Белорусская литература - Плот у топи
– Куда поступать будешь? – с интересом спросил Тимофей и улыбнулся. Вместо одного переднего зуба зияла дырка. Впрочем, это не делало его каким-то неприятным или опасным. Несмотря на свое незавидное положение, Тимофей производил приятное впечатление. Раньше Коле он казался каким-то обозленным на всех изуродованным человеком. Теперь же он видел в нем мужчину, не утерявшего чести и миролюбия.
– Не решил еще… – Коля замялся. Больше всего ему хотелось нащупать внутри себя какой-то резерв и выйти на устойчивую линию общения. Сейчас же он ощущал, как летит на неосязаемое дно темной мысленной бездны.
Внезапно Тимофей усмехнулся и с задором сказал:
– Ладно, салага, мамка вон твоя идет. Мимо будешь – заходи!
В ответ на его слова Коля обернулся, хотел было сказать, что никого на пыльной дороге нет. Но тут из-за поворота действительно показалась мать. Завидев ее силуэт, Коля ощутил усталость. Пожав на прощание крепкую руку Тимофея, он пошел навстречу матери. Через несколько метров он остановился и, вероятно, желая что-то спросить у Тимофея, обернулся. Но увидел лишь истасканную занавеску, которая, словно парус, раскачивалась на ветру. Афганец, видимо, бесшумно укатил в дом.
– Как дела, мама? – спросил Коля. Мать в ответ лишь махнула рукой и протянула шелестящий полиэтиленовый пакет с продуктами. Про новое знакомство Коля ничего не сказал. Да и она, вероятно, погруженная в свои мысли, не придала бы значения этой встрече.
Пообедав, мать снова пошла точить детали для складских залежей, а Коля уселся за чтение украденного из библиотеки журнала с яркими цветными картинками из жизни далеких экзотических стран, в которых он никогда не был и вряд ли побывает.
Теперь каждый раз, когда Коля проходил мимо своего дома, он махал рукой своему новому знакомому. Тот в ответ кивал головой, как бы благословляя его. Своим друзьям Коля про инвалида не рассказывал, да и разговоры их были далеки от жизни одинокого человека, прикованного к креслу.
За месяц знакомства они общались лишь дважды. Как-то Коля забыл ключи от квартиры и бродил по улице, пока не вспомнил про соседа. Тимофей, как всегда, сидел на крыльце и очень обрадовался, когда школьник подошел к нему поздороваться. В тот день они говорили про то, что все в этом мире предопределено и ничего изменить не может даже Всевышний. Коле казалось, что те немногочисленные слова, что произносил Афганец, проникая в его разум, разрываются кассетной бомбой. Только вместо тротила раскидывали они элементы некоего единого смысла, понять который пока что Коля не мог.
Вторая беседа состоялась, когда парень бравой походкой шел на выпускной вечер. Тимофей окрикнул его, и Коля вздрогнул. Неожиданно он ощутил, что Афганец прямо сейчас постепенно перемещается в иное пространство и хочет сказать ему нечто важное напоследок. Тимофей протянул Коле сжатый кулак. В нем оказалась выплавленная из свинца миниатюрная подкова на металлической цепочке.
– На удачу, брат! – по-армейски лихо сказал Тимофей, хлопнув вчерашнего школьника по плечу. Коля кивнул и отправился к школе. В этот вечер там было очень много людей.
На мероприятии в актовом зале с деревянными стульями ученики младших классов показывали какие-то номера, напутственные слова говорил директор школы и его заместители. Все как один твердили о великом светлом будущем. Коле стало немножечко не по себе. Посмотрев в окно на корпуса старого детского сада, он ощутил безысходность, граничащую с отчаянием.
Через полчаса с коричневым дипломом в руках он в компании друзей отправился в заводскую столовую. Там уже была его мама и родственники других выпускников. Кажется, он впервые увидел мать в платье. В тот момент ему показалось, что нет никаких изнуряющих заводских будней, нет далекой столицы и недоступной яркой жизни, а есть лишь его маленький городок, дома, а в них – счастливые люди. Громко играла музыка, пошлые конкурсы сменяли изящные медленные танцы.
Через несколько часов пьяный Коля вышел на крыльцо завода, его тут же стошнило от выпитой водки. Где-то позади гремели хиты отечественной поп-музыки и веселились друзья. Коля пошел по неосвещенной улице к ближайшему дереву. Было душно, и ему хотелось отдышаться. Внезапно послышался гром – и тяжелые капли проливного дождя шквалом накрыли город.
Но Коля не чувствовал обильных потоков воды и не видел сверкающих молний. Внимание его привлек приближающийся в темноте силуэт. В свете молний Коле показалось, что это милиционер и остаток ночи он проведет в участке.
Он попытался сделать несколько шагов назад и вернуться в столовую, но споткнулся и упал. А силуэт был уже совсем рядом – им оказался крепкого телосложения десантник в красивом голубом берете. Он протянул руку Коле и помог подняться.
– Вставай, салага!
Взяв Колю за руку, он тут же поставил его на ноги. Коля посмотрел ему в лицо. Взгляд десантника показался знакомым, а его рукопожатие каким-то магическим и особенно приятным.
– Ну че, все отлично? – спросил тот у него, придерживая за плечо. Коля кивнул головой.
– Ну, вот и славно!
И десантник двинулся дальше. Вскоре он скрылся за углом. Окончательно вымокший, Коля вернулся на крыльцо и сел на ступеньки. В голове метались мысли о скорейшем отрезвлении. Через несколько минут ливень утих и Коля отправился домой.
На следующее утро в окно он увидел, как гроб с телом Афганца, одетого в камуфляжную форму, погружали в кузов глухо рокочущего грузовика. Оказалось, что умер он еще вечером от внезапного инсульта. Возле грузовика металась несчастная мать покойного. Соседи, прохожие и какие-то пришлые люди стояли небольшими группами и что-то обсуждали. У многих в руках были цветы. Коле бросился в глаза голубой берет Афганца. Оказывается, он был десантником, как и тот, что вчера помог ему подняться с земли. Закрыв глаза, Коля ощутил мощный поток энергии. Ему опять стало плохо. В туалете парня долго тошнило желчью, и он пообещал себе, что больше никого не будет столько пить.
К вечеру Коле стало легче. Он вышел на кухню и, не увидев на крыльце Тимофея, зачем-то перекрестился. Впервые в жизни Коля подумал, что его будущее будет прекрасным.
Сергей Астапенко «Выходной»
И день этот, хоть и начинался вполне обычно, был совершенно иным, отличным от остальной суточной вереницы, складывающейся в горячие летние декады, ослепленные солнцем и радостью вернувшейся жизни после полугодового ледникового периода; и утро казалось пропитанным запахами давно ушедших за край горизонтов памяти ощущений, таких ярких и реальных, что они становились источником невыразимых страданий; и звуки большого просыпающегося дома теперь звучали совсем по-другому, словно приходили из иных планов и слоев, где являлись элементами нечеловечески прекрасной музыкальной какофонии, доводящей слушателей до экстаза. Все это наполняло его томительным ожиданием предстоящих перемен, чего-то непоправимо огромного, великолепного, сверкающего, как драгоценности в бриллиантовой подвеске. Что-то должно было произойти, хорошее или плохое – какая разница? Оно станет избавлением от привычной повседневной хандры, укажет новые пути и предоставит недоступные возможности, от которых можно потерять голову. Уже скоро, совсем скоро.
Игорь вышел из дому в полдвенадцатого, шаркая по расколотому асфальту стертыми зелеными сланцами. Его голова была запрокинута вверх, к безупречно-синему, переливающемуся всеми оттенками морской прохлады небу, и временами виделось, как из этой бездонной глубины навстречу пыльному городу ныряют стаи дельфинов и русалок, громко распевающих на своем волшебном языке. Они касались пылающего лба Игоря влажными плавниками, смиряя внутренний пожар. Под их прикосновениями муки истаивали, растворяясь в тяжелом вращении многотысячной толпы, уныло колыхающейся в знойном июльском мареве, и тогда Игорь ощущал себя почти человеком. Но спустя мгновение миражи исчезали, возвращая боль на ее законное место. Игорь не сопротивлялся, зная, что в происходящем есть некая высшая справедливость, не терпящая препятствий. Он смирился с ней и принимал наказание абсолютно покорно, как мученик, свято верующий в искупление.
Возле дверей магазина топтались испитые завсегдатаи водочного отдела, рядом, на трамвайной остановке, лежал бездомный в рваной майке-алкоголичке. Левая его ступня была босой, на правой болтался черный от грязи ботинок. Бездомный трудно дышал, отвисший живот ходил ходуном, точно внутри искал выход созревший эмбрион.
Игорь поднялся по ступенькам и взялся за дверную ручку.
– Братишка, мелочью не выручишь? – подскочил к нему самый шустрый из запойной компании, жалобно заглядывая в глаза.
– Иди заработай! – рявкнул на него Игорь так, что мужик немедленно ретировался, предпочтя не связываться с нервным покупателем.
Внутри магазина его тут же окутала мягкая свежесть, расходящаяся от висевших под потолком кондиционеров. Игорю все время казалось, что где-то на границе слышимости его неотступно преследует едва различимое жужжание, словно о стенки черепа яростно бьется осиный рой. Поначалу мужчина думал, что это гудят забитые продуктами холодильники, и он даже осторожно приложил ухо к холодной поверхности одного из них, не обращая внимания на изумленные взгляды посетителей. Но механизм работал почти бесшумно, примораживая щеку искусственной прохладой. Игорь недоуменно потряс головой и двинулся в сторону сверкающих запотевшим стеклом рядов спиртного.
