Сергей Лукьяненко - Пророк и сумрак
– Никто мне ничего не выдавал, – заступился я за приятеля. – Надя читала эту книжку по внеклассному чтению, пришла с вопросом. Я прочитал. Дальше… дальше догадались всей семьей. Про Эразма, про Блейка, про тигра…
– Видимо, к Эразму сумеречная тварь приходила не в образе человека, – усмехнулся Гесер. – А он потом что-то рассказал приятелю, который хоть и не был Иным, но их видел…
– Борис Игнатьевич, надо просить о помощи Инквизицию, – сказал я. – Если это все верно, то мы перед тигром…
Гесер не дал мне закончить.
– Они отказали, Антон.
– Что? – растерялся я.
– Рекомендация Инквизиции – не вступать в конфликт, предоставить Тигру возможность забрать мальчика.
Он первый раз произнес слово «тигр» так, что оно прозвучало как имя.
– Но он же… – Я покосился на Кешу.
– Да, Тигр его убьет, – кивнул Гесер.
– Борис Игнатьевич!
– Мальчик не слышит, – успокоил меня шеф. – Я поставил завесу. Просто ради того, чтобы наши голоса ему не мешали.
– Гесер, так кто он – Тигр?
– Никто не знает, Антон. Уж больно редкая тварь. Либо пророк успевает сказать свое главное пророчество и Тигр от него отступает. Либо… либо он убивает пророка и уходит. Полагаю, потому они так редки, пророки. Он обычно находит их раньше, чем мы.
– Что такое главное пророчество?
Гесер вздохнул. Демонстративно посмотрел на часы. Потом указал мне на одно из кресел, сам сел рядом. Покосился на Кешу, погрозил тому пальцем. Мальчик снова закрыл глаза.
– Самое первое пророчество, которое произносит пророк, вступая в силу, называется главным. Оно может быть очень важным, а может – и совсем пустяковым. Но есть такая… такая версия… тут мы вступаем на очень зыбкую почву, Антон.
– Не тяните.
– Есть версия, что первое пророчество – это не предсказание реальности, а ее изменение. А есть и другая… что изменить будущее, конечно, пророк не способен. Но он выбирает одно из возможных течений реальности, проявляет его и… и фиксирует. Выражаясь языком фотографов.
– Уже и фотографов-то таких нет, кто проявляет и фиксирует, – пробормотал я. – То есть Тигр предотвращает первое пророчество, потому что если оно будет ужасно – то оно и случится?
– Ну да. Вот предскажет мальчик третью мировую – она и произойдет. Предскажет падение астероида размером в пару километров – тот свалится…
– Но то, что он говорил мне в аэропорту…
– Не пророчество. Предвестники. Пророчество он должен сделать теперь, после инициации. Обычно – в первые сутки. Иногда в первые часы.
Я посмотрел на толстого пацана, ерзающего в большом потертом кресле. Спросил:
– Что вы хотите делать, шеф?
– Растормошить парня, чтобы он все-таки произнес свое главное пророчество. Ведь вовсе не факт, что оно будет ужасным. Мне, Антон, очень не хочется уступать какой-то непонятной сумеречной твари, которая даже не желает с нами разговаривать!
– А мальчика вам не жалко?
Гесер пожал плечами.
– Всех не пожалеешь. Если ради слезинки одного ребенка должны пролить свою кровь десятки Иных – пусть ревет. Но отдавать его на заклание, не попытавшись ничего сделать, я не хочу.
– Значит, если Тигр придет…
– Ночной Дозор не станет с ним сражаться.
– Это подло.
– Это честно. Если бы Инквизиция пришла на помощь – был бы какой-то шанс. Возможно. Но они отказались. Теперь все зависит от того, сколько у нас времени, когда явится Тигр. Если к утру – я, наверное, мальчишку раскачаю. Пусть говорит свое пророчество… я и слушать его не стану. Пусть в унитаз бормочет. Или в дупло, как Эразм… могу специально дерево с дуплом вырастить. Но если Тигр придет ночью…
– Борис Игнатьевич, а как там в оригинале говорилось? – спросил я. – У Блейка? Предрассветный звездный свет? Или «в час как небо все зажглось»?
Гесер помолчал несколько секунд. Потом процитировал:
When the stars threw down their spears,
And water’d heaven with their tears…
– Фигово, – сказал я.
– Очень надеюсь, что в российских условиях перевод важнее оригинала, – сказал Гесер.
– Когда звезд лучи упали… – сказал я. – Но, может быть, это именно о рассвете? Не о появлении звезд на небе? Эти поэты… они такие поэты…
– Аналитики говорят, что это вообще аллюзия на «Потерянный рай» Милтона. И речь тут идет о падших ангелах, которые были побеждены, упали с небес и были оплаканы оставшимися ангелами… Поэты, Антон, ты прав, они такие поэты… Попробуй разбери, что имеют в виду.
Я подошел к окну и посмотрел в московское небо. Обычное низкое московское небо. Звезд не видно, хотя уже стемнело и они должны были появиться. Дождь… дождь возможен, вполне…
– Антон, ты ничего не сможешь сделать, – мягко сказал Гесер. – И я не смогу. И весь Дозор вместе. Иди, а я буду работать с мальчиком. Надеюсь, что успею.
Шеф, конечно, прагматик еще тот. И в этом своем прагматизме он без колебаний отдаст пацана хоть существу из Сумрака, хоть настоящему тигру в зоопарке – если решит, что это меньшее зло. Но просто из упрямства он сделает все, что возможно, пытаясь его спасти…
Я это знал.
– Побуду в офисе, – сказал я. – Вы, если что, зовите, Борис Игнатьевич…
Гесер кивнул.
– Наш разговор – тайна? – спросил я на всякий случай, уже подходя к двери.
– Как сочтешь нужным, – неожиданно ответил Гесер.
Я замешкался. Посмотрел на шефа.
И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
В дежурке сидели трое – Лас, Семен и Алишер. Обсуждали они не мальчишку-пророка и не Тигра. У них был куда более возвышенный разговор.
– И тут я понимаю, – рассказывал Лас, – что на меня снизошли спокойствие и душевный мир. Значит, мое решение прийти к Богу – правильное!
– Еще бы, после бутылки коньяка, – заметил Алишер. – Привет, Антон!
– Привет, – ответил я, усаживаясь за стол. Комната дежурных довольно просторная, но из-за двух диванов, большого круглого стола с креслами вокруг и мини-кухни у одной стены места там не очень много.
– Коньяк тут ни при чем! – возмутился Лас. – Ты в Аллаха веришь?
– Верю, – ответил Алишер. – Так я и не пью.
– А пиво?
– Пиво пью. Но пророк сказал, что первая капля вина убивает человека, он про пиво ничего не говорил.
– Отговорки, – отрезал Лас. – Так что ж ты иронизируешь над моей верой в Бога?
– Я не иронизирую, – спокойно сказал Алишер. – Очень хорошо, что ты веришь. Только не надо состояние опьянения смешивать с божественным прикосновением. Некрасиво получается.
Лас только махнул рукой:
– Легкое опьянение помогает человеку сбросить с плеч цепи условностей и раскрепостить сознание.
– Это вовсе не является условием божественного откровения, – хмыкнул Семен. – Я вот в церковь люблю заходить, там спокойно так, пахнет хорошо, и аура добрая, светлая. Но Бога не чувствую.
– Придет и твой миг! – торжественно сказал Лас. – Ты почувствуешь Бога в себе. Ты ведь хороший человек.
– Я Иной, – ответил Семен. – Надеюсь, что хороший. Но Иной. А для нас, боюсь, Бога нет…
– Ребята, а можно вопрос? – произнес я.
– Ну? – оживился Лас.
– Если ты точно знаешь, что победить невозможно, но если не сражаться – кто-то погибнет… Что ты сделаешь?
– Если невозможно, то зачем гибнуть мне? – спросил Лас.
– Если надо сражаться, то неважно, победишь ли ты, – ответил Алишер.
– Что, с парнишкой совсем все плохо? – нахмурился Семен.
– Ребята, вы слышали про сумеречную тварь? – продолжил я расспросы.
Молчание.
– Вот я тоже только что узнал. Это потому, что мы детских книжек не читаем. Только не знаю, надо ли…
– Раз начал говорить, то говори, – сказал Семен. – Или говори сразу, или не произноси никогда. Все прочее – нечестно.
– Мне кажется, Гесер дал выбирать нам, – сказал я. – Ребята, сегодня ночью офис будут штурмовать. Точнее, будет штурмовать… И победить мы не сможем.
Глава 8
Если честно, то мне казалось, что Гесер молчаливо благословил меня набрать добровольцев. Я как-то сразу представил себе, как все будет: я рассказываю ребятам, они рассказывают друзьям, в офисе собирается весь Дозор, и когда является Тигр – его встречают все Светлые Москвы… И дружно дают отпор. В конце концов, кто сказал, что сумеречную тварь невозможно победить? Тоже мне, аналитики… происхождение неизвестно, сила неизвестна, цели малопонятны, победить невозможно…
Победим! Соберемся всей толпой – и победим. Вместе и черта бить веселее. Разве Семен, Алишер, Лас согласятся с тем, что беззащитного ребенка надо отдать неведомой твари?
– Если бы кто-то из наших попал в такую переделку – я бы вмешался, – сказал Семен. – Если бы твоя дочка… тьфу-тьфу… – Семен постучал по столу. – А ради этого мальчишки – нет.
– Он наш! – возмутился я.
– Он Светлый Иной, – кивнул Семен. – Но не наш. Может, через год уже был бы «наш». Через месяц. А пока – нет. Ты же сам говоришь, победить невозможно. Разве лучше будет, если мы все умрем?
