Игорь Ефимов - Новгородский толмач

Господи, сохрани и помилуй! Смилуйся, сохрани и сбереги!

Две недели город гудел и бесчинствовал. Но вчера из Москвы вернулся посол Никита Ларионов. И зачитал перед всем вечем послание князя Ивана Московского:

«Отчина моя, Великий Новгород!

Прислали вы ко мне бить челом о том, что взял Господь отца вашего, а нашего богомольца архиепископа Иону. И избрали вы себе по своему обычаю священноинока Феофила, и я, Князь Великий, вас на том жалую и велю тому Феофилу прибыть к себе в Москву безотлагательно, чтобы наш митрополит Филипп благословил его архиепископом Новгородским и Псковским, без всяких зацепок, но по прежнему обычаю, как было при отце моем Великом Князе Василии и при деде и при прадеде моем и при прежде бывших всех князьях, правивших Владимиром и Новгородом Великим и всеми русскими княжествами».

Наступила тишина. Вдруг на помост выбежал Дмитрий Борецкий, сорвал с себя шапку и закричал:

— Люди добрые! Братья новгородцы! Слыхали?! Слышали, как князь Московский вас величает? «Вотчина моя»! Вы-то думали, что вы мужи вольные, одному Богу подвластные. А оказывается, князь Московский вас давно в своих холопах числит! Да и предки его испокон веков так вас почитали! Велит нашему архиепископу срочно мчаться в Москву на поклон. Вот тут два боярина московских стоят. Давайте-ка и мы все шапки перед ними снимем. Да поклонимся, да на колени встанем!

Посадник действительно рухнул на колени и стукнул лбом в доски помоста.

Площадь взорвалась криками:

— Не хотим! Долой Москву! Мы люди вольные! За Казимира! За Литву!

Но противная партия не поддалась испугу и стала вопить свое:

— Долой латинщиков! За княза Ивана! За православную Москву!

Замелькали палки, полетели камни. Вскоре схватки с площади выплеснулись на улицы.

И сейчас, когда я пишу эти строки, с улицы доносится гул, звон колоколов, удары дубин по воротам. Алольцевы поспешно укладывают последние сундуки. Мне еще нужно растопить середину воскового круга раскаленным пестом и спрятать внутрь это послание.

Прощайте, преподобный отец, и благословите Вашего верного ученика, остающегося в охваченном мятежом городе.

Как быстро Ты исполнил молитву мою! Удалил ее, удалил…

Как я хочу отыскать в душе струну благодарности к Тебе за это благодеяние!

Но не могу найти ничего, кроме горечи и разочарования.

Зачем, зачем Ты это сделал?

Как пуст, как бессмыслен, как темен каждый день без нее…

Глава 5. Война

Преподобный отец, учитель и благодетель!

С печалью и стыдом все больше убеждаюсь в своей неспособности выполнить Ваш наказ — быть холодным наблюдателем и летописцем. Плыть в гуще событий это все равно что спускаться в лодке по порожистой реке. Не успеваешь разглядеть берега, не успеваешь запоминать изгибы и извилины русла, следишь только за тем, чтобы не перевернуться, не вылететь из лодки, не разбить голову о камень. Тем не менее, вот Вам мой отчет о том, что успел ухватить мой взгляд, слух, память за последние пять месяцев в бурлящем, охваченном смятением городе.

Посреди зимы явились вдруг послы из Пскова новгородцам, что московский великий князь Иван призывает Псков идти с ним вместе войной на Новгород за его непокорство и измену. Послы хотели все обсудить с посадниками и боярами келейно, без огласки, уговорить их подчиниться великому князю, предлагали себя в посредники для переговоров, просили свободного проезда для псковских послов через Новгородские земли в Москву.

— Нет! — заявила Марфа Борецкая. — Не будем ничего таить. Пусть народ новгородский знает, как Москва ищет нашей крови.

Борецкие стали бить в колокол, собрали вече, заставили псковичей объявить о своей миссии всенародно.

Что тут началось!

— Кровопивец! Клятвопреступник! Ласковыми словами нас прельщает, а втихомолку готовится напасть! И других подбивает! Не дадимся Москве! Кто против Бога и Великого Новгорода!

Московская партия притихла. Только архиепископ Феофил пытался утихомирить ярость толпы, призывал остудить горячие головы. Но его голос едва был слышен. В конце концов, решено было отправить посольство к королю Казимиру, предложить ему принять Новгород под свое покровительство.

Меня несколько раз вызывали в дом Борецких переводить разные послания и беседы с приезжавшими иностранцами. В один из визитов мне довелось быть свидетелем спора между князем Олельковичем и посадником Дмитрием Борецким. Олелькович пытался сдерживать свой гнев, но ему это плохо удавалось.

— Кем же я буду командовать? — говорил он. — Где мое войско? Вы хотите в последний момент посадить на коней гончаров, плотников, сапожников и послать их против московской рати? Думаете взять числом? Неужели память у вас так коротка? И пятнадцати лет не прошло с того дня, как Москва вас побила под Старой Руссой. Сколько их там было? Триста конных против ваших пяти тысяч! И бежал ваш Гребенка-Шуйский аж до самого Новгорода.

— Что же вы предлагаете? — спрашивал — тоже сдерживаясь изо всех сил посадник Борецкий.

— Набор! — твердо отвечал Олелькович. — Немедленно. Охочих людей нанимать и плату им положить такую, чтобы бежали записываться наперегонки. А не хватит охочих людей, положить, чтобы каждый конец выставил с пяти сох конного воина. По разрубу, как в Пскове делают. И тренировать их к бою каждый день. Пищальному огню обучать, сабельной рубке. Они ведь у вас еще и седла со стременами не видали, носками за землю по старинке цепляют.

— Да это же получится регулярная армия! Где ж таких денег напастись?

— Вот подступит князь Иван со своей ратью служилой, да разгонит ваших гончаров и плотников, да потребует выкуп тысяч в двадцать — тогда, глядишь, откуда-то найдутся денежки. А сейчас и пяти тысяч не хотите собрать, чтобы отвести беду. Моим слугам из вашего казначейства каждый рубль обещанного жалованья приходится то ли на коленях вымаливать, то ли хоть саблей вырубать.

— У нас уже есть один конный полк — архиепископский.

— Да, этот полк неплох. Но командир их во всем послушен архиепископу Феофилу. А верите вы, что архиепископ не изменит в последний момент? Его Москва утверждает в сане, он с утра до вечера зовет с ней мириться. Поклонитесь, говорит, великому князю Ивану и митрополиту Филиппу, а я за вас буду им челом бить. Для него союз с Литвой смерти подобен. Не станет он кланяться киевскому владыке Григорию.

— Если король заключит с нами союз, князь Иван не посмеет напасть. Да и архиепископу придется подчиниться.

— Нет у меня большой надежды на короля. После смерти моего брата он сейчас пытается оставить Киев без князя, посадить туда своего наместника. А киевская знать не поддается, грозит отделиться, зовет меня на княжение. Пока киевские дела не решатся, руки у короля повязаны.

Этот разговор кончился миром. Но, видимо, в другой раз у князя дошло до прямой ссоры с Борецкими. Потому что в середине марта он внезапно уехал к себе в Литву. И, по слухам, на выезде ограбил от злости несколько новгородских деревень, как бы в счет недоплаченного жалованья. Да и людей, говорят, побил.

В апреле вернулись наконец послы от короля Казимира. На вече торжественно зачитали договор, подписанный королем. Литовская партия ликовала — король согласился почти на все условия новгородцев: чтобы присылаемый литовский наместник был непременно православный; чтобы вместе с ним в резиденции на Городище (правый берег Волхова) было не более пятидесяти человек свиты и приближенных; чтобы литовцы в Новгороде были подсудны новгородскому закону; чтобы никакой литовский пан не мог в Новгородской земле покупать себе села или вывозить к себе крестьян; чтобы купцы литовские торговали здесь с немецкими только через новгородских посредников; чтобы римских церквей нигде в Новгородской земле не строили; где нашему архиепископу принимать посвящение — в Москве или Киеве, — то нам самим решать; а если государь московский пойдет войной на Новгород, то король и вся рада литовская должны дать новгородцам скорую помощь.

Со своей стороны новгородцы обещали платить Литве положенные подати без обмана и утайки. А если король сумеет помирить их с князем Московским, то они в этом году уплатят вдвойне.

После зачтения договора многие в городе повеселели и приободрились.

— Ну, теперь князь Иван не посмеет на нас напасть! — говорили они. Это надо совсем разум потерять, чтобы поднять меч сразу и на Литву, и на Новгород.

Как мы знаем, сердце человека легко распахивает дверку гостям по имени Беспечность и Близорукость — только постучи! Стало труднее собирать деньги на вооружение, замедлилось укрепление наружной стены. Но были и недоверчивые. Их мнение яснее всего высказал мой знакомый — отец Денис: