Ясмина - Сапфир
И беспрестанно что-то уточняли у медсестер.
Маргонки съежились и затихли, маргоны успокаивали сородичей.
Больше всего среди больных было лисов и верберов. Приемное гудело как растревоженный улей, и казалось, толпа беспрестанно волнуется, как штормовое море.
Кровавые кляксы и ручейки убирали в мгновение ока. И по отделению снова проносились удушливые волны запаха дезинфектора, ненадолго перебивая все остальные.
Рик был в своей стихии. Деловитый, спокойный, он отправлял каталку за каталкой, врача за врачом. Василиск точно знал – кто лучше всех латает раны, кто вправляет переломы, кто умеет пришивать оторванные ткани и органы. А кто, как я, делает все относительно неплохо, но на самые серьезные операции еще не заточен.
В отделении срочной медпомощи работало больше пяти десятков врачей, но Рик помнил особенности каждого, каждому находил дело по способностям.
Операционные переполнились вслед за приемным.
Чуть больше двух часов я, как автомат, зашивала и пришивала, вправляла и останавливала кровотечения. Слишком сложных заданий Рик не давал, но и расслабляться не позволял ни на секунду.
В первые такие дежурства, эмоции зашкаливали, выплескивались через край. Несколько раз я оказывалась опасно близка к истерике. Но сегодня… сегодня режим эмоционального ступора включился сам. Я понимала – какой ужас творится вокруг, но почти ничего по этому поводу не испытывала.
Мне, как врачу, нужен был твердый рассудок.
Как говаривал Рик: «Утешать пациентов – дело родственников, близких, на крайний случай медсестер. Дело врачей – лечить».
Операционные занимали только под тех, кому нельзя было оказать помощь прямо в приемном.
Уборщицы продолжали и продолжали мыть и дезинфицировать полы, не останавливаясь почти ни на минуту. Медсестры почти не выпускали из рук бинты, шины, лейкопластыри, подносы с обеззараживающими средствами, марлей, тампонами.
Я едва успела залататьразодранную икру вербера под перекрестными взглядами пациента и его друга, когда на все отделение послышался призыв василиска:
– Самира! У нас сложный случай неразлучников. Давай уже. Остальные хирурги заняты. Постараемся из композиции создать портреты героев. Все лишнее можно смело выбрасывать как не нужное.
Я сразу поняла – если Рик так расшутился – дело плохо.
Латифа кивнула, подтверждая мою догадку. В ее темно-зеленых глазах застыла дикая смесь страха и интереса. Случай был явно из ряда вон выходящим. Уж Латифа-то чего только тут не насмотрелась.
Верлиса махнула мне рукой и под неприличные предложения верберов –кто бы сомневался, что они воспользуются случаем – мы покинули палату.
Седьмая операционная, рассчитанная на сложные случаи и на несколько пациентов одновременно, располагалась почти в конце коридора.
По дороге я отметила, что самые лучшие наши хирурги-травматологи и впрямь заняты по горло. Благо, в такие дни, как сегодня, на двери каждой операционной высвечивалось нечто вроде магического экрана, который вполне себе сносно транслировал все, происходящее внутри.
Так, на всякий случай. Вдруг кто-то не справляется, и не может отойти от больного, позвать коллег, а медсестры, как назло тоже заняты.
Один из наших лучших хирургов штопал артерии верлиса – на бедре и на шее, и как раз собиралсялатать громадную рваную рану на груди. Второй – пришивал дракону оторванную ногу. Третий явно складывал внутренности вербера как мозаику, выражаясь языком Рика. И судя по тому, что рядом с пациентом, во льду лежали части здоровой печени, легкого и еще нескольких специфических «медвежьих желез», планировал пересадки.
Возле двери его операционной бездумно бродила взад-вперед молодая верберша, слишком хрупкая и тонкая для своей расы.
Ее длинные пальцы, исполосованные ссадинами, беспрерывно теребили взлохмаченные черные волосы. В темно-стальных глазах, с зелеными крапинками застыл испуг. Немного ассиметричное треугольное лицо было очень бледным, не смотря на смуглость.
Заметив меня, девушка на секунду притормозила, окатила внимательным, даже пристрастным взглядом, кивнула на магический экран и вдруг почти простонала:
– Вы ведь разбираетесь в этом, верно? Вы же врач! – она кивнула еще раз, словно намекая на мое «врачебное обмундирование».
И пока я искала слова, верберша подскочила и схватила за руку так сильно, что вся ее внешняя хрупкость разом забылась.
– Скажите мне правду! Он может выжить? Пожалуйста.
Господи! Сколько раз мне так заглядывали в лицо, сколько раз задавали почти один и тот же вопрос! Сколько раз вот также ждали ответа – недвижимо, напряженно, с надеждой. Я так и не привыкла к этой части работы в больнице. К той самой важной части, когда нужноповедать родственникам тяжелого пациента о его состоянии, дать хоть какой-нибудь прогноз. Сообщать о страшном исходе лечения Рик не поручал мне ни разу. То ли жалел, то ли считал, что я еще не готова. Чем бы он ни руководствовался, я была от всей души благодарна василиску.
Я бы не смогла… Просто не смогла бы…
Я глубоко вдохнула, словно ныряла в прорубь и выдавила:
– Операция очень сложная. Но пока надежда есть. И пока она есть, надейтесь. Не раскисайте.
Верберша окатила меня новым, внимательным взглядом, словно проверяла – насколько ответ искренен. В третий раз кивнула и отпустила руку.
Ее собственная рука повисла безжизненной плетью, из горла вырывался тяжелый вздох.
– Операция продлится неменьше двух часов. Может и больше. Рекомендую вам пока сходить в ординаторскую и попросить у медсестер успокоительной настойки, –осторожно посоветовала я, отлично понимая, что домой верберша не уедет.
Мне хотелось утешить ее, обнять, может даже погладить. Но это казалось неправильным, ненужным сейчас. Латифа дернула за рукав, напоминая о том, что нас ждет Рик.
Верберша вздохнула и промямлила:
– Спасибо, – и отправилась в ординаторскую.
С минуту я смотрела ей вслед, словно что-то вспомнила.
В такие тяжелые дни, когда эмоции то и дело сметали самоконтроль, почти всегда возвращались осколки воспоминаний. Просто пока они никак не желали складываться в общую картину.
Я уже где-то видела такую спину, немного сутулую, сгорбленную под тяжестью происходящего, такие плечи, немного опущенные, унылые. А еще… еще такую шею – напряженную настолько, что мышцы натянулись лентами, под плотной смуглой кожей вздулись синие прожилки вен…
Что-то мне все это сильно напоминало... Вот только что?
Но прежде чем в голове появилось хотя бы малейшее предположение, по коридору снова пронесся нетерпеливый призыв Рика:
– Самира! Ну, где ты там застряла? Я же сказал – дело срочное!
Латифа потянула меня за рукав снова, и я машинально устремилась к нужной операционной.
Ах да! Надо спешить! О чем я только думаю?
Все остальные хирурги заняты, и помочь Рику некому. А пациенты… их время истекает намного быстрее, чем мы бы того хотели.
В самом центреседьмой операционной высился громадный стол, специально заказанный для пациентов-неразлучников. Так называли у нас тех, чьи тела пронзило одним и тем же прутом, шестом… да чем угодно. Тех, кого нельзя разъединять просто так, без особых предосторожностей, без дополнительных исследований.
Судя по тому, что хвосты очередей на рентген и МРТ высунулись в приемную, Рик снова будет исследовать или уже исследовал больных своим чудо-зрением.
Помню, однажды Латифа пошутила: «С таким как Рик надо быть осторожней. Того и гляди увидит насквозь».
– Ого! – только и сказала верлиса, пропуская меня вперед, в операционную.
Я едва сдержала такой же возглас.
Длинный металлический штырь пробил голову верберу, ногу верлису, бедро дракону и живот маргону.
Такого я еще не видела. Сердце подсочило с горлу, и Рик, в повязке из особого тканного волокна, поднял на меня глаза, вдохнул и выдохнул. Словно показывал, как успокоиться.
Суровая Латифа подала повязку и шапочку. Я надела их, стараясь выйти из ступора, сделала вдох-выдох и шагнула к пациентам.
На первый, беглый взгляд самыми тяжелыми были вербер и маргон – у него частично вывалились внутренности, напоминая груду тушеных овощей.
Но и дракон меня беспокоил тоже – его рана проходила близко к большой артерии. Пока кровила не сильно, но не исключено, что сосуд пережимал штырь. Кто знает, что случится, если его вытащить. Я поменяла перчатки на обработанные энергией заживления – она дезинфицировала получше иных ядреных химикатов и вплотную подошла к столу.
Яркие круглые светильники очень быстро кружили над пациентами, обливая их ровным белым светом.
По операционной плыла гнетущая тишина.
Только тихой капелью вытекала из ран кровь, да порывистый ветер насвистывал в щели плотно закрытых окон.
Вербер и маргон были без сознания – наверняка получили лошадиную дозу наркоза. Остальные следили за нами с неприкрытым ужасом. Словно не металлический прут, а именно мы угрожали их жизни.
