Unknown - Unknown
В доме удушливо и ядовито пахло отваром яснень-травы – у Северги аж ком в горле встал, а нутро сжалось, будто железной перчаткой сдавленное.
– Убрать, – велела она.
Кривой старичок покорно кинулся к горшку с отваром и унёс его. Двое младших сыновей Жданы прятались на печной лежанке. Малыш лет трёх тяжко хворал, и, судя по его ввалившимся глазам, смерть уже осенила его своим крылом. Он отсчитывал свои последние хриплые вздохи.
– Твой сын слишком тяжело болен, княгиня, знахарка всё равно не сумела бы его спасти, – проговорила Северга, усаживаясь за стол. – От трав, которыми она собиралась его лечить, толку не будет, он угаснет за два-три дня. Но я могу сделать так, чтоб он выжил.
– Так сделай это, – проронила Ждана.
Она что-то нащупывала под одеждой... Что-то маленькое и острое: Северга нутром чуяла смертоносную силу и коварство этого крошечного оружия. Ей не раз доводилось близко подбираться к Белым горам, и она хорошо помнила их дыхание – неумолимое, как закалённая сталь, и холодное, как далёкие снежные вершины. И сейчас из складок платья княгини веяло этим смертельным белогорским холодом, а в её зрачках мерцала эта ледяная непримиримость. Будучи в положении просительницы, Ждана пыталась обуздать ненависть, но эти колкие искорки выдавали её с головой. Северга много раз видела этот взгляд – так смотрели женщины из захваченных Дамрад земель. Они ничего не могли сделать, просто уничтожали навью глазами. Но зверь всё равно обламывал им коготки.
– Просишь о помощи, а сама думаешь о том, как убить меня, – хмыкнула Северга, тешась своей властью над гордой красавицей-княгиней. – Сначала я хотела помочь тебе просто так, но теперь... даже не знаю. Придётся всё-таки взять с тебя плату. Я долго преследовала вас, устала и проголодалась. Пусть истопят баню, а ты, Ждана, попаришь меня. – И навья добавила с усмешкой: – Думаю, мало кто на свете может похвастаться, что банщицей у него была сама княгиня Воронецкая!
Рамут не видела всего этого, а если бы увидела, то ужаснулась бы этой стороне зверя-убийцы. Он находил извращённое удовольствие в наблюдении за тем, как готовая на всё ради сына мать глотает жгучий ком гордости, давит в себе достоинство – только бы спасти жизнь своего ребёнка.
«Ты не чудовище, матушка, я не верю. Ты не такая». Сердце зверя ёкнуло: даже с затянутого серыми тучами неба Яви ему в душу смотрели вездесущие глаза Рамут. Нигде не скрыться от их вопрошающего, укоризненного взгляда, и зверь, пристыжённый и раздавленный, припал на брюхо, как провинившийся пёс. «Ведь ты тоже ради меня готова на всё, матушка... На её месте ты поступила бы так же».
«Да, детка, – прохрипел зверь чуть слышно. – Ради тебя я вытерплю самую жестокую пытку, самое горькое унижение... Я жизнь отдам ради тебя».
Навья уже знала, что в бане зверь не тронет Ждану, а вот та пока ещё не подозревала об этом, а потому готовилась к худшему. Однако судьбе было угодно, чтобы меч Северги обагрился кровью местных жителей: деревенское мужичьё с кольями, топорами и вилами окружило Дыма, а когда Северга вышла на крыльцо, принялось насмешничать над нею.
– Гляди-ка, да это баба! Баба в доспехах...
Мужики были не из хилых, но где уж землепашцам выстоять против обученного воина-оборотня... От клинка навьи пал и кривой старичок, который сперва разыграл покорность, а потом привёл с собой подмогу. Он Северге сразу не понравился: уж больно плутовской у него был прищур, сразу видно – себе на уме.
Весь двор был усеян трупами – привычное для навьи-воина зрелище. Вырезав у одного из убитых кусок мяса посочнее, Северга вернулась в дом и велела двум старшим мальчикам топить баню. Малыш надрывно кашлял на печке.
– Умоляю, спаси его, – прохрипела Ждана, которую едва не вырвало при виде куска кровоточащей человечины, шмякнувшегося на стол.
– Спасу, – сказала Северга. – Всему свой час.
А знахарка-колдунья оказалась живёхонька – только кошкой обернулась. Неприметный и тихий мальчик – видимо, сын лекарки – выпустил кошку из объятий, и та пушистым чёрным клубком метнулась за дверь.
К бане Ждану пришлось вести под руку: увидев изрубленные тела во дворе, она зажмурилась. Когда с княгини соскользнула одежда, а тёмные, с первыми ниточками седины косы упали на её обнажённую грудь, зверь в Северге взревел... Он мысленно ласкал языком женственные изгибы бёдер, кусал нежную кожу на шее, впивался в коричневато-розовые соски; он жаждал этого тела, но он обещал глазам Рамут, что не тронет княгиню. Это не помешало ему, впрочем, всласть поприставать к ней и получить по морде банным веником, что только раззадорило его. Зверь скалил зубы и хохотал, а Ждана отбивалась, пока от пара ей не стало худо. Ковш холодной воды привёл её в чувство.
На выходе из бани Севергу ждала встреча с вдовами убитых ею мужиков. Среди рыдающих женщин выделялась статная красавица в ярких бусах на лебяжьей шее... Неудовлетворённый, злой и голодный зверь не удержался и впился поцелуем в губы красивой вдовы, податливо раскрывшиеся от неожиданности. Это было влажно и сладко – Северга охмелела разом, будто влила в себя целый кувшин хлебной воды на голодный желудок... Сунув в руку женщины все деньги, что у неё были, Северга хрипло проронила:
– Ничем не могу помочь, могу только уплатить головщину. Тут не всё, но больше у меня с собой нет. Возьми, сколько есть.
Вдова денег не приняла, швырнула кошелёк Северге под ноги. Поворачиваться к ней спиной не следовало: комок навоза вляпался навье прямо между лопаток. Бабы будто с цепи сорвались – в Севергу полетел целый навозный град. Навья, укрываясь от обстрела, еле успела заскочить назад в баню, а последовавшая за нею Ждана хохотала с откровенным торжеством, блестя зубами и глазами. Она даже по стене сползла на корточки – так её одолело это вызывающее, дерзкое веселье.
– Что смеёшься? – пробурчала Северга. – Ведь парить меня заново и стирать мой плащ придётся тебе.
– Ну уж нет, – выдохнула Ждана, обессиленно откидываясь затылком на бревенчатый сруб стены. – Я свою плату внесла, твоё требование выполнила... А насчёт второго раза уговора не было. Мойся сама и приходи лечить моего сына.
Зверь сперва гневно вскинулся, оскалив кровожадные клыки, но по болезненно-звенящему надрыву в голосе Жданы и безумному блеску её глаз Северга поняла: это не веселье, это истерика. Подняв княгиню за горло, она рявкнула:
– Знай своё место, дрянь... Будешь мне перечить – сдохнешь вместе со своим отродьем.
Это говорила не Северга, это выплёскивалась злость зверя, не получившего то, чего он хотел. Придушенная княгиня кашляла и натужно, почти до рвоты втягивала в себя воздух, зато приступ нездорового хохота у неё прекратился.
Задавив в утробе звериный рык, навья снова помылась и почистила заляпанные доспехи, а Ждана тем временем постирала её плащ.
– Всё, пойдём, – сказала Северга. – Ну, что встала? Ступай наружу, сына твоего лечить будем.
Она знала только один способ вырвать маленького княжича из лап смертельной хвори – оцарапать его своим когтем, впустив в него крохотное зёрнышко силы оборотня. Но у всякого спасения своя цена, и человеком Ярославу предстояло оставаться только до первой серьёзной раны... Иного выхода Северга не видела: все доступные людям способы лечения были здесь уже бесполезны.
Ждана толкнула дверь – та не поддалась: видно, была подпёрта снаружи. Смекнув, в чём дело, Северга вышибла эту хлипкую преграду плечом и мощным ударом снесла поджигателю голову. Не успело его тело с хлещущей из разрубленной шеи кровью коснуться земли, а горящий светоч, которым тот так и не воспользовался, уже был в руке у навьи. Ещё немного – и баня заполыхала бы вместе с Севергой и Жданой внутри... Сообщники поджигателя кинулись наутёк – только пятки засверкали, но навья не собиралась за ними гнаться. Ей пришло в голову кое-что другое.
Побледневшее лицо Жданы будто разом выцвело, превратившись в каменную маску, только её пальцы шевелились – ворошили волосы прижавшегося к ней Радятко. Тот пытался сказать злоумышленникам, что в бане – княгиня Воронецкая, но они его не слушали – остервенело делали своё дело... Остекленевший взор Жданы был прикован к алой, блестящей луже, которая растекалась и ширилась на земле.
– Ну вот, княгиня, а ты их жалела, – хмыкнула Северга. – Народец ещё тот. Ты понимаешь, дурочка, что они тебя вместе со мной сжечь хотели? А уж ты-то им ничего худого не причинила.
Мысль вспыхнула мгновенно, как пламя, оставалось только обмотать стрелы паклей и привязать горящий светоч к шлему.
– Ступай с детьми в повозку, – коротко бросила навья Ждане. – Езжай, а я догоню. Дальше в Белые горы вас буду сопровождать я.
Уже через считанные мгновения навья скакала по деревне с привязанным к своему шлему светочем и пускала в крыши огненные стрелы. Возмездие бушевало пожаром, дышало гарью и смертью. Горящий человек живым вопящим факелом кинулся наперерез Северге, распространяя вокруг себя вонь горелого мяса и волос, но она безжалостно сшибла его конём. Тяжёлое копыто раздавило бедняге череп, прекратив его мучения.
