Valery Angulys - Bad girls dont cry I
Я радуюсь, когда он высаживает меня из такси перед отелем, а сам уезжает. Всю дорогу меня трясло как в лихорадке. Наши игры приобретают опасный оттенок. Хочу ли я продолжать? Могу ли я?
***
Запираюсь на ключ. Для верности подпираю дверь тумбочкой. Вряд ли он станет ломиться, но лучше перестраховаться. Ведь приходил ко мне в первый вечер.
Очень долго сижу в комнате с выключенным светом, боюсь шелохнуться. Мои губы горят, касаюсь их, а на ощупь они холоднее льда. Мне страшно. Раньше я не особенно задумывалась о том, что творю. Пришла в номер к мужчине, о котором не знаю совершенно ничего, ни капли информации. Восхищалась его отличием от других, явной крутостью, властным отношением. Воспринимала фон Вейганда как осуществившуюся мечту, идеальную внешне и внутренне. Но что, если некоторым мечтам лучше не сбываться?
«Игры приобретают опасный оттенок», — снова подумала я.
Сегодня он надел на тебя ошейник, а завтра придет с кнутом. Да, для фантазий неплохо, возбуждающе, но вот реальность…
Я не любительница боли. Почему он так странно действует на меня? Почему хочется ему подчиняться? Почему нравится ему подчиняться?
Усилием воли стряхиваю остатки кошмара, плетусь под душ. Вода помогает прийти в себя. Тщательно вытираюсь, набрасываю гостиничный халат, лезу под теплое одеяло. Стараюсь не думать, почему его ошейник до сих пор на моей шее. Я могла снять его еще перед купанием, но я не сделала этого. Почему?
Надо это прекратить. Пока не стало поздно. Если уже не поздно.
Где он? Что он делает? Наверняка тр*хает свою новую «шлюху». Может, это конец? Он обиделся, решил прекратить. Я обняла Лёлика в ответ, абсолютно невинно, даже аморфно. Я не улыбалась, не смеялась, не проявляла ни малейших признаков радости или удовольствия. Чем вызвана ярость?
Лёлик.
С Лёликом всегда было предельно просто. Я серьезно собиралась за него замуж, рожать детей, строить семью. Мама приходила в ужас от подобных счастливых планов. Чтобы девочка из приличной семьи (высшее образование, круглая отличница, красавица, интеллектуально развитая во всех смыслах) связалась с откровенным быдлом (семь классов, бурситет, внешне на любителя, слово «чай» через «я» пишет).
— Моя подруга с центра, а я с окраины, — распевал Лёлик.
И я умилялась. Он был бабником, но вроде как выбор остановил на мне и сохранял верность, говорил приятности, скупо, без особого красноречия, но я таяла и погружалась в омут с головой.
— Ты, конечно, умная, но жизни не знаешь, — философствовал он.
И я наполнялась счастьем, что такой продвинутый парень не ровно дышит к такой скромной мне. Нашу идиллию не могла нарушить ни мама, запирающая меня на ключ, ни папа, таскающий меня за волосы по квартире с воплем «только через мой труп». Я врала, убегала, стремилась к Лёлику, будто он был моей землей обетованной. Конечно, бывали многочисленные ссоры, но нас тянуло магнитом друг к другу. Настоящую любовь ничто не способно убить, конечно, если она настоящая.
Всё закончилось на одном из наших тайных свиданий, сразу после обсуждения, в каком районе квартиру снимем после свадьбы. Раз и навсегда. Будто отрезало.
— Ребенок — хороший повод для женитьбы, — заметил Леонид, как бы намекая, что пора сдать неприступную крепость будущему законному владельцу.
— Ага, — для виду согласилась я, прекрасно понимая, что до официальной свадьбы крепость останется под замком, и будущему законному владельцу ничего не светит.
— Нет, ну, мало ли… знаешь, сколько бесплодных сейчас? Вон мой племяш… жена никак не может забеременеть.
— Ну, — развела руками я.
— А у меня мог быть ребенок, — вдруг заявил он.
И рассказал одну историю. Про парня, который был слишком молод для серьезных отношений, всего-то девятнадцать лет от роду, и про девушку, с которой он познавал радости плотской жизни во всех позах очень продолжительное время. Девушка была молодая и неопытная, предохраняться не научилась, а парень ее просветить забыл. Вот и вышел у них ребеночек по чистой случайности. Бывают же чудеса. Год развлекались без презерватива, и хоть бы хны, а тут — на тебе сюрприз. Парень перепугался не на шутку. Пьянки, гулянки, вся жизнь впереди… некогда ему семью заводить, да им обоим рано! С мамой посоветовался, та ему мозги окончательно вправила: «Ты ж совсем молодой, — говорит. — Ты ж выучиться не успел толком. Куда тебе отцом становиться? Выброси дурь из головы. Не нужен нам сейчас этот ребенок, а шалава твоя нового нагуляет, с нее станется». Парень согласился. Ну а что? Он еще маленький для этого, ветер в голове гуляет. Согласился и сказал девушке, что ничем помогать не станет, ребенок ему сейчас совсем не к месту, обсудим через время. Хочешь — рожай. Но это без меня. Моего тут участия, вообще, нет. Прошу-ка на выход.
— Кстати, на днях встретил ее, а она такая странная, не поздоровалась, — искренне недоумевал Лёлик. — Потом сеструху ее перестрял, и та мне говорит, что Катюха забеременеть не может. Живут с мужем пять лет, и всё ничего не получается. Вот тебе тоже пример бесплодия.
— Она ведь от тебя аборт сделала, — внутренне офигевая, напомнила я.
— И что? Я ж не виноват, что она больше не залетает. Мне тогда ребенок не нужен был, вот сейчас – другое дело. Могла бы и поздороваться, нечего выделываться.
— У нее из-за тебя детей никогда не будет.
— Ха, я-то в чем виноват? — искренне удивился он. — Пускай врачей обвиняет или особенности организма.
— И ты… ты совсем не чувствуешь своей вины? — я не верила. — Это же твоя кровь, твой ребенок.
— Я был не готов. Всему свое время. Мамка мне правильно сказала. Вот если бы сейчас…
Так сдохла моя первая настоящая любовь прямо на облезлой лавочке в парке.
Нет, через время мой разум нашел тысячи оправданий. Всегда можно найти оправдание, если хорошо и много подумать. Девушка тоже виновата, могла бы и родить. Не знаю, какие у нее имелись обстоятельства, не представляю, что она чувствовала. Возможно, не понимала, не была готова. Но жизнь свою я собиралась связать не с этой чужой девушкой, а с Леонидом.
— Я сожалею, что убил своего ребенка. Я был слишком молод, чтобы осознать ответственность. Если бы я мог что-то исправить, но время не вернешь назад, — должен был сказать он по моим изначальным ожиданиям.
А Леонид только продолжал удивляться, почему его бывшая не поздоровалась, подумаешь, не забеременеет никак после того аборта. Сколько лет прошло, он не виноват.
Бывают моменты, когда ты открываешь глаза, смотришь на человека заново, будто видишь в первый раз, и, наконец, замечаешь самого человека. Его истинную сущность, а не придуманное в твоей голове.
Что же нужно сделать фон Вейганду? Что заставит меня перестать чувствовать? Чувствовать то, чего я никогда не испытывала ни к Леониду, ни к любому другому мужчине из моей жизни. Уверена, шеф-монтажник скрывает тайны пострашнее, секреты, которые заставят содрогнуться. Или же я в очередной раз сама придумала себе идеального героя. Идеального темного героя.
Незаметно проваливаюсь в сон.
…Вокруг темно, ничего не видно, бреду наугад в густом сумраке, ищу что-то. Или кого-то? Мне страшно, хочу позвать на помощь, но не издаю ни звука. Продолжаю идти в пугающую черноту. Трудно дышать. Кажется, вокруг туман, я просто не могу ничего разобрать. Меня обдаёт ледяной волной, нечто странное плотно обвивается вокруг запястий. Неужели змеи? Я дергаюсь, пытаюсь стряхнуть их, но ничего не получается. Мертвой хваткой меня пригвоздило к сырой земле. Чувствую её животом, дрожу, слабо вырываюсь. Хочу выползти из ловушки, руки затекли, не слушаются. Почему так холодно? Хочу повернуться, не удается...
Возвращаюсь в реальность. Сначала мне трудно сосредоточиться и понять, где я. Пытаюсь подняться, но не получается.
— Sei still (Тихо).
Хриплый голос фон Вейганда заставляет меня подпрыгнуть. Тут я неожиданно понимаю, что мои руки крепко привязаны к спинке кровати. Кое-как поворачиваюсь на бок, пытаюсь освободиться. Господи, я же совершенно голая... вот почему так холодно!
— Nein (Нет), — слышу мягкие шаги, пружины матраса проседают, а в следующий миг моё лицо опаляет его тяжелое дыхание: — No move. Verstanden? (Никакого движения. Поняла?)
Значит, ни тумбочка, ни закрытая дверь его не остановили. Шеф-монтажник смеется. От него несет алкоголем. Интересно, насколько он пьян.
— What do you want? (Что ты хочешь?) — звучит менее уверенно, чем планировалось.
Дура, это не сон. Ты позволила ему связать себя. С ним трезвым общий язык трудно найти, а с пьяным и разъяренным совсем не хочется иметь дело. Надо что-то предпринять. Что?
Пальцы касаются позвоночника, медленно ползут ниже, оставляя огненные следы на коже. Трудно дышать. Думать во сто крат труднее. Его язык нежно ласкает за ушком.
— I will shout (Я буду кричать), — в этом отеле хорошая звукоизоляция, но, если постараться, люди точно услышат.
