У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов
Да черт бы побрал всех мужиков на свете!.. Я не испытывал по отношению к самому себе ни малейшего стыда. Ну, мол, случилось… Ну и что? Подумаешь, трагедия какая! Но мне было до боли жалко Любочку, только ее одну!.. Эта боль прожигала до костей. Я ворочался с боку на бок и вздыхал. Любочка лежала тихо и не смотрела в мою сторону. Мне очень хотелось выговориться, покаяться, как бы ложно не звучало это покаяние, и тем облегчить свою собственную, уже нестерпимую вину, лишенную стыда. Но я понимал, что вряд ли от этого станет легче Любочке. И я тоже молчал…
Время текло медленно и мучительно. Я вдруг вспомнил женские тела, нежный чужой шепот на ухо и содрогнулся от всепоглощающей страсти и ощущения собственной мерзости и полной незащищенности.
«Все смешалось в доме Облонских»!..
Я забылся в кошмарном сне только под утро и проснулся как после похмелья. Любочка была рядом. Она смотрела на меня и чему-то улыбалась.
– Давай я уйду от тебя?.. – спросила она.
Вопрос показался мне настолько нелепым и диким, словно Люба стояла на другом краю пропасти, но даже если бы это и было так, я бы бросился к ней не раздумывая.
Я обнял Любу и сказал:
– Ага, уходи!..
И меня одолевала почти детская радость, что моя Любочка, мое солнышко, моя лисичка, снова со мной.
Смешно!.. Все произошедшее ни капли не изменило меня. Например, когда мы бывали с Любочкой на пляже, я никак не мог отделаться от вполне определенных мыслей и желаний, глядя на почти голые женские тела. Любочка, моя самая-самая очаровательная, самая прекрасная Любочка, которую я ни за что не променял бы на всех женщин на свете, была рядом со мной… И она тихо смеялась. Иногда она предлагала мне обратить внимание на какую-нибудь особенно стройную дамочку. Я падал лицом в песок и ругался. Работящий «бык» был прощен, но первое время над ним потешались без всякого стеснения… Наверное, мужская страсть похожа на волну. Тебя приподнимет вверх, ты теряешь опору под ногами, и тебя несет куда-то помимо собственной воли.
Господи, прости меня, дурака!
Когда мы возвращались с пляжа, я не отпускал от себя Любочку по нескольку часов. И только в конец опустошенным, валился рядом с ней.
Любочка ворошила мои волосы и улыбалась.
– Слышь, донжуан…
– Что?
– А давай мы тебе цепь бычью купим?.. Говорят, кое-кому помогает.
Я больше не изменял Любочке. Может быть где-то там, в самом темном уголке души, я даже жалел о своей излишней порядочности, но со мной рядом всегда была моя Любочка…
Как-то раз я нашел на ее столе книги, которые никогда не встречал раньше. Это были писания святых отцов на греческом и латыни. Люба в совершенстве знала оба эти языка. Я задумчиво листал толстый, древний фолиант и не заметил, как вошла Люба.
– Нравится?.. – улыбнувшись, спросила она.
Я сказал, что даже для профессионального психолога это слишком круто. Тогда Люба писала диссертацию на какую-то очень сложную тему, сути которой я не понимал.
– Видишь ли, в чем дело, родной мой… – Люба не спеша села и, прежде чем продолжить, долго смотрела в окно. – Ты держишь в руках не совсем обычную книгу. Иногда мне кажется, что они вырывают из нее по одному листу и пишут с него толстые докторские диссертации. Правда, при этом они меняют вечное «Бог» на земное «человек».
Я поинтересовался кто это «они».
Люба улыбнулась в ответ:
– Тебе пока рано об этом знать… Впрочем, дело даже не в твоем возрасте, а в том, что ты все еще склонен к отвлеченной софистике. Да-да, и не спорь, пожалуйста!.. А пока запомни только одну старую истину «Знание о знании есть знание, а знание о любви – ничто».
Дни текли за днями и ничто не предвещало беды… А потом произошло то, чего я боялся больше всего на свете – Люба умерла. Она возвращалась с работы одна и на нее напали два пьяных выродка. Любу дважды ударили ножом в живот.
Люба лежала в реанимационной палате больницы «скорой помощи» и медленно, мучительно умирала. Мир сузился для меня до двух взаимоисключающих чувств: животной ненависти и страха. Сидя у постели Любы, я боялся взглянуть на ее лицо. Я боялся увидеть ее другой – уходящей от меня… И я гнал этот страх. Так исчез теленок уже давно превратившийся в работящего быка и вместо него появился зверь, зверь не знающий и не желающий знать ни намека пощаду. Я хотел только одного: найти ее убийц. Моя бездумная драка с местными ребятами в пионерском лагере была только бледной тенью моей теперешней ненависти, потому что теперешний зверь внутри меня был другим – хитрым, расчетливым и хладнокровным. Зверь мог терпеливо ждать, улыбаться и даже болтать о пустяках. Он предложил немалые деньги местной шпане и уголовным авторитетам, если они помогут отыскать ему двух парней, один из которых одет в тяжелую, немного старомодную куртку из грубо выделанной «чертовой кожи». Если бы я нашел этих подонков раньше милиции, у них не было ни одного шанса на легкую смерть.
Меня гнала вперед ненависть примерно так же, как гонит вперед жажда умирающего в пустыне. Наш знакомый майор милиции Сашка Спесивцев чувствовал это и пытался меня остановить. Я молча выслушал его и не стал возражать. Потом, я думаю не без участия Сашки, со мной пытался договориться местный уголовный авторитет – те двое бандитов были обычными отморозками и у них были счеты с уголовной средой. В сущности, они были обречены и без меня. Но я опять молчал…
Меня позвала к себе Любочка. Она сильно похудела и осунулась. Я сел рядом…
– Ну, как ты?.. – улыбнувшись, спросила Люба.
Врачи сделали ей сильный обезболивающий укол, и она страдала уже не умирающим телом, а сердцем и душой.
Я молчал.
– Глупенький!.. – Любочка рассмеялась. – Ах, какой же ты глупенький!.. Посмотри на меня, однолюб ты мой… Не бойся.
Я не мог выполнить просьбу Любочки. Это был уже не страх, а какой-то отчаянный и яростный протест против смерти. Любочка, моя Любочка, которая стала уже частью не то что моей жизни, а меня самого, уходила…
– Ты знаешь, а я ведь всегда очень сильно боялась тебя, – по-прежнему улыбаясь, сказала Любочка. – Странно, правда?.. А теперь я расскажу, почему
