Гаврила Державин - Стихотворения
1804
Цыганская пляска
Возьми, египтянка[197], гитару,Ударь по струнам, восклицай;Исполнясь сладострастна жару,Твоей всех пляской восхищай.Жги души, огнь бросай в сердцаОт смуглого лица.
Неистово, роскошно чувство,Нерв трепет, мление любви,Волшебное зараз искусствоВакханок древних оживи.Жги души, огнь бросай в сердцаОт смуглого лица.
Как ночь — с ланит сверкай зарями,Как вихорь — прах плащом сметай,Как птица — подлетай крыламиИ в длани с визгом ударяй.Жги души, огнь бросай в сердцаОт смуглого лица.
Под лесом нощию сосновым,При блеске бледныя луны,Топоча по доскам гробовым,Буди сон мертвой тишины.Жги души, огнь бросай в сердцаОт смуглого лица.
Да вопль твой, эвоа! ужасный,Вдали мешаясь с воем псов,Лиет повсюду гулы страшны,А сластолюбию — любовь.Жги души, огнь бросай в сердцаОт смуглого лица.
Нет, стой, прелестница! довольно,Муз скромных больше не страши;Но плавно, важно, благородно,Как русска дева, пропляши.Жги души, огнь бросай в сердцаИ в нежного певца[198].
1805
Радуга[199]
Взглянь, Апеллес! взглянь в небеса!В сумрачном облаке там,Видишь, какая из лент полоса,Огненна ткань блещет очам,Склонясь над твоею главоюДугою!
Пурпур, лазурь, злато, багрянец,С зеленью тень, слиясь с серебром,Чудный, отливный, блещущий глянецСыплют вокруг, тихим лучомЗениц к утешенью сияют,Пленяют!
Где красота, блеск разноцветныхКамней драгих, светлость порфир,Прелести красок ярких, несметных,Чем завсегда славится мир,Чем могут монархи хвалиться,Светиться?
О Апеллес! взявши орудье,Кисти свои, дерзкой рукойС разных цветов вмиг полукружьеСделай, составь твердой чертой, —Составь — и сзови зреть АфиныКартины.
Нет, изограф[200]! — хоть превосходишьВсех мастерством дивным твоим,Вижу, что средств ты не находишьС мастером в том спорить таким,Чей взгляд всё один образует,Рисует.
Только одно солнце лучамиВ каплях дождя, в дол отразясь,Может писать сими цветами,В мраке и мгле вечно светясь.Умей подражать ты ему,Лей свет в тьму.
Зри, как оно лишь отвращаетСветлый свой взор с облака вспять,Живость цветов вмиг исчезает,Краски картин тмятся опять:Беги ты такого трудаОт стыда.
Может ли кто в свете небесномЧтиться равно солнцу тому,В сердце моем мрачном, телесномЧто, озарив тяжкую тьму,Творит его радугой мира?Пой, лира!
Бога воспой, смелым пареньемЧистого внутрь сердца взносиДух мой к нему утренним пеньем,Чтобы творец, вняв с небеси,Влиял чувств моих в глубинуТишину.
Светлая чтоб радуга мира,В небе явясь в цвете зарей,Стала в залог тихих дней мира,К счастию всех царств и царей.Он всех их один просветит,Примирит.
1806
Евгению. Жизнь Званская[201]
Блажен, кто менее зависит от людей,Свободен от долгов и от хлопот приказных,Не ищет при дворе ни злата, ни честейИ чужд сует разнообразных!
Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть[202],С пространства в тесноту, с свободы за затворы,Под бремя роскоши, богатств, сирен под властьИ пред вельможей пышны взоры?
Возможно ли сравнять что с вольностью златой,С уединением и тишиной на Званке?Довольство, здравие, согласие с женой,Покой мне нужен — дней в останке.
Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;Мой утреннюет дух правителю вселенной;Благодарю, что вновь чудес, красот позорОткрыл мне в жизни толь блаженной.
Пройдя минувшую и не нашедши в ней,Чтоб черная змия[203] мне сердце угрызала,О! коль доволен я, оставил что людейИ честолюбия избег от жала![204]
Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,Ищу красивых мест между лилей и роз,Средь сада храм жезлом чертяще.
Иль, накормя моих пшеницей голубей,Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;На разноперых птиц, поющих средь сетей,На кроющих, как снегом, луги.
Пастушьего вблизи внимаю рога зов,Вдали тетеревей глухое токованье,Барашков в воздухе,[205] в кустах свист соловьев,Рев крав, гром жолн[206] и коней ржанье.
На кровле ж зазвенит как ласточка, и парПовеет с дома мне манжурской иль левантской,[207]Иду за круглый стол: и тут-то раздобарО снах, молве градской, крестьянской;
О славных подвигах великих тех мужей,Чьи в рамах по стенам златых блистают лицыДля вспоминанья их деяний, славных дней,И для прикрас моей светлицы,
В которой поутру иль ввечеру поройДивлюся в Вестнике[208], в газетах иль журналах,Россиян храбрости, как всяк из них герой,Где есть Суворов в генералах!
В которой к госпоже, для похвалы гостей,Приносят разные полотна, сукна, ткани,Узорны образцы салфеток, скатертей,Ковров, и кружев, и вязани.[209]
Где с скотен, пчельников, и с птичников, прудовТо в масле, то в сота́х зрю злато под ветвями,То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,Сребро, трепещуще лещами.
В которой, обозрев больных в больнице, врач[210]Приходит доносить о их вреде, здоровье,Прося на пищу им: тем с по́ливкой калач,А тем лекарствица, в подспорье.
Где также иногда по палкам, по костямУсатый староста иль скопидом брюхатыйДают отчет казне, и хлебу, и вещам,С улыбкой часто плутоватой.
И где, случается, художники младыРаботы кажут их на древе, на холстинеИ получают в дар подачи за труды,А в час и денег по полтине.
И где до ужина, чтобы прогнать как сон,В задоре иногда, в игры зело горячи,Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,По грошу в долг и без отдачи.
Оттуда прихожу в святилище я муз,И с Флакком[211], Пиндаром, богов восседши в пире,К царям, к друзьям моим иль к небу возношусьИль славлю сельску жизнь на лире.
Иль в зеркало времен, качая головой,На страсти, на дела зрю древних, новых веков,Не видя ничего, кроме любви однойК себе и драки человеков.
Все суета сует! — я, воздыхая, мню,Но, бросив взор на блеск светила полудневна, —О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?Творцом содержится вселенна.
Да будет на земли и в небесах егоЕдиного во всем вседействующа воля!Он видит глубину всю сердца моего,И строится моя им доля.
Дворовых между тем, крестьянских рой детейСбираются ко мне не для какой науки,А взять по нескольку баранок, кренделей,Чтобы во мне не зрели буки.[212]
Письмоводитель мой тут должен на моихБумагах мараных, пастух как на овечках,Репейник вычищать, — хоть мыслей нет больших,Блестят и жу́чки в епанечках.[213]
Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.Я озреваю стол — и вижу разных блюдЦветник, поставленный узором.
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,Что смоль, янтарь — икра, и с голубым перомТам щука пестрая — прекрасны!
Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;Но не обилием иль чуждых стран приправой,А что опрятно все и представляет Русь:Припас домашний, свежий, здравый.
Когда же мы донских и крымских кубки вин,И липца, воронка́[214] и чернопенна пиваЗапустим несколько в румяный лоб хмелин, —Беседа за сластьми шутлива.
Но молча вдруг встаем: бьет, искрами горя,Древ русских сладкий сок[215] до подвенечных бревен;За здравье с громом пьем[216] любезного царя,Цариц, царевичей, царевен.
Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток;Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами,Пернатый к потолку лаптой мечу летокИ тешусь разными играми.
Иль из кристальных вод, купален, между древ,От солнца, от людей под скромным осененьем,Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев,С душевным неким восхищеньем.
Иль в стекла оптики[217] картинные местаСмотрю моих усадьб; на свитках грады, ца́рства,Моря, леса, — лежит вся мира красотаВ глазах, искусств через коварства.
Иль в мрачном фонаре любуюсь,[218] звезды зряБегущи в тишине по синю волн стремленью:Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя,Премудрости ко прославленью.
Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льетИ, движа ма́шину, древа на доски делит;Как сквозь чугунных пар столпов[219] на воздух бьет,Клокоча огнь, толчет и мелет.
Иль любопытны, как бумажны руны волнВ лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льютсяВ пушистых локонах, и тьмы вдруг веретенМарииной рукой прядутся.[220]
Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск,Все прелести, красы берутся с поль царицы;[221]Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск,Куется в бердыши милицы[222].
И сельски ратники как, царства став щитом,Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве,«За веру, за царя мы, — говорят, — помрем,Чем у французов быть в подда́нстве».
Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом,Качусь на дрожках я соседей с вереницей;То рыбу у́дами, то дичь громим свинцом,То зайцев ловим псов станицей.
Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,Серпами злато нив, — и, ароматов полн,Порхает ветр меж нимф рядами.
Иль смотрим, как бежит под черной тучей теньПо ко́пнам, по снопам, коврам желто-зеленымИ сходит солнышко на нижнюю степеньК холмам и рощам сине-темным.
Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень;На бреге Волхова разводим огнь дымистый;Глядим, как на воду ложится красный день,И пьем под небом чай душистый.
Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки,Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком[223];Как парусы суда и лямкой бурлакиВлекут одним под песнью духом.
Прекрасно! тихие, отлогие брегаИ редки холмики, селений мелких полны,Как, полосаты их клоня поля, луга,Стоят над током струй безмолвны.
Приятно! как вдали сверкает луч с косыИ эхо за́ лесом под мглой гамит народа,Жнецов поющих, жниц полк и́дет с полосы,Когда мы едем из похода.
Стекл заревом горит мой храмовидный дом,На гору желтый всход меж роз осиявая,Где встречу водомет шумит лучей дождем,Звучит музы́ка духовая.
Из жерл чугунных гром[224] по праздникам ревет;Под звездной молнией, под светлыми древамиТолпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,Поет и пляшет под гудками.
Но скучит как сия забава сельска нам,Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;Велим талантами родных своих детя́мБлистать: музы́кой, пляской, пеньем.
Амурчиков, харит плетень, иль хоровод,Заняв у Талии игру и Терпсихоры,Цветочные венки пастух пастушке вьет,А мы на них и пялим взоры.
Там с арфы звучныя порывный в души гром,Здесь тихогрома[225] с струн смягченны, плавны тоныБегут, — и в естестве согласия во всемДают нам чувствовать законы.
Но нет как праздника, и в будни я один,На возвышении сидя столпов перильных,При гуслях под вечер, челом моих сединСклонясь, ношусь в мечтах умильных;
Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?Мимолетящи суть все времени мечтаньи:Проходят годы, дни, рев морь, и бурей шум,И всех зефиров повеваньи.
Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?Победы слава где, лучи Екатерины?Где Павловы дела? — Сокрылось солнце, — тень!..Кто весть и впредь полет орлиный?
Вид лета красного нам Александров век;Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;Блаженствовал под ним в спокойстве человек,Но мещет днесь и он перуны.[226]
Умолкнут ли они? — Сие лишь знает тот,Который к одному концу все правит сферы;Он перстом их своим, как строй какой ведет,Ко благу общему склоняя меры.
Он корни помыслов, он зрит полет всех мечтИ поглумляется безумству человеков:Тех освещает мрак, тех помрачает светИ днешних и грядущих веков.
Грудь россов утвердил, как стену, он в отпорТемиру новому под Пультуском, Прейсш-лау;[227]Младых вождей расцвел победами там взорИ скрыл орла седого славу.[228]
Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!Увы! и даже прах спахнет моих костейСатурн крылами с тленна мира.
Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,Не воспомянется нигде и имя Званки;Но сов, сычей из дупл огнезеленый взглядИ разве дым сверкнет с землянки.
Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моихСвидетель песен здесь, взойдешь на холм тот страшный,Который тощих недр и сводов внутрь своихВождя, волхва гроб кроет мрачный,[229]
От коего, как гром катается над ним,С булатных ржавых врат и сбруи медной гулыТак слышны под землей, как грохотом глухим,В лесах трясясь, звучат стрел тулы.
Так, разве ты, отец! святым своим жезло́мУдарив об доски, заросши мхом, железны,И свитых вкруг моей могилы змей гнездомПрогонишь — бледну зависть — в бездны.
Не зря на колесо веселых, мрачных дней,На возвышение, на пониженье счастья,Единой правдою меня в умах людейЧрез Клии воскресишь согласья.
Так, в мраке вечности она своей трубойУдобна лишь явить то место, где отзывыОт лиры моея шумящею рекойНеслись чрез холмы, долы, нивы.
Ты слышал их, — и ты, будя твоим перомПотомков ото сна, близ Севера столицы,Шепнешь в слух страннику, вдали как тихий гром:«Здесь бога жил певец, — Фелицы».
1807
