибо третьего дня иль четвертого Мы имели хоть призрак отечестваИ за смутную тень полуостроваНас терпели консьержки с консьержками.А сегодня…
А сегодня: там, на родине —Расстреливают щедро и жестоко,Казнят за «ять» и воспевают труд,Интеллигенция разучивает БлокаИ пишет на машинке Ундервуд.Здесь же, в Париже, —
Живем, скрипим да медленно седеем,Плетемся переулками ПассиИ скоро совершенно обалдеемОт способов спасения Руси…* * *Тут мы можем жить и ждать,Не бояться, не дрожать…Тут жандарм с большим хвостомИ республика притом…Здесь асфальт, а в нем газонИ на все есть свой резон…Вишь, как в самое нутроЛовко всажено метро,Мчится, лязгает, грызетИ бастует – и везет…Сегодня нам остается одно: “будем жить и будем ждать…” А чего же мы дождемся? Аминадо и насчет будущего улыбается очень едко и горько: опять, опять —
Вокруг оси опишет новый кругИстория, бездарная, как бублик,И вновь на линии Вапнярка – КременчугВозникнет до семнадцати республик,И чье-то право обрести в борьбеКонгресс Труда попробует в Одессе…– Тогда, о Господи, возьми меня к Себе,Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!Правда, наряду с чисто сатирическими стихами в книжке Аминадо есть и другие, почти чуждые злобы дня, – много легких, нежных и прелестных (и по форме, и по чувству) строк:
Когда-то, говорит он, —
Пел рояль… Играли в фанты…В зеркалах мелькали банты.И убеждает самого себя:
Хорошо бы в море броситьВсех, кто что-то проповедует…Не ходить встречать МессиюИ его не рекламировать…Не скулить о власти твердойС жалким видом меланхолика,Вообще, не шляться с мордойОсвежеванного кролика…Но, повторяю, главное и в его книжке, поминутно озаряемой умом, тонким юмором, талантом, – едкий и холодный “дым без отечества”, дым нашего пепелища. Только Ветлугин больше приобвык (не слишком ли?) к этому дыму. Аминадо он ест глаза, иногда до слез.
Об Эйфелевой башне
Бедная, беззащитная Эйфелева башня! Как осквернена, обесчещена она – сколько всяческой мерзости уже приняла она из московского прекрасного далека! И вот опять: радио Горького о голоде…
– “Плодородные равнины России поражены неурожаем из-за засухи…”
Только ли “из-за засухи”, советский псалмопевец? А сотни тысяч десятин незапаханных, незасеянных? А ваш пресловутый “революционный порядок”, ваши “комбеды”, ваше “советское опытное хозяйство”, ваши “отобрания излишков”, ваши “реквизиции”, из-за коих мужики сгноили в земле миллионы пудов зерна, ваше натравливание “бедняков на кулаков”?
А всяческое каиново кровопролитие, уже четыре года вами учиняемое во славу “третьего интернационала”, а величайшее в мире ограбление, вами произведенное в России “на цели” этого самого “интернационала”, с которым, как поете вы, “воскреснет род людской”?
А то, что сказочные богатства русского народа и несметные частные имущества, вами украденные, все в лоск ухлопаны вами на ваших наемных убийц, на чекистов, на провокаторов, на рекламу, на пропаганду и вообще на всяческий подкуп, подкуп и подкуп?
А то, что миллионы самых крепких, молодых сил употребили вы как пушечное мясо, как “вооруженные силы” всё того же Интернационала?
А то, что у сотен тысяч мужиков не осталось благодаря вам ни самой паршивенькой лошаденки, ни самой завалящей сохи, ни обрывка веревки, ни обломка железа?
А то, что вы дотла разрушили все мосты и дороги, все паровозы и вагоны, сохранив из них только царские – для катанья господ Троцких на фронты и всяких Иоффе – с дипломатическими поручениями в качестве представителей “рабоче-крестьянской власти” да на европейские курорты для поправления здоровья?
