Санин Евгений - Завещение бессмертного
- И успевал до обеда наполнить весь пифос?!
- Да.
- А потом еще носить воду на поля?!!
- Конечно!
- А я вот с полуночи тружусь — и никак не могу наполнить проклятый пифос! — уныло признался Эвбулид. — До половины уже наполнил его, а он опять пуст! Ума не приложу, как мне одолеть эту ключницу!
- А ты перехитри ее! — посоветовал сириец.
- Как?!
- Она сказала тебе носить воду из того ручья?
-Да.
- А вот там, у тебя за спиной, есть еще один, от него до дома всего двадцать шагов! Поворачивай назад, и ты за пару часов наполнишь весь пифос и успеешь еще отдохнуть перед дневной работой!
- Спасибо! — обрадовался Эвбулид, круто поворачиваясь. И вдруг остановился: — Но ведь она опять потихоньку будет вытаскивать воду! И я буду вынужден делать то, что делают в Аиде данаиды1!
- Не знаю, что там они делают, — возразил сириец. — Но ты громко, на весь дом, считай каждый вылитый в пифос кувшин! Ключница хитра и коварна, но не умеет считать даже до трех! Цифры представляются ей чем-то великим, вроде, как детьми самих богов! И если она может обманывать тебя, то не посмеет обмануть их! Хвала богам, что отец научил меня счету, иначе бы я и недели не протянул здесь от голода! — крикнул он на прощанье, убегая вслед за ушедшими далеко вперед товарищами.
Как ни устал после бессонной ночи Эвбулид, но он бегом пустился к дому, отыскал сразу за ним ручей и, напевая, внес на кухню два полных кувшина.
- Один, два! — торжественно провозгласил он, выливая воду в пифос, и с удовлетворением заметил испуг на лице вошедшей ключницы.
- Три, четыре! — радостно прокричал он, через несколько минут, убеждаясь в том, что воды в пифосе не убавилось.
- Пять, о, Великий Зевс! Шесть, несравненная Афина!
- Семь, да будет вечно славно это истинно счастливое число! Восемь!!
Через два часа, как и обещал бывший водонос, пифос был полон. Эвбулид, убедившись, что больше в него не войдет ни капли воды, поставил кувшины на пол и поднял на ключницу измученные, но сияющие глаза:
- Ну, так что у нас сегодня на обед?
- На, миленький! — процедила сквозь зубы ключница, подавая Эвбулиду половину лепешки и горсть гнилого чеснока. И когда тот принялся за еду, мстительно усмехнулась:
- А когда понесешь воду в поле, передай моему бывшему водоносу Сиру, что я очень соскучилась по нему, и буду умолять управляющего о его скорейшем возвращении в дом. Уж я откормлю его здесь, миленького, уж откормлю на славу!
3. Месть старухи
Так протянулось несколько недель, и наступил десий — месяц, когда весна переходит в лето.
Ключница, казалось, больше не замечала Эвбулида, срывая зло на привратниках, рабынях и поварах. За это время он сильно похудел, заметно спал с лица, на подбородке и щеках наметилась жесткая курчавая бородка.
Черпая в прудке воду, он с грустью отмечал, как меняется весь его облик еще недавно жизнерадостного, ухоженного цирюльниками и банщиками человека.
Он уже не смеялся, не радовался жизни. Зато научился беспрекословно выполнять приказания ключницы и старших поваров, кланяться управляющему, и благодаря этому его ни разу не привязывали к столбу, от которого с утра до вечера слышались вопли и стоны избиваемых плетьми рабов.
Все чувства Эвбулида притупились, взрыв ярости и негодования, из-за которого он в первый же день рабства едва не лишился жизни, сменился полным безразличием ко всему происходящему.
С раннего утра до захода солнца он носил кувшины, радуясь, когда они были пустыми, и, стискивая зубы, когда оттягивали руки.
Оказались свои маленькие прелести и в рабстве: когда в горсти гнилого чеснока случайно попадался свежий зубчик, когда по дороге к пруду он вдруг замечал блеснувшую в траве ягоду — уцелевшую случайно, потому что еще до его прибытия всю эту округу на коленях облазили вечно голодные рабыни и рабы.
И уж почти счастлив был Эвбулид, слыша сетования привратника, что еще один работник на полях умер от непосильного труда — пуховую подушку ему в Аид — и что всем им, домашним рабам, несказанно повезло: ведь скоро жатва, а за ней — вторая вспашка, которая, как известно, для лучшего выведения сорняков проводится в самый солнцепек. Тогда рабы — всем им по мягкой подушке — десятками и даже сотнями будут спускаться в Аид...
Так жил Эвбулид, страдая и тихо радуясь, изо дня в день выполняя ставшую для него привычной работу, и казалось, что так будет продолжаться всю его жизнь: ручей — кухня, кухня — ручей... обед на ходу и снова: пруд — поле, поле — пруд…
Беда пришла, по своему обыкновению, внезапно. Однажды к нему, возвращающемуся с ручья, подбежал привратник и закричал:
- Скорее, тебя вызывает управляющий!..
- Сейчас, — кивнул Эвбулид, — только воду донесу!
- Да ты что?! — опешил привратник, выбивая из рук Эвбулида кувшины. — Сам управляющий, сто медуз ему за шиворот!
Когда Эвбулид быстрыми шагами подходил к дому, навстречу выскочили два надсмотрщика.
- А ну, поторапливайся! Живей! Живей! — толкая в спину, они погнали его перед собой.
Эвбулид понял, что произошло что-то непоправимое.
И он не обманулся в своих предчувствиях. Сидевший за обеденным столиком в комнате, куда надсмотрщики втолкнули Эвбулида, управляющий поднял красные от постоянных попоек глаза и сощурил их на склонившегося в поклоне раба:
- Ага! Вот и он. Что это? — раздельно спросил он, доставая из гидрии за длинный хвост мышь и брезгливо бросая ее на стол.
Сидевшая рядом с Филагром молодая женщина с болезненным лицом — мать Публия - прижала ладонь ко рту. Публий с интересом поглядывал то на мокрую мышь, то на своего несостоявшегося грамматика.
- Ну? — побагровел Филагр.— Отвечай, со злым умыслом или случайно ты решил отравить сына нашего господина, его мать и меня — твоего управляющего?!
Понимая весь ужас своего положения, Эвбулид не в силах был отвести глаз от стола, уставленного жареным, вареным, тушеным мясом, запеченной рыбой, салатами, соусами, румяными пирожками.
Наконец, взгляд его остановился на злосчастной мыши, и он растерянно пробормотал:
- Не знаю... Может, она случайно попала в кувшин, когда я набирал воду.
- Я говорила ему, я предупреждала его: носи, миленький, воду из дальнего родника, там и вода слаще, и рабы в нем не купаются! Так нет же, этот ленивый Афиней решил носить из ближнего, а в нем столько грязи, столько грязи, вон — даже мыши попадаются!
Управляющий перехватил взгляд ключницы на раба и усмехнулся в бороду:
- Да, этот ручей так близко, что в него даже попадают домовые мыши!
Однако ему не хотелось портить отношения со сварливой старухой, отливавшей для него в минуты безденежья вино из хозяйских амфор, и он добавил:
- Повара, наливавшего воду в гидрию, и Афинея — к столбу. Всыпать каждому по двадцать пять ударов — и на неделю в эргастул!
- И потом — на поля? — уточнила ключница.
- Зачем? — покачал головой управляющий. — Уверен, что это послужит им неплохим уроком!
- Только сначала пусть сделают то, что предназначалось для нас! — воскликнул Публий.
- Что именно? — не понял Филагр.
- Пусть сожрут эту мышь!
- Ах, мой миленький! — восхитилась ключница.— Ты будешь большим человеком, когда вырастешь!
- Справедливое решение! — наклонил голову управляющий и приказал надсмотрщикам:— Сарда сюда!
Вбежавший повар пал на колени перед столом и застыл в глубоком поклоне, как бы заранее соглашаясь на любое наказание.
Эвбулид расширенными глазами смотрел, как Публий, взяв нож, разрезал мышь пополам и протянул одну из половинок повару.
Не поднимая головы, тот покорно принял ее, глотнул и зажал кулаком рот, удерживая рвоту.
- На, запей! — управляющий с брезгливой гримасой протянул рабу кубок вина.
Сард проворно схватил кубок и, обливаясь, сделал несколько мучительных, шумных глотков.
- А теперь ты! — подошел к Эвбулиду Публий, протягивая окровавленный кусок со слипшимися волосами.
- Нет! — отшатнулся Эвбулид.
- А я говорю, ешь!
- Нет!
- Ешь!
Половинка мыши прижалась к самым губам Эвбулида. Он оттолкнул руку юноши и закрыл лицо ладонями, решив: пусть лучше его убьют, чем он падет до такой степени.
- Оставь его, Публий! — вдруг услышал он голос управляющего, открыл глаза и увидел усмехающееся лицо Филагра.— Разве ты не видишь, что этот Афиней сыт? Поэтому я изменяю свое наказание по отношению к нему! Дать ему пятьдесят ударов у столба и посадить на три недели в эргастул на одну воду, если он, конечно, хорошо будет вести себя! Если выживет — на поля его, как раз поспеет к началу второй
