Дженнифер Пробст - В поисках тебя
Её самообладание так и не поколебалось.
— Точно. Не следовало тебе рассказывать о своей шкатулке.
— Поступай как знаешь, милая. Идём, я хочу тебе кое-что показать. — Он прошествовал к французской двери и раздвинул тяжёлые шторы. Он чувствовал её злобный взгляд обнажённой спиной, но знал, что Райли смотрит и на его голый зад, и что это зрелище ей нравится.
— А что насчёт тебя? — практически пропищала она. — Тебе нужна одежда.
Дилан выгнул бровь.
— Мне удобно голышом. У тебя с этим проблемы?
Её вспыхнувшие щёки и голодный взгляд не остались незамеченными. О да, хорошенько он её сделал.
— Да, проблемы, — строго ответила она. — Я не могу сосредоточиться.
— А я и не хочу, чтобы ты сосредотачивалась, — подмигнул ей Дилан. — Тащи-ка сюда свою очаровательную задницу.
— Хорошо. — Раздражённо фыркнув, она босая потопала к нему. Нарядная скатерть волочилась за ней, словно шлейф королевы. Дилан распахнул французскую дверь, прижал Райли к груди, а затем она наклонилась и выглянула с балкона.
И вдруг потрясённо ахнула.
Зрелище было поистине волшебное: зимняя страна чудес, о которой мечтаешь в детстве. Его дом стоял на вершине горы, и с него открывался изумительный вид на Ринкерз парк. Сосны и вечнозелёные деревья обрамляли весь каток и служили каймой самому парку, покрытому толстой коркой льда. Дополняя сцену, медленно падали крупные снежинки. Вдалеке можно было разглядеть крытый каток и замысловатую карусель с расписными лошадками, которые словно бы застыли во времени. Вокруг парка и в кронах деревьев были развешаны белые сосульки гирлянд.
Дилан купил парк не просто так. Помимо уединения, в котором он так отчаянно нуждался, и его любви к жизни в естественной изоляции, в этом месте было нечто такое, что возвращало ему жизненно-важную крупицу оставленной позади невинности. Здесь он вспоминал о том, что важно, чего он хочет от жизни и от своей постоянной борьбы за обретение равновесия. И взирая на этот вид с Райли в объятьях, со снегом и огнём за спиной, он на краткий миг достиг идеала.
— Здесь так красиво, — прошептала она, будто не желая разрушить чары. — И это всё твоё?
— Да, — в его голосе звучала гордость, — моё.
Она задрожала на ветру, но он не чувствовал ничего, кроме тепла прижатого к нему тела. Желание сделать её своей поднялось из глубин души и обрушилось на него подобно цунами. Дилана буквально трясло. Он нуждался в ней снова, чтобы заклеймить, трахнуть, мучить, ублажать. Полухмельной от желания, он повернулся к ней и припал к её губам.
***
Чтоб его черт побрал.
Как можно наслаждаться видом, да и вообще думать о чём-то, когда он так хорошо выглядит голым? У него потрясающее тело, от слабой поросли золотистых волос до загорелой кожи, сухой мускулатуры и крепких мышц тугой попки, которые играют при ходьбе. Он носит наготу как одежду: уверенно, непринуждённо, словно ему наплевать на всех, кому это не нравится.
Ни одна женщина в мире не осталась бы к нему равнодушной.
Нужда в нём становится невыносимой. Её трясёт под наплывом эмоций. Кажется, она готова забраться внутрь него и испытать всё, что он способен дать. Когда он её поцеловал, она капитулировала. Дилан закинул её руки себе на плечи, притянул для большего и принялся вкушать губы нежными маленькими глотками, и, вдруг, протолкнул язык внутрь и углубил поцелуй. Она воспарила. Дилан стал единственным якорем, который связывает её с землёй, и она невольно спросила себя, не уничтожит ли эта ночь её навеки.
Он отстранился, тяжело дыша — в глазах горел голод.
— Ты нужна мне опять.
Райли промолчала, просто прижалась покрепче, когда он сгрёб её в охапку и начал подыматься по лестнице к себе в спальню. Он не дал ей как следует разглядеть огромную кровать с высоким изголовьем, тёмную древесину, пушистый ковёр и ещё один камин, избавил от скатерти и вплотную прижал к себе. Они оказались восхитительно голыми — грудь к груди, бедро к бедру, губы к губам.
Пировали друг на друге, шарили губами, сплетались языками, пока само его дыхание, вкус, запах не впечатались не только в её тело, но и в душу. Когда же она опустилась перед ним на колени, полностью вбирая его в рот, Дилан застонал со звериной дикостью, которой отозвались потаённые глубины её души. Она обезумела от потребности лишить его последнего самообладания, сжала член и принялась поглаживать стальную длину, нежно пробегаясь зубами по головке. Дилан повторял её имя, руки в её волосах сжались в кулаки, а когда он, в конце концов, разрядился, она вобрала его во всю длину, выдаивая оргазм, и прекратила лишь после того, как он задрожал под ней, полностью капитулировав.
Райли ожидала обычного времени на восстановление, но он поставил её на четвереньки, надел презерватив и начал медленно водить частичной эрекцией по её влажному лону. Райли застонала, отстраняясь, но он снова завладел ситуацией. Дразнил её членом, играл грудями, пощипывал соски, пока они не затвердели и не опухли. Проникнул на несколько сантиметров глубже, передвинул руки ниже и начал поглаживать её живот, клитор, половые губы, отдавая ей себя по чуть-чуть в медлительном, равномерном темпе.
От непрерывного удовольствия надвигающегося оргазма она сделалась его рабыней. Молила, вращала бёдрами, отчаянно желая, чтобы он полностью сделал её своей, и он, словно осознал, что ей требуется, крепко обхватил бёдра и ворвался внутрь.
Райли вскрикнула от резкого ощущения полноты. Сохраняя жестокий, скоростной темп, он взял её с необузданностью, которая её поглотила. Он словно жаждал снова поставить на ней своё клеймо, и она наслаждалась знанием того, что, хотя их занятия любовью далеки от милых, утончённых или поверхностных, зато они представляют собой взаимное утоление базовых, примитивных нужд и потребностей, которое срывает все покровы цивилизованности.
Его руки оставили синяки на коже Райли, впившиеся в матрас пальцы болели, мышцы ныли от натуги. Тем не менее, в гонке к освобождению всё это не имело значения, и когда в конце его пальцы скользнули к клитору, сильно ущипнув и отпустив, она пересекла грань.
Внутри неё всё опустело и разбилось, в горле застрял всхлип. Когда она рухнула, спустившись с греховных вершин удовольствия, он был рядом, бормоча в ухо нежные, бессмысленные слова, и она тотчас же поняла, что в безопасности.
Время потеряло значение. Что такое секунды? Часы? В конце концов, он скатился с неё, поцеловал в висок, отвёл с лица волосы и прошептал на ухо:
— Готова?
Райли застонала. Только не это. Она не вынесет ещё один оргазм… умрёт. Она покачала головой.
— Нет.
— Я тебя всё равно возьму.
— Мне нужна передышка. Отдых. — Она слабо толкнула его в грудь.
— Какие у тебя грязные мысли. Я собираюсь взять тебя кое-куда ещё.
— Куда?
Он ответил ей волчьей ухмылкой, озорной и до чёртиков сексуальной.
— Кататься.
Глава 7
Дилану нравилось смотреть, как она моргает с осоловелой томностью и, потягиваясь, открывает его взгляду свою восхитительную наготу. Она чуть ли не мурлыкала от удовольствия, и Дилан чувствовал себя каким-то, мать его, супергероем от одного знания, что это он её удовлетворил.
— Не понимаю.
Его губы изогнулись.
— Я беру тебя кататься на коньках. Пошли. У меня есть ещё одни утеплённые штаны и лыжная куртка.
Её опухшие губки надулись.
— Зовёшь меня наружу? Там метель, если ты забыл. — От стекла со звоном отскакивали ледяные дробинки. Дилан поцеловал её в лоб и встал.
— Боже, чтобы посмотреть на каток лучшего времени не придумаешь.
Она покачала головой, и её тёмные, спутанные волосы упали на обнажённые плечи.
— Даже не знаю. Твоя идея мне кажется не слишком разумной. — Она попыталась заползти обратно под одеяло. — Я уже видела каток с балкона.
Он рассмеялся и навис над ней, вытягивая ящик комода.
— Похоже, небольшая мотивация тебе не помешает.
— Я завтра ходить нормально не смогу после такой мотивации.
— Хм, а у тебя и впрямь грязные мысли. Как бы ни хотелось мне принять твой вызов, думал я скорее о сахаре.
Райли выглянула из-под простыни.
— О сахаре?
Он вытащил большой батончик тёмного шоколада, сдвинул фольгу и отломил кусочек.
— Открой ротик. — Тело её содрогнулось, губы раздвинулись, и, положив шоколад ей на язычок, Дилан принялся смотреть, как она стонет, полузакрыв глаза от блаженства. Чёрт, какая она всё-таки чувственная.
— Ну как, хорошо?
— Божественно. Мне не стоит удивляться, что ты хранишь шоколад в комоде. Когда-то ты складировал эти семидесяти пяти граммовые батончики «Херши». Я ещё не забыла, как убирала в общежитии бесконечные обёртки.
Он пожал плечами и закинул кусочек себе в рот.
— Никогда не знаешь, когда тебе понадобится себя поддержать. Нам-то помогло. А ты до сих пор вёдрами поедаешь «Лаки Чамз[3]», когда расстраиваешься?
