Василий Гавриленко - Последний поезд
Пройдя в раздевалку, Андрей повесил плащ на крючок, поставил чемодан в шкафчик. Взял с полки белый халат.
Электронные часы не стене показали «8.40».
Сняв темные очки, Андрей надел обыкновенные — с широкими расшатанными дужками.
Подойдя к зеркалу причесаться, задержался на некоторое время, рассматривая себя. Унылый взгляд, всклокоченные волосы; очки сидят на носу совершенно по — дурацки… И этот белый халат…
«Гарри Поттер, выросший и ставший дантистом… Дантистом в поликлинике».
Снаружи раздались шаги. Андрей торопливо вышел из раздевалки.
— Островцев. Привет!
Андрей пожал мягкую руку стоящего перед ним человека. Старший научный сотрудник Смолов… За боязливо озирающиеся глазенки и свистящий шепот Смолова прозвали Хомяком. Хомяк был то, что называется tabula rasa[1]: постоянно и всему удивлялся, раз за разом открывая Америку. В вопросах, не касающихся ОРА — отдела расщепления атома, житейских, самых простых — Смолов был сущим младенцем. Но в своем деле это специалист высочайшего класса. Впрочем, других в ЯДИ не бывает.
— Как жизнь? — спросил Смолов, заглядывая Андрею в глаза.
«С чего это он?» — удивился Островцев.
— Да вроде отлично. А у тебя?
Смолов улыбнулся, обнажив два длинных передних зуба, закивал головой, но ничего не сказал. Андрей обошел его и проследовал к лестнице, ведущей в ОПО — опытный отдел.
«С чего это Смолов спрашивает про жизнь?» — вертелось в голове. Больше всего на свете старший научный сотрудник Островцев боялся проблем.
Андрей спустился вниз, остановился на минуту перед дверью, набирая на замке секретный код.
ОПО — это царство змеиного шипения. Оно доносится откуда-то снизу, из-под многочисленных люков в полу, заставляя думать о чем-то индийском, естественно-природном, о Будде. Андрей был единственным «жрецом» ОПО, как он иногда именовал себя.
Белый коридор, покрытый изоляционной плиткой, тянулся до тех пор, пока не становился куском темноты: Андрей ни разу не дошел до его конца и считал, что это невозможно. Большую часть времени он проводил в своем кабинете, расположенном в головной части коридора, если можно назвать кабинетом открытое широкое пространство, со стулом, столом и компьютером, сиротливо приткнувшемся в уголке. Лифт у стены время от времени уносил Андрея еще глубже, — туда, где и вершилась главная работа.
Так же здесь располагались душевая и стеллажи с несгораемыми пухлыми конвертами — результатами опытов. На каждом конверте — десятизначный номер и электронный чип, за каждый конверт Андрей отвечает головой.
Положив портфель прямо на клавиатуру компьютера, Андрей сел на стул, опустив сцепленные руки на колени. Искусственный свет делал его лицо зеленоватым, зеленоватыми были стены, потолок, стеллажи.
Что-то мертвенное таилось во всем, — и в Андрее тоже. Месяцами копошась в ОПО, Островцев чувствовал, что искусственная зелень проникает все глубже и глубже под кожу. Он отдавал себе отчет, что работу свою ненавидит, ненавидит институт, кропотливую упорность, с которой зарождается в его недрах нечто змеиное, едва ли направленное на «мирное строительство».
Но что он еще умеет? И потом — разве напрасны были унизительные и голодные годы учебы?
Ездить в Москву? Андрей и до Обнинска-то добирается с трудом; к тому же, в Москве вряд ли можно применить его знания… Так где же? Только здесь, в Подлинном ЯДИ. Ну и еще, разве что… Миражом возникли в голове некие здания, люди, понятия, условно именуемые словом Запад.
Островцев потянулся за минералкой. Сделал пару глотков из бутылки. Поморщился от слабого щекотания в носу.
Часы на стене показали 09.30. Ничего себе присел! Андрей почувствовал укол совести. Все-таки он — добросовестный работник.
Поднялся, взял с полки конверт. Один из последних опытов — расщепление NA. Вспомнил: красновато-зеленый свет, почти иллюзорный; змеиное шипение, переходящее в подобие стона; жар, проникающий под термокостюм, и — вспышка в замкнутой колбе, — ослепительно-яркая. Опыт оказался удачным, даже сверхудачным: выяснилось, что при расщеплении NA высвобождается невиданное доселе количество энергии.
В сущности, прямо сейчас, из своего подвального отдела, Андрей мог уничтожить Вселенную…
«Ну, прямо-таки и Вселенную, — Островцев потер мочку уха. — Но Землю — точно».
Вселенную породил Большой взрыв… Андрей никогда не верил в это: взрывы, войны, и оружие он ненавидел всей душой, — рефлекторно, как кошка — собаку.
«Зачем ему NA?»
«Ему» — это не директору Подлинного ЯДИ Невзорову.
Островцеву чудился кто-то неведомый, облеченный властью: политической ли, денежной — не важно. Иногда этот неведомый представлялся Андрею одним из участников «великой той борьбы, какую вел Господь со князем скверны»[2].
Неужели все они — сам Островцев, Смолов, Лордеску, Рюмин, Ширко, Алтухов, Нечаев, Симоненко, Ильмень, Роштейн — служат сатане?
По официальной, «корпоративной» версии, озвученной Невзоровым на собеседовании при устройстве на работу (за пять лет это был единственный раз, когда Андрей разговаривал с директором): институт занимался разработкой новых источников энергии, необходимых в ближайшем будущем, — углеводородные ресурсы страны практически исчерпаны. Правдоподобно, но Андрей, хотя и не жил никогда в канувшем в Лету тридесятом царстве СССР, был подозрителен и недоверчив, как совок: он не поверил Невзорову. И это стало его личной проблемой — за муки и рефлексию в ЯДИ зарплату не платят.
Результат опыта — мутно-желтая пленка. Только мощный микроскоп заставит ее заговорить, и для непосвященного язык, на котором заговорит пленка, останется тарабарщиной, набором непонятных знаков на экране компьютера.
Андрей повертел пленку в руках, улыбнулся краем рта: в знании и сопричастности есть что-то наполеоновское…
Здесь не нужно смотреть на часы, чтоб понять: обед. За годы организм привыкает к принятому в ЯДИ распорядку.
Островцев зевнул, упаковал пленку в конверт, положил в карман халата электронный ключ и вышел из отдела. Свет автоматически погас, но змеиное шипение не утишилось ни на йоту.
Андрей понял, что голоден. Вышел из кабинета и направился в столовую, откуда доносился запах свежих огурцов.
Еда на ячеистых подносах поступала по конвейеру сверху, из кухни ЯДИ Прикрытия.
За белыми столами, наклонив головы, сидели девять человек. Брюнеты, блондины, один рыжий — Рюмин, два седых — Роштейн и Нечаев. Все, как один, плешивые.
Двигаются челюсти, хрустят огурцы на зубах…
Приход Островцева остался незамеченным — лишь Смолов кинул на него беспокойный взгляд.
Андрей взял с конвейера последний поднос, присел к столу, подальше от всех. Вообще, сотрудники Подлинного ЯДИ за обедом разговаривали редко и о какой-нибудь чепухе. Словно кто-то незримый витал над столом, поторапливая, сковывая человеческие порывы.
Поднос, как всегда, упакован в прозрачный целлофан. Андрей спешно сорвал его. Так: концентратная картошка с подливой и котлетой, салат из огурцов-помидоров, кофе со сливками в бумажном стаканчике, несколько галет и конфет «коровка».
Андрей взял пластиковую вилку и первым делом, выудив из салата, отправил в рот кусок огурца. Ждало разочарование: огурец умел только пахнуть. Островцев быстро съел картошку с котлетой, запивая кофе. Конфеты и галеты оставил на подносе, который отнес обратно на конвейер и положил на гору из девяти точно таких же подносов. Столовая к этому времени была уже пуста. В горле конвейера послышалось гудение, и посуда медленно поползла вверх.
Выйдя из столовой, Андрей в пустом коридоре наткнулся на Смолова.
«Преследует меня, что ли?»
Островцев свернул в уборную и довольно долго пробыл там, причесываясь перед зеркалом намоченной расческой.
Смолов, к счастью, убрался восвояси.
Андрей, почему-то чувствуя себя не в своей тарелке, прошел в ОПО, запер дверь.
Зазвеневший телефон заставил его вздрогнуть. Покрытый пылью, забытый телефон для связи с начальством… Сколько он молчал? Пять лет?
С пересохшим от волнения горлом старший научный сотрудник снял трубку.
— Да.
— Островцев, здравствуйте, — знакомо-незнакомый, глуховатый голос.
— Здравствуйте, Александр Игоревич.
— Зайдите ко мне, пожалуйста, на минутку.
«Что ему понадобилось от меня?» — пронеслось в голове.
— Да-да, Александр Игоревич, я сейчас зайду…
«Долгие заунывные гудки — это внутри меня?».
Островцев положил трубку; чувствуя неприятный привкус во рту, снова покинул отдел, хотя собирался хорошенько поработать, может быть, даже начать опыт с TA… Но — вызывал директор. Впервые за все время службы в ЯДИ.
