Ведьмак 23го века. Плавные прямые - Владимир Михайлович Мясоедов
— Мы исполняем поручение Синода! — Кое-как прохрипел Белослякин, силясь вспомнить то ли целительную, то ли боевую магию, но вспоминая почему-то только тексты молитв о пощаде.
— Не слышу! — Рявкнул в ответ Бонифаций, продолжая молотить своими кулаками обоих телохранителей сразу так, словно он всю свою жизнь провел на боксерском ринге, откуда ушел лишь потому, что соперников там ему ну вот совсем не осталось. Пожалуй, оба воина церкви и хотели бы упасть, прикрыв сломанными руками пока еще не настолько избитые части тела, но они просто не успевали это сделать. Их ударами старика в вертикальном положении держало. — Я уже два года как оглох! И ослеп! Спасибо тем английским придуркам, которые запулили свой снаряд прямо в гранатный склад моей роты, подорвав к чертям пятнадцать тонн обычных и магических боеприпасов!!!
Защитники думного дьяка наконец-то рухнули, словно подрубленные деревья, а старый священник развернулся к царедворцу, привычными уверенными движениями рук стряхивая кровь с кастетов. Правда, руки его непрестанно тряслись, практически вибрируя, а суставы щелкали от малейших движений чуть ли не громче винтовочных выстрелов, и подобная активность должна была причинять телу Бонифация нешуточную боль…Но то ли не было её, то ли уже успевший отказаться от еды и воды священник просто не обращал внимания на подобные мелочи.
— Бонифаций! Ты же больше не гренадер! Ты сан принял! Ты — лицо духовное! — Заорал Белослякин при виде грозно надвигающейся на него высокой фигуры, пытаясь уползти…Но за спиной вдруг обнаружилась предательски закрытая дверь. Видимо староста, оставшийся где-то снаружи бани, её захлопнул. — Тебе нельзя меня бить!!!
— Я и не буду, — заверил его высохший едва ли не до состояния мумии старик, чьи глаза были белыми-белыми, ибо зрачок в них практически полностью выцвел. Однако взгляд Бонифация думный дьяк всё равно чувствовал! Он словно обжигал его! — Я буду наставлять тебя на путь истинный и к раскаянию склонять…Как умею, да…
— Ты не можешь! Тебе не по рангу! — Заскулил Белослякин, которого сгребли за шиворот и начали поднимать обратно на ноги. Пинать лежащего Бонифаций считал видимо ниже своего достоинства. Или просто не знал как вылепить из света подобие сапог или хотя бы лаптей для своих босых конечностей.
— Старый я стал совсем, — вздохнул отправившийся умирать в баню священник, чьи сделанные из света кастеты тем временем меняли форму. Они уменьшались в размере, теперь хуже скрывая под собою сухие дрожащие пальцы, но зато обзавелись взамен длинными шипами, на концах острыми словно иголки. Подобным оружием людей уже не били, а потрошили… — Не помню рангов! Помню, что ещё на Третьей Мировой обещал завязать со всей этой дурью и грехи свои замаливать, если выживу, а тут уже Четвертая кончилась, и давно пора бы мне на Суд Божий отправиться, ибо время пришло и не нужен я тут теперь так сильно больше, но разве ж можно просто взять и наконец-то преставиться, пока рядом такие уроды как ты очерняют…
— Четвертая Мировая Магическая Война еще не кончилась! Мирного договора не было! Все еще может начаться вновь, если импертор, кайзер и королева английская между собой не договорятся! — Отчаянно выкрикнул Белослякин, который сейчас твердо знал только одно: «пока его слушают, его этими страшными световыми кастетами не бьют». — И ты нужен, чтобы нейтрализовать темного магистра! Темного магистра, которого ты же и помог создать, многие души человеческие тем погубив!
— Я⁈ — Поразился якобы глухой священник, который почему-то когда надо все прекрасно слышал, а потом даже на секунду замер, словно бы прислушиваясь к себе. Но потом он ощутимо расслабился, и начал демонстративно замахиваться для удара. — Лжешь, собака!
— Коробейников! Олег! Тот, который высшего демона призвал и, которого ты в Североспасское магическое училище отконвоировал, вместо того чтобы в церковных казематах сгноить пусть вопреки закону, но зато всем достойным людям на радость! — Белослякин сам не понял, как успел все это произнести раньше, чем превратился в издырявленную боксерскую грушу. Чудом, наверное. — Он стал магистром! С другими чернокнижниками да божками языческими сдружился! В Думу вошел! И теперь его без судебного вердикта той Думы тронуть нельзя, а сам он в любой момент может претензии Святейшему Синоду предъявить за устроенные против него диверсии! И если Коробейников крови потребует, эту кровь бояре ему дадут, чтобы в угоду своим низменным интересам власть истинной веры ослабить!
— Коробейников? Кажется, я помню этого искалеченного мальчишку, за которым не чувствовалось ни грехов, ни силы магической… — Озадачился Бонифаций, переваривая услышанное. — Это что же…Я помереть все-таки успел и пару сотен лет в этой бане пролежал нетленным? Ладно…Разберусь. Но сначала предам тебя, овца ты заблудшая, анафеме!
Белослякин закричал, когда острые шипы кастетов принялись с ювелирной точностью вырезать на его лбу, все еще украшенным отпечатком печной заслонки и гербом Союза Орденов, это жуткое слово, погибельное для сотрудника двух канцелярий. И кричал он даже не столько от боли, сколько от страха, поскольку помнил несколько подобных случаев. Случаев, когда ничем не примечательные рядовые священники творили такое, что творить были не должны, не могли, не имели права…Да только они это всё равно делали. И отметины на телах или аурах, которые они оставляли, не стирались. Ничем. Никогда. А вердикты этих людей — не оспаривались.
Глава 4
Глава 4
О том, как герой лепит с семьей куличики, планирует выбросить на ветер кучу золота и откладывает в сторону богов.
—
