Разговоры о тенях - Евгений Юрьевич Угрюмов
захватывающую игру.
Часы нежно, будто боясь спугнуть поток воспоминаний, пробили час. Степан
открыл глаза. Прошло совсем немного времени с тех пор как он опустился в
кресло, совсем немного времени, но целый кусок жизни нарисовала ему его
память; совсем немного; она скоро уже приедет…
…он подошёл к ней, положил руки на прохладные ягодицы, («не знаю, не
знаю, наверное не опубликую», – снова, я думаю, засомневался Антонио) и
ягодицы тут же ответили маленькими пупырышками. Она на мгновение замерла,
и тут же одна её рука скользнула к нему и стала гладить, сквозь тонкие пижамные
шаровары, а вторая зацепилась за верхний край холодильника, не выпуская
добытого яблока; она повисла на этой руке и прогнулась в талии так, что обе его
руки сами упали туда, где за тонким шёлком уже пылало, уже обдавало жаром
пламя одурманивающего (по-моему, это не очень – «одурманивающего») желания.
Он приник к ней, его язык погрузился в горячие, горящие лабиринты, а губы
целовали, сосали сладкие неровные кружева. (я бы не опубликовал!) Он вжимался
в неё, хотел глубже…
Как бешенный зазвонил звонок… телефона.
– Стёпа, это я… я не приеду сегодня… пошёл дождь… я решила остаться.
– Я могу приехать за тобой…
– Нет, не надо… Завтра утром я приеду… Не волнуйся… всё в порядке.
– ………….
– Целую, до завтра. Пока!
– Пока…постой, ты же знаешь, что я завтра уезжаю.
32
– Да, я знаю, я приеду рано. Пока.
– Пока.
Она сводила его с ума.
Она часто уезжала на свои девичники, но за все три года (!!!) ещё ни разу не
оставалась где-то и всегда ночевала дома.
Дождь…дождь…
Ярость нахлынула, сковала челюсти и спутала мысли. Степан выскочил из
квартиры, так хлопнув дверью, что что-то стеклянное, там внутри, упало на пол и
разбилось вдребезги. Было три часа ночи. Охранник или как там его: швейцар,
лакей…
Степан отвратительно выругался вслух, и консьерж открыл широко глаза и
бросился к двери.
Не было, не было уже никакого дождя… никакого дождя!
Все жёлтомигающие светофоры слились в одну полосу, а когда он проезжал
пост ГАИ, или ГБДД, или ДАИ, или… теперь Степан выругался про себя, тоже
отвратительно… когда он проезжал этот пост, где кончался город, вслед
засвистели, засвистали, заулюлюкали, и заныла сирена, и бросилась догонять…
– Да, догоняй! Москва – Воронеж… (детская считалка: Москва Воронеж –
не догонишь)
Когда он подъехал к дому, его новенький «Порше» аж всхлипнул. Не
светилось ни одно окно. Стояла такая тишина, будто мир наступил на всей
земле…
О… и вот! В эту тишину ввинтилась, сначала издалека, а потом вдруг в
полную силу, сирена, которой было наплевать на всё, наплевать на всех, которая
слышала только себя, только и только сама себя.
Стодолларовая бумажка устроила их, а он остался, будто оплёванный и стоял
и, на какое-то мгновение, забыл, забыл зачем он здесь… зачем?..
В доме не было никого. Он звонил, стучал в дверь, прислушивался…
На обратной дороге история повторилась; снова визжа и моргая фиолетовым
глазом, менты бросились в погоню. Но теперь, в городе, он быстро свернул в
знакомую улицу и сходу припарковался за стоявшим у обочины микроавтобусом.
Ребята пронеслись, как угорелые, будто не они гнались, а за ними.
Наступил какой-то ступор. Хотелось что-то делать, а что, было непонятно.
Степан включил зажигание, фары и медленно поехал в бар, который
показался ему сейчас некой точкой отсчёта, где, может быть, что-то можно узнать
или, может, что-то понять.
Уже серебрело небо в проёмах крыш, уже наступало утро.
В баре уже готовились к закрытию, но те, которые всё ещё не обрели приюта
в эту ночь, качались между столиками, изображая какое-то утомлённое танго, или
сидели за стойкой, склонив голову в своих пьяных, потаённых мыслях.
(зачитался и забыл про комментарии)
Её, конечно, там не было.
Он сел за стойку; бармен подскочил; он заказал рюмку виски?.. «нет-нет, её
не было здесь!..»
33
Да, она сводила с ума. Она всегда оставалась независимой. Он зависел от неё,
а она – любя горячо, пылко, страстно, он это видел, чувствовал – она всё-равно
была сама в себе… и это тоже сводило с ума.
– Степан… – рука легла на его плечо и какая-то тупая надежда на
примирение, на согласие с этим миром закралась в душу, – ты – один?
– Один. (о-о-о! интересный поворот!)
– Давно не виделись…
– А ты тоже одна?
Бармен принёс рюмку виски на блюдечке с кусочком лимона.
– Хочешь выпить?
– Выпью.
– Пей.
– А ты?
– Я расхотел.
Она выпила, взяла в рот лимон. Красивые губы… тоже красивые губы. (но не
«невероятные») Он положил свою руку на тыльную часть её ладошки, и та сразу
развернулась. Тёплое желание и какая-то тихая просьба передалась ему этим
прикосновением. Они вышли в серебряное утро, не отнимая рук друг от друга,
сели в машину и в первом же дворе большого спящего дома, под кустом во всю
пахнущей сирени, разложив сидения, совершили Actus conscientiae1 – да,
совместный акт, по-другому это не назовёшь, акт по договорённости, хотя не
было произнесено ни слова.
Всё так же без слов он отвёз её к её дому, дал ей стодолларовую бумажку,
получил прощальный поцелуй, в котором уже не было той безнадёжности, как в
просящей ладони, но чувствовалась надежда на жизнь.
«Люся, Люся, Люся… Люся, Люся, я боюся, что тобой я увлекуся… – Бред!
(со стилистикой проблемка) Бред лезет в голову… Машины её нет, значит, ещё
не дома. Вот что – главное! Это – главное!»
Пустота и недопитая чашка кофе, и неразобранная постель, и лифчик,
который никто никогда не носил, который надевался лишь для того, чтоб
покривляться в нём перед зеркалом, потом сорвать, бросить в меня, и, вслед,
броситься самой и распластаться на мне, и замереть, и притворяться мёртвой и
бесчувственной пока от поцелуев не побегут мурашки по коже, пока от ласк не
откроются глаза, и губы не зашепчут: «я люблю тебя…»
В восемь уже будут ждать, а ехать полтора часа.
Степан набрал её сотовый… отвратительный голос ответил, что абонент вне
досягаемости.
Да, абонент был вне досягаемости, это совершенно точно.
Степан затянул портупею на себе, вложил в кобуру свой браунинг, хорошая
штука, пятнадцать патронов, килограмм весу под сердцем, вместе с обоймой, всё
остальное зависит от умения и понимания….
1 совместный акт (лат.)
34
…и поехал… нет-нет не на своём новеньком «Порше», а на нормальной
новой «Девятке».
