Неизв. - Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы
– Давай-ка в дом. Ну-ну, шагай, нечего здесь мокнуть…
Домашнее тепло казалось преувеличенным, рыбно-клейким, душным, но Дарёна считала себя недостойной его: уж лучше бы ей мокнуть снаружи, как забытое ею бельё. Млада снимала воинское облачение, а в её взгляде звенело суровое поднебесное спокойствие снежных шапок на вершинах гор.
– Вкусные ягоды? – только и спросила она, вешая промокший плащ к тёплой печке.
Дарёна смогла ответить лишь дрожащим от слёз кивком.
– Ну и на здоровье. А свобода – это испытание, ладушка… Не каждому она по плечу.
Смысл слов ускользал от ума Дарёны, но сердце смутно чуяло его подоплёку и мучительно болело. А Млада, переобувшись в домашние чуни, устало оперлась на колени руками.
– Где-то принято держать жену в строгости и каждый её шаг проверять, а мы даём ей волю и доверяем, – молвила она. – Я тебе верю.
– А я подвела тебя, – сорвалось с губ Дарёны, подёрнутых плёнкой сухой горечи.
Млада поднялась и положила ладони на печной бок, греясь теплом домашнего очага.
– Ты рассказала всё или что-то утаила? Что-то ещё было? – спросила она через плечо.
– Ничего больше, – проронила Дарёна.
– Значит, не подвела. Ну, давай пирог, что ли.
Сжавшееся в холодный плачущий комочек сердце медленно оживало… Ставя пирог на стол, Дарёна едва не уронила его на пол – к счастью, Млада успела подхватить.
– Но-но! Не надо ронять наш ужин! – воскликнула она. И усмехнулась: – Не ела ты, что ли, целый день, что руки ничего не держат?
– Да так, слабость немножко, – пролепетала Дарёна, у которой от усилий по переноске пирога дыхание превратилось в беспорядочно-мучительную ловлю ртом воздуха.
– Воду-то пила? – озабоченно сдвинулись брови Млады.
– Сегодня – ещё нет, – чуть слышно ответила девушка. – Некогда было…
– Так, кушай – и на печку.
Дарёна не смогла до конца осилить огромный кусок, который Млада ей отрезала. Бельё так и осталось мокнуть под дождём, а её окутал уют жаркой печной лежанки; Млада после ужина куда-то исчезла, закутавшись в плащ, но у Дарёны не осталось сил даже на тревогу. Впрочем, скоро женщина-кошка вернулась и поднесла к её губам ковшик.
– Матушка Крылинка беспокоилась, оттого что ты не пришла сегодня испить воды из Тиши. Я сказала ей, что у тебя дел было много, так она взялась меня стыдить – мол, не берегу тебя, не помогаю, всю работу по дому на твои плечи взвалила, а сама пальца о палец не ударю, – с усмешкой сообщила Млада, поддерживая ковшик в руке Дарёны, пока та пила. – Завтра мне в ночной дозор, а день свободный выходит, так что отдыхать будешь, а я уж как-нибудь сама управлюсь по хозяйству.
О Светолике и черешне не было сказано больше ни слова.
Утро сияло умытым, расчистившимся небом, солнечные лучи густо струились меж сосновых стволов. Дарёна снимала с верёвки бельё, которое она вчера проворонила, а Млада, сидя на ступеньках босиком и с закатанными рукавами, надраивала до блеска горшки: мочалка и озёрный песок были ей в помощь. Уже начищенные пять горшков гордо стояли ровным рядком, оставалось почистить ещё три.
– Ты что, опять голодная? Недавно ж завтракали вроде, – хмыкнула Дарёна, заметив хищный блеск в косом взгляде Млады на пташку, беспечно севшую на перила. – Там ещё полпирога есть.
– И то правда… Пойду-ка, ополовиню эту половину, – согласилась женщина-кошка, поднялась и прошлёпала босыми ногами в дом.
– Обжора, – тихо усмехнулась Дарёна ей вслед, а пташка упорхнула.
Вздох, вырвавшийся из её груди, чуть приметно колыхнул наволочку на верёвке. Наверняка в черешневом саду Светолики уже вовсю шёл сбор урожая… Хотела бы Дарёна сейчас вместе с тамошними детишками рвать полные летней свежести, блестящие на солнце ягоды и чувствовать кожей озорную улыбку княжны! Вдох… А на выдохе этот порыв сложил крылья. В душе Дарёны, как на тихой глади Синего Яхонта, сияло отражение нового осознания: пусть всё достанется ребятишкам! Доверие Млады стоило дороже лукошка черешни.
День, дыша солнцем и звеня в соснах, перевалил на свою вторую половину; Млада с Дарёной взяли с собой остатки пирога и выбрались на полянку, покрытую сиреневым ковром цветущих колокольчиков. Наевшись, Млада чёрным пушистым зверем растянулась в цветах и подставила спину и бока чешущим и ласкающим рукам Дарёны.
– Мур, мур, киса, – с нежностью ворковала та.
Кошка свернулась, и Дарёна устроилась внутри пушистого ложа, опустив голову на плечо зверя, как на мягкую и тёплую, живую подушку. Её наполняло урчащее счастье, когда одним ухом она вслушивалась в размеренное биение кошачьего сердца, а другое в это время грелось в луче солнца…
А дома их ждала светловолосая гостья в красном кушаке: Млада видела её впервые, а Дарёна сразу вспомнила её имя – Ярена. Старшая садовница с поклоном сказала:
– Мир вашему дому… Я послана княжной Светоликой, чтобы передать Дарёне этот гостинец.
Лукошко тёмно-красных черешен вперемешку с янтарно-жёлтыми стояло на дощатом настиле перед домом. Лёгкая грусть щемяще-сладким ягодным привкусом растаяла на языке: Светолика, должно быть, надеялась, что Дарёна примет её приглашение, но сбор урожая в саду прошёл без неё…
– Что ж, передай княжне нашу благодарность, – ответила Млада. Холодным дыханием седых вершин повеяло от её голоса, а брови мрачно нависли над глазами, снова придав ей поразительное сходство с Твердяной.
Ярена ещё раз поклонилась и, не задерживаясь долее, шагнула в проход.
За неприступным блеском снежных шапок скрывалась спокойная мудрость, непоколебимая, как сами Белые горы: Дарёна всегда чувствовала её, когда устремляла взгляд в затянутую голубой дымкой даль, что лежала за Синим Яхонтом. Она не знала, могли ли горы увидеть её улыбку и почувствовать тепло, но в том, что всё это увидит и почувствует её супруга, сомневаться не приходилось.
– Ты же веришь мне? – с робко дрогнувшей в голосе надеждой спросила она.
Млада не спешила с ответом. Попробовав одну ягоду из лукошка, она хмыкнула. А Дарёна, подняв корзинку за ручку, сказала со светлой и твёрдой уверенностью, спустившейся ей на сердце с заоблачной вышины:
– Я скоро. Только отдам ягоды Светолике и вернусь.
– Нехорошо обижать дарителя, отказываясь от подарка, – двинула бровью чернокудрая женщина-кошка.
– Не всегда приходится делать так, как нам велят обычаи, – ответила девушка. – Я поступлю так, как велит мне сердце.
Шагнув в проход, она словно попала в свой вчерашний сон: солнечное шелестящее пространство сада было полно детского гомона. Дарёну чуть не сбили с ног две девочки-кошки, затеявшие беготню среди деревьев, и несколько ягодок просыпалось из качнувшегося лукошка.
– Вроде кошки, а носитесь, как кони, – не удержалась Дарёна от замечания.
– Гы-ы, – осклабились те в клыкастых улыбках и помчались дальше.
Под множеством рвущих рук урожай с веток перекочёвывал в корзины. Взрослые собирали ягоды со смехом, шутками и песнями; дети постарше им усердно помогали, то и дело отправляя попутно в рот ягодку-другую, а малыши лишь веселились и ели. В точности как во сне, толпа ребятишек окружила княжну Светолику, которая им что-то живо рассказывала, сопровождая свою речь выразительными движениями рук. Дарёне показалось, что в пальцах она сжимала прозрачный кусочек льда, обточенный в виде круга и выпуклый с одной стороны.
– …Стекло собирает солнечные лучи в одну точку, и точка эта столь горяча, что ею даже можно костёр развести! Ежели изогнутые стёкла вставить в трубку определённым образом, получится труба дальнего видения – как та, что стоит у меня на башне с часами. А коли вставить стёкла по-другому, можно, напротив, рассматривать даже пылинки… Они будут выглядеть величиною с небольшого жучка!
Заметив приближение Дарёны, Светолика смолкла; улыбка медленно таяла на её губах, пока не осталась лишь в глубине глаз в виде тёплых, по-вечернему задумчивых искорок.
– Я думала, ты уже не придёшь, вот и послала тебе корзинку черешен.
– Благодарю тебя за гостинец, госпожа, но принять его я не могу, – пробормотала Дарёна.
Под светом этих искорок её решимость предательски слабела, но она нашла способ и избавиться от лукошка, и отвлечь от себя пристальное внимание дюжины любопытных глаз.
– Кому черешни? А ну, налетай! – весело воскликнула она, протягивая корзинку детям.
Уловка удалась: лукошко тут же пошло по рукам, и ягоды из него начали убывать с огромной скоростью, исчезая в ребячьих ртах. «Тьфу, тьфу, тьфу», – летели в разные стороны косточки. А искорки в глазах княжны грустно померкли.
– Прости, госпожа, – тихо сказала Дарёна. – Не серчай. Пойми меня: в супружестве я состою и не могу принимать от тебя подарков, не огорчая этим мою супругу и не подрывая её доверие ко мне. Ещё раз прими мою благодарность за вчерашний день… Прощай, не поминай лихом.
Она вложила руку в протянутую ладонь Светолики, несколько мгновений впитывала её тепло, а потом, преодолевая пожатие, мягко, но решительно высвободила.
