Дюпрель Карл - Философия мистики или Двойственность человеческого существа
Это явная оплошность, что до сих пор не был подвергнут исследованию вопрос: действительно ли самосознание исчерпывает свой объект? Может быть, оно способно к развитию, которое окончится только тогда, когда самосознание будет исчерпывать свой объект, так точно, как развитие сознания окончится тогда, когда оно будет пронизывать насквозь и в периферическом и в центральном направлении весь мир.
Справедливо признано, что душа и сознаваемая душа – не одно и то же; совершенно естественно было бы обратиться к учению о бессознательном. Но для естествознания существует только бессознательное физиологическое, а для философии – метафизическое, и не в индивидуалистическом, а в пантеистическом смысле. У Гегеля оно называется идеей, у Шопенгауэра – волей, у Гартмана в нем соединены оба атрибута: представление и воля. Зародыши же рационального учения о душе в вышеуказанном нами смысле находятся у Канта и Шеллинга, но они развиты до некоторой степени только Геленбахом в его "Индивидуализме".
Развитие этих зародышей представляет анахронизм настолько, насколько решение этой задачи соединено с преобразованием прежнего учения о душе, так как это преобразование исторически должно было бы следовать за этим учением, должно было бы предшествовать появлению пантеистических систем, которые извлекли бы из того немаловажную пользу. Непосредственная же смена древнего учения о душе пантеистическими системами была скачком в процессе последовательного решения задачи; вот почему эти системы и не могли проникнуть в народное сознание. Последнее усвоило себе только отрицательную сторону этих систем о обратилось к успокоительному и льстящему дурным его инстинктам материализму, хрустальная прозрачность которого зависит от его мелководности, но который неминуемо повлечет за собой падение нашей культуры, если не удастся воскресить веру в метафизику.
Если самосознание не исчерпывает своего объекта, то соответственно трансцендентальному миру должно существовать и трансцендентальное я, и в таком случае наше сознание личности, представляющее только знание нами нашего я как водящего существа не исчерпывает всего нашего я. Наше земное лицо должно быть только меньшим кругом, содержащемся в концентрическом с ним круге в нашем метафизическом субъекте, и наше земное сознание не может освещать всего нашего существа. После исследования этого вопроса можно уже поставить другой вопрос, а именно: бессознателен ли наш метафизический субъект сам по себе или только относительно, вследствие того, что он выходит из границ поля зрения нашего земного самосознания; в последнем случае это бессознательное должно обратиться всего-навсего в несознаваемое нашим земным лицом.
Значит, мысль, что индивидуум пускает свои корни даже в вещь в себе, по меньшей мере логически возможна, почему со стороны философии и было упущением, что она, оставив без внимания эту возможность, прямо обратилась к определению вещи в себе. Доказать, что возможное есть вместе с тем и действительное, мог бы, конечно, только опыт; но ведь не ищут опытных доказательств того, что считается невозможным, почему, может быть, они и не найдены.
Но дело в том, что из одного уже понятия о метафизическом индивидуализме могут быть получены опорные пункты для суждения о том, где и когда могут быть найдены такие доказательства, какого приблизительно свойства они должны быть. Твердому установлению нужной для такого исследования терминологии достаточно посвятить всего несколько слов. Человеческое существо во всем своем объеме должно быть названо субъектом. Подобно тому, как мы отличаем мир трансцендентальный, лежащий за пределами сознания, от эмпирического, обнимаемого сознанием, так точно и относительно человека надо отличать эмпирическое я, лицо, одаренное сознанием, от трансцендентального субъекта, который может быть назван трансцендентальным я, если ему приписать не только волю, но еще сознание и самосознание.
Если бы мы допустили теперь, что земное наше самосознание подобно нашему миросознанию способно к развитию, то в таком случае граничная черта между эмпирическим я и трансцендентальным субъектом отнюдь не представляла бы собой незыблемой преграды, но с биологической точки зрения была бы подвижной. Из подвижности этой граничной черты получилась бы априорная вероятность того, что находящиеся в скрытом состоянии зачатки способности самосознания к преступлению им теперешних его границ могут обнаруживать временами свою деятельность и доставлять нам, таким образом, возможность к наблюдению душевных состояний, занимающих середину между эмпирическими и трансцендентальными.
Далее. Память есть нить, на которой держится самосознание. С исчезновением ее из нашего самосознания исчезло бы и сознание тождества лиц, ощущения были бы наблюдаемы только в атомистической разрозненности, и было бы невозможно никакое обозрение ряда их. Если бы между ощущениями не было моста воспоминания, то с каждым новым ощущением должно бы было рождаться вновь и самосознание, и сознание личности распалось бы атомистически так точно, как рассыпается нанизанный на нить жемчуг, когда выдергивается из него эта нить. Основываясь на этом, мы можем считать a priori достоверным, что имеющая место в исключительных случаях деятельность находящихся у нас в зародыше трансцендентальных наших способностей должна постоянно сопровождаться некоторыми изменениями в области памяти. Поэтому чрезвычайно важно следить за функциями памяти во всех наших психических состояниях, в особенности же в очень ненормальных. Из этого само собой следует, что имеющее место в исключительных случаях перемещение границы между трансцендентальным и эмпирическим я должно сопровождаться соответственными изменениями в области эмпирического самосознания.
Если человек двойственное в вышеуказанном смысле этого слова существо, то его половины должны находиться в таком же взаимном отношении, в каком находятся чаши весов или, еще лучше, в каком находится свет неподвижных звезд к солнечному свету: с исчезновением эмпирического я является другое я, и наоборот, подобно тому, как с восходом солнца исчезают для нашего глаза звезды, с заходом же его снова появляются. В таком отношении находятся между собой и содержания памяти половин человеческого существа.
Итак, если мы посчитаем метафизический индивидуализм доказанным, то, став на дедуктивную почву, мы можем сказать, что его нельзя доказать иначе, как исходя из тех психических состояний, в которых ослабление эмпирического сознания и эмпирического самосознания облегчает появление трансцендентального субъекта. Такие состояния, и притом доступные опыту, переживаем мы во время сна, и они наполняют целую треть нашего существования. Значит, в деле доказательства справедливости метафизического индивидуализма изучение сновидения представляет наиболее шансов. Значит, открывающийся в сновидениях мир служит эмпирическим базисом индивидуализма; как внешний мир должен дать разгадку мировой тайны, так и этот мир должен дать разгадку человека. Было бы просто-напросто недоразумением не признать за миром, открывающимся в сновидениях, значения эмпирического базиса именно потому, что представления, возникающие во время сна, призрачны, не реальны. Они уже реальны как явления, да к тому же для преследуемых нами целей вопрос о том, призрачны они или нет не имеет никакого значения, для нас важен только факт, что у нас бывают сновидения и что каждый раз с наступлением сновидения, каково бы ни было содержание сновидения, у человека являются определенные функции, не имеющие никакого сходства с функциями, имеющими место во время его бодрствования.
И относительно качества этих функций, если мы будем считать индивидуализм доказанным, можно сказать кое-что a priori. А именно. Если наш субъект только, видимо, делится границами нашего неисчерпывающего свой объект самосознания на две половины, эмпирическую и трансцендентальную, то не может быть, чтобы эти половины были совершенно различной природы, а потому отнюдь не могут быть различны и их функции: обе половины должны быть и познающими, и водящими. Этим самым ожидаемые от трансцендентального субъекта функции, определенные нами выше по отношению к условиям их наступления, были бы теперь определены и со стороны их качества, после чего можно бы было совершенно свободно говорить о водящем и познающем трансцендентальном я.
Таким образом, требования, которым должно удовлетворять трансцендентальное я, получают все большую определенность. Существует ли оно – это пока еще не решено. Но если оно существует, то можно с логической достоверностью определить дедуктивно те условия, то есть те психические состояния эмпирического я, при которых оно может являться и функционировать, а также определить приблизительно и то, как оно должно функционировать. Результат может быть резюмирован следующим образом. Если должно существовать трансцендентальное я, то должно быть доказано опытным путем, что существуют следующие явления:
