Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)
Отозвавшись на какой-то вопрос Насты, Витяра несколькими движениями переделал Макса в Насту и посмотрел в окно. То, что мелькало за окном, очень мало походило на тихий подмосковный поселок.
— От ты дуся! Вообще-то нас посылали в Копытово! А мы просто-навсего куда заехали!
Наста бросила в Витяру скомканным списком:
— В Москве дешевле! Я не могу тащить на себе: масло постное — двадцать бутылок, сахар — тридцать шесть кг, майонез — шестьдесят пять шт., фасоль — двадцать кг, гречневой крупы — один мешок, сапоги резиновые — десять пар и так далее.
Витяра развернул бумажку:
— Ну-ка, ну-ка! Пиво три по два литра, сигареты — два блока, коньяк — одна бутылка.
— Какой еще коньяк? Верни список! А, почерк Штопочки! Шоколад наверняка вписал Афанасий. А две пачки протеина — это…
— Пы-протеин не ты-ты-трогай! — закричал Макс, испугавшись, что Наста его вычеркнет. Но она ничего не вычеркнула, а только скомкала список еще больше и сунула его в карман.
— Эй, куда прячешь? Допиши мне новую зубную щетку! — крикнула Рина.
— А твоя где? — заинтересовалась Яра.
— Упала.
— И что? Ушиблась?
— Не хочу тащить в рот микробов!
— А помыть кипяточком?
— Они не помоются. Они зубами вцепятся и будут всеми лапами держаться.
— Вот он, пример шныровской гигиены! С гиелами целуемся, в ржавом тазу воду для чая кипятим, про быстроподнятые шоколадки вообще не говорю, а стоит шлепнуться щетке — и все, конец кина!
Яра держала кусок красноватой сосновой коры и то касалась им щек, то проводила по коре носом, то скользила по ней пальцами, продолжая прикосновение ладонью и нежной кожей запястья.
— Ты отличила бы его от десяти других? — спросил Ул.
— Да.
— Даже похожей формы?
Яра осторожно кивнула.
— Ну натуральная лошадь! — сказал Ул с восторгом.
Сравнение с лошадью в устах любого шныра считалось величайшим комплиментом. Сами шныры об этом знали, а вот другие не очень. Поэтому, когда влюбившийся Макс в восторге назвал предмет своего обожания кобылой, Афанасию пришлось долго объяснять, что именно он имел в виду, причем начиная свой рассказ чуть ли не от скифов, потому что сам объект сравнения обиделся, защелкнул сумочку и даже собрался ускакать на дальнее пастбище.
Яра перестала гладить кусок коры, опасаясь заласкать его с концами.
— Вот тебе смешно, а мы вечером схлопочем дежурство по пегасне! Едва Кавалерия вернется из нырка! — пророчески сказала она.
Ул ухмыльнулся, и его широкое лицо, растянувшись, на миг стало еще шире — примерно таким, как рисуют в комиксах нелепых человечков.
— Мы и так в пегасне все время торчим! Хуже дежурить по кухне, но не мне. Суповна меня постоянно кормит. И вообще, мы поступили мудро: ограничили круг недовольных, чудо былиин, одной Кавалерией! А взяли бы новый микроавтобус, Кузепыч бы нас убил. А этот лом ему не жалко.
— Да, Кузепыч не гуманист. Он гасит свечи из обреза.
— Не п-правда! Не пы-попадет! — мгновенно взревновал Макс.
Он умел только драться, стрелять и заряжать и, уступая первенство во всех других областях, в этой не терпел конкуренции.
— Не попадет, ну и ладно! Промажет из обреза — поможет прикладом. — В отличие от Макса, Ул не видел в этом ничего зазорного.
Рина обнимала спинку переднего кресла (это был гарантированный способ не сломать нос при антилопьих прыжках автобуса) и изредка с тревогой поглядывала на Сашку. Она знала, что Сашка на нее дуется, и знала за что.
Пару дней назад к воротам ШНыра подъехал пузатый фургончик желтого цвета. Из фургончика выглянул бородатый субъект в красном комбинезоне и стал, сигналя, требовать Рину. Причем имя «Рина» он не произносил, а называл ее полное имя, да еще и год рождения. Это породило невероятную путаницу. Почему-то на двушку шныры нырять могут, а вот запомнить, что Рина — это вообще-то Екатерина, да еще и фамилия у нее имеется, способен лишь один шныр из пятидесяти. Поначалу Рину это открытие неприятно озадачило, но лишь пока она не обнаружила, что сама не знает фамилий Ула, Яры, да и вообще почти ничьих. Ну, может, только Сашки, Макара и кое-кого из новых шныров.
Все забегали, явился даже Кузепыч, на всякий случай прихвативший обрез карабина. Наконец все прояснилось, и Рина, подписавшись где было велено, получила от курьера картонную коробку. В коробке оказалось двадцать плиток бельгийского шоколада, шнеппер явно авторской работы и десять банок деликатесного собачьего корма, на одной из которых случайно сохранилась цена. Гамов и здесь остался Гамовым. На одну такую банку можно было кормить всех копытовских собак в течение недели. С шоколадом было примерно то же самое. На плитке значилось, что в шоколаде 250 различных вкусов, однако язык Рины различил только, что, если кусать плитку с одной стороны, она сладкая, а если с другой, то горькая.
На дне коробки Рина обнаружила короткое письмо:
«Вот! Захотелось сделать тебе что-нибудь приятное! Не скучай! Твой Г.».
Рину это тронуло, вот только Сашку письмо от Гамова позабавило почему-то гораздо меньше.
— Какое прекрасное имя — Гэ! Скажешь «Гэ» — и сразу понятно, какая огромная душа перед тобой раскрывается! — сказал он.
— У тебя нет чувства юмора! — обиделась за Гамова Рина.
— Зато у меня есть мозги… Не думай, что он дарит тебе это, потому что добрый! Он на что-то надеется!
Рина вспыхнула:
— Это ты всех по себе равняешь! Значит, любые жалкие чипсы, которые я от тебя получала, ты мне дарил с какой-то целью?
Лучше бы она промолчала. Сашка был правдолюбив до полной невозможности его о чем-то спрашивать. Поинтересуешься, например, как выглядишь, в надежде выпросить комплимент и получишь в ответ: «Выглядишь нормально! Но сутулишься, и прыщ на лбу не надо было кремом замазывать. Люди замечают только то, что от них прячут».
— Про чипсы, по сути, да, — сказал правдолюбивый Сашка. — Если я делал это из доброты, почему я не покупал их Фреде? И Гамов, кстати, тоже не Алисе свою коробку почему-то прислал! Ну если он из голой доброты это сделал…
С тех пор между ними точно черная кошка пробежала. Они гнали эту кошку, но она возвращалась. Рине было неприятно, что Сашка ей не верит, а Сашке… У Сашки вообще все было сложно. И с отцом, к которому он после смерти матери испытывал сложную смесь ненависти и любви, и с ощущением предательства. Если что-то шло не так, он быстро терял способность верить человеку.
В Москве маршрутка № Н несколько усмирилась. У Ула даже появилась возможность поглазеть в окно на поток машин. Больше всего ему понравилась «Газель», на борту у которой было написано: «ГАСТРИТ ИЗЖОГА ЯЗВА САХАРНЫЙ ДИАБЕТ ЗА ОДИН ДЕНЬ».
— Чудо былиин! Сколько болячек тебе могут устроить за один день! Не иначе как там сидит боевая ведьма Белдо! — сказал Ул.
Присмиревшая маршрутка остановилась и позволила Улу с Максом снять колесо с брошенной на обочине машины. Правда, диск оказался другого размера, и из пяти болтов усадить его удалось только на один. Но это ничего особенно не меняло. Все равно колесу требовалось не столько вращаться, сколько создавать видимость.
Яра толкнула покрышку носком ботинка:
— Невероятно! При маршрутной магии автобус вообще не должен останавливаться! И покинуть его нельзя!
— Это если по полному циклу. — Наста извлекла из-за уха сигарету и прикурила у дорожного рабочего. — Магия — как бутерброд. Состоит из хлеба, масла и колбасы. Но если выкинуть что-нибудь одно — масло или колбасу, — все равно бутерброд останется бутербродом…
— Ты изменила магическую формулу?
— Какую такую формулу? Не пугай меня! Я не Белдо! — возмутилась Наста. — Я просто убрала те строчки, которые меня не устраивали. В записной книжке Кавалерии очень подробно все было расписано.
— А ты только это списала?
Наста расхохоталась и, избегая ответа, дернула заднюю дверь автобуса:
— Ну все! С колесом решили! Поехали за покупками!
Однако в торговый центр они попали не сразу. Маршрутка № Н стояла на обочине рядом со въездом во двор. Сам же въезд перегораживал неудачно припаркованный желтый автомобильчик. Минуту назад Ул случайно видел, что машину бросила женщина, потащившая в подъезд детский велосипед.
Со стороны двора к канареечной машинке подъехал внедорожник и принялся яростно сигналить. За лобовым стеклом джипа праведно багровела чемоданных размеров физиономия.
— О, еще один рад поистерить, что нашел виноватого! Вот увидите: еще и рупор откроет! Я сейчас! — сказал Ул.
— Только не дерись! — Яра ненавидела, когда Ул влипал в истории.
— Да не буду я! Люблю помогать людям оставаться правыми!
Ул подошел к оставленной машинке и, роясь в кармане, сделал вид, что ищет ключи. Из джипа, как чертик из табакерки, немедленно выскочил краснолицый мужик, начал орать и крутить у виска пальцем. Не обращая на него внимания, Ул хладнокровно продолжал рыться. Пожал плечами, удивленно вытащил руку и стал обхлопывать карманы брюк.
