Вой молодых волков - Дмитрий Чайка
Они больше не ели лежа, как предписывали обычаи. Ложа убрали, а вместо них поставили огромный стол и стулья. И это стало еще одним попранием основ. Как Мария и думала, обед начался с колкостей. Григория, эта старая карга, постоянно вспоминала времена Мартины, когда августейшая семья купалась в золоте, пока кнуты сборщиков налогов обдирали людей до мослов. Ей все время казалось, что она живет как нищая…
— Скажи мне, дорогая сестра, — желчно проскрипела Григория, — когда умрет последний силенциарий, наши царственности будут ходить в одиночестве, как простые смертные?
Мария хотела ответить что-то, но Владимир ее перебил.
— Нет, августа! — белозубо улыбнулся он. — Я пришлю вам парочку варангов в помощь. Они, правда, почти не говорят по-гречески, но разве это так важно? Зато у них не забалуешь. Они мигом водворят тишину. Зуботычинами!
И он громогласно захохотал, жутко довольный своей шуткой. Мария и Анастасия сидели с каменными лицами, а августейшая семья Григории скривилась, словно от зубной боли. Они и не догадывались, что император так развлекается. Они искренне считали, что он и в самом деле таков, каким пытается казаться. Недалекий воин, за которого управляет хитроумная мать. Обычная ситуация, впрочем.
Доместики стола, выстроившиеся в рядок, своими торжественными минами навевали мысли о вечном, а виночерпий, который назывался пинкерном, наполнял кубки, приближаясь к священным особам с подобающими ситуации поклонами.
— Я слышал, вы стали вдовой, августа, — со змеиной улыбкой на губах произнес Феодосий. — Я бы выразил вам свои соболезнования, но вы и при жизни мужа почти не видели. Он ведь остался со второй женой. Так что, наверное, кирия, мои сожаления станут лишь напоминать вам о ней. Это так унизительно для императрицы, не правда ли?
Мария сначала побледнела, а потом краска бросилась ей в лицо. Владимир сжал золотой кубок так, что вино брызнуло на парчовую скатерть, а тончайшей чеканки сосуд превратился в мерзкий, неряшливый комок.
— Великий доместик! — рявкнул Владимир.
— Что угодно вашей царственности? — угодливо склонился круглолицый евнух перед человеком, которого боялся до колик в животе. Он считал его варваром на троне, зверем, грубым воином, которому не место во дворце. Он еще помнил благословенные времена Константина III, когда император покорно исполнял каждую букву священного церемониала, в отличие от этого…
— Нашей царственности угодно найти в архивах все записи о мятеже Иоанна Аталариха, — рыкнул Владимир. — Ты ведь тогда уже служил во дворце. Что ему отрезали, помнишь?
— Помню! — ответил бледный как мел евнух. — Руки и нос отрезали, царственный. А Феодору младшему еще и ногу.
— А за что ему отрезали ногу? — спросил Владимир, сверля на глазах зеленеющего родственника свирепым взглядом.
— За непочтительность, — проглотив тугой комок в горле, вымолвил великий доместик. — Он дерзко ответил василевсу Ираклию вместо того, чтобы поблагодарить за милость. Ведь государь оставил его в живых…
— Во-о-т! — довольно оскалился Владимир. — Слушай мое повеление! Найти материалы того дела и выписать, что там и кому отрезали. Поименно! Зачитывать нашему родственнику каждый день перед сном. И делать это… — он задумался на миг, — три месяца! Да, этого будет достаточно.
— Ну что же вы не кушаете! — включилась в разговор Мария. — Фазаны сегодня просто бесподобные! Их привезли из моих имений во Фракии. Их там кормят орехами. Попробуйте!
— Фрукты тащите! — скомандовал Владимир, который уже умял свой десерт. Он был по-прежнему неравнодушен к сладкому. Фрукты же подавали в конце трапезы.
Великий доместик хлопнул в ладоши, и с потолка на канатах начали спускать огромные золотые вазы, наполненные плодами щедрой анатолийской земли. Эти вазы так тяжелы, что доставить их как-то иначе до императорского стола не было никакой возможности. А потому в потолке триклиния для этой цели имелись специальные отверстия и лебедки.
Владимир надкусил яблоко и бросил его на стол, показывая всем своим видом, что сыт. После этого Григория, Фауста и Феодосий чинно встали, раскланялись и удалились в свои покои. Вслед за ними ушли и Анастасия с Властой. Сестре Владимира исполнилось девятнадцать, и она жила во дворце с матерью, потому что та никак не могла подобрать ей достойного мужа. Поначалу рассматривался Феодосий, но девушка встала насмерть, угрожая уйти в монастырь. Недалекого родственника она открыто презирала.
— Все вон! — скомандовал Владимир евнухам, и через полминуты остался вдвоем с матерью в огромной зале.
— Я сверну шею этому говнюку, — прошипел император, самостоятельно наливая себе вино. — Он меня уже допек.
— Нельзя, — ровным голосом ответила Мария. — Ты примерно его наказал, сынок, и пока этого достаточно. Мы не можем ни казнить этих людей, ни даже сослать их. Они — одно из условий сохранения нашей власти, как и твоя жена.
— Я иногда завидую Кию, — вдруг грустно сказал Владимир. — Вот кто забот не знает. Воюет и задирает юбки простолюдинкам. Молодец парень! Я часто вспоминаю, как мы с ним в кочевье дрались. Вот это была жизнь! Не то что сейчас!
— Думаю, сын мой, жизнь Кия сейчас будет не так легка, как раньше, — покачала головой Мария. — Бояре, словенские князья и некоторые ханы хотят сделать его августом севера и под это выбить из него привилегии. Они хотят получить землю в собственность, как это водится у нас. Они хотят иметь личные дружины, как у германцев. И, как я слышала, Людмила поддерживает его, а она серьезная сила. Она души не чает в своем младшем сыночке, и любит его больше всех других детей. Никогда, кстати, не понимала, почему. Скверный был мальчишка. Она ведь даже чужие обычаи, которых сроду в той земле не водилось, в головы людям вложить смогла. Ну, какой, скажи на милость, мог быть раздел земли у словен, когда они каждые три-четыре года на новый участок переходили. Такой труд,
