Книга III. Беглец от особых поручений - Антон Витальевич Демченко
- И ради надежды на этого единственного вы предлагаете нагружать учеников изучением такого огромного пласта знаний? - хмыкнул Кронский. - Ведь время обучения не резиновое, да и способности к усвоению получаемых сведений у человека далеко не беспредельны.
- Прошу прощения, профессор, это вы говорите мне? - улыбнулся я, и вся компания сдержанно рассмеялась. Ну да, в свое время Ратмир Ставрич был одним из тех репетиторов, что натаскивал меня по основам естествознания, когда Высоковский пришел к выводу, что без систематического образования все мои знания в этом вопросе так и останутся не более чем прыжками по верхам. И, как и прочие мои репетиторы, Ратмир Ставрич имел возможность на наглядном примере убедиться, что нынешняя скорость обучения вовсе не является предельной для человека.
- Уели, Виталий Родионович, - отсмеявшись, развел руками Кронский.
- А вот лично я согласен с профессором. Подобные начинания, не подкрепленные соответствующими исследованиями и рекомендациями министерства просвещения, вредны и опасны, - вклинился в этот момент Вельяминов, мгновенно оказываясь в кругу внимания. - Более того, я бы с предельной осторожностью относился к людям, вводящим столь сомнительные практики в государственном учебном заведении. Я уж молчу о том, что излишние знания вообще не несут в себе ничего кроме вреда.
- Вот как? - Кронский прищурился. - Скажите, Дмитрий Саввич, а когда вашего внука, упавшего с крыши флигеля, спас от смерти мой студент, великолепно управляющийся с лечебными ментальными конструктами, но не имеющий диплома врача, вы ведь не выговорили ему за «излишние знания». Как так?
- Он пользовался конструктами, одобренными министерством просвещения и Высшей медицинской комиссией, уважаемый Ратмир Ставрич. А не этими допотопными… - Вздернул подбородок Вельяминов, но напоровшись на очень внимательные взгляды окружающих, резко дернулся и, развернувшись, чтобы покинуть нашу компанию, бросил мне через плечо: - А вам, любезнейший, я бы рекомендовал не высовываться со своими сомнительными идеями, если не хотите неприятностей.
- М‑да, - задумчиво заговорил Всеволод Тверитич, в общей тишине провожая взглядом гордо удаляющегося чиновника. - А ведь с виду такой приличный человек… Ну да ладно.
- Господин Старицкий, а как вы смотрите на то, чтобы принять в училище несколько моих студентов, а? - резко сменил тему Кронский и, заметив мой тоскливый взгляд, тут же уточнил: - На практику, только на практику! Я же прекрасно осведомлен о чудовищном конкурсе поступающих.
- Хм. Знаете, прямо сейчас я не могу сказать вам ничего определенного, - ответил я. Конкурс в училище действительно был чрезвычайно огромным. Так что периодически меня беспокоили то военные чины, радеющие за своих протеже, то не менее военные родственники, желающие пристроить своих чад в престижное в своей закрытости учебное заведение, пытаясь договориться о поступлении в обход экзаменов. И, поняв, что Кронский не относится к этому легиону непотистов, я облегченно вздохнул. - Все‑таки многие курсы в нашем заведении ведутся исключительно под грифом «секретно»… Но я постараюсь что‑то придумать. Тем более что ваших студентов наверняка будет интересовать лишь та часть занятий, что непосредственно касается естествознания?
- Именно так, - обнадеженно кивнул профессор. - Я буду безмерно благодарен, Виталий Родионович, если вам удастся решить этот вопрос. И да, я наслышан о чрезвычайной таинственности, окружающей ваше училище, а потому, могу заверить, что не стану чересчур расстраиваться в случае неудачи.
Продолжить беседу мне, к сожалению, не удалось. Заскучавшая среди многочисленных подруг Заряны Святославны Лада довольно быстро нашла меня в окружающей мешанине мундиров и фраков и, мило улыбнувшись всей ученой компании разом, решительно вытащила меня к кружащимся в центре зала парам.
Отлетав вальс, мазурку и еще добрую полудюжину танцев с незапоминаемыми названиями, я, в конце концов, взмолился, и после очередного тура вальса мы покинули круг. Так я был прощен за то, что бросил ее на растерзание «смольянинским львицам»… и награжден прикрытым веером поцелуем «за танец». После чего, утолив разыгравшуюся жажду, Лада вновь потащила меня в хоровод кружащихся пар, и на ближайшие полчаса я вновь окунулся в эту блестящую круговерть, смириться с которой меня заставлялал только счастливая улыбка жены.
- Виталий Родионович, расскажите, что такого вы сотворили, что хольмградское общество полнится слухами о вашем высокоблагородии? - поинтересовалась Смольянина, присаживаясь за столик у колонны, где я остановился, чтобы отдышаться после очередного танца. Лада слиняла к подружкам, а заводить беседу с кем‑то из гостей мне пока не хотелось. Так что Заряна Святославна поймала меня в одиночестве и не стала плести словесных кружев, приличествующих на подобных сборищах, пусть даже таких неофициальных, как у Смольяниной.
Честно говоря, ее вопрос меня сильно удивил. Я‑то был уверен, что время слухов обо мне давно прошло, а оказывается…
- Заряна Святославна, вы же знаете, обо мне всегда кто‑то что‑то да говорит. И чаще всего эти разговоры очень далеки от истинного положения вещей.
- Не скажите, Виталий Родионович, - покачала головой Смольянина. - Раньше о вас и впрямь много говорили, а сейчас пошли слухи…
- А что, есть разница? - не понял я.
- Огромнейшая, друг мой. Огромнейшая. - Вздохнула хозяйка дома. - Впрочем, об этом не здесь. Идемте в сад, там и поговорим без лишних ушей… Вы же помните мой сад?
- Это был риторический вопрос, я полагаю. - Хмыкнул я, следуя в кильватере Смольяниной. Но меня услышали, судя по насмешливому взгляду, брошенному Заряной Святославной через плечо. Конечно, ведь именно в ее зимниках я покупаю львиную долю цветов для Лады.
- Слухи есть слухи, Виталий Родионович, и они совсем не то же самое, что обычные разговоры. А уж когда они касаются чьих‑то финансовых затруднений… - заявила Смольянина, присаживаясь на резную лавку в одном из неприметных уголков своего зимнего сада. Отсюда открывался замечательный вид на занесенный снегом ярко освещенный двор
