Джек Кетчам. Повести и рассказы. - Джек Кетчам
— Этого — чего? — прохрипела Клэр.
— Бедный Родерик. Он милый мальчик, да, возможно, немного эксцентричный в некоторых способах доказать свою любовь. Даллас нашел его там… во дворе.
Разум Клэр начал медленно погружаться во тьму. Кошмары вернулись.
Родерик застрелился. Принял яд. Повесился…
— Он… мертв? — рискнула она.
— Нет, — старуха улыбнулась какой-то странной улыбкой. — Слава Богу, нет.
Хмурый слуга вставил кассету в магнитофон стоящий на серванте и вышел в соседнюю комнату.
— Привет, это Клэр! Сейчас меня нет дома, поэтому оставьте сообщение… БИИИИИП!
Потом голос Родерика:
— Клэр! Любовь моя! Ну почему ты мне не веришь? Хочешь, я докажу тебе? Докажу, как сильно я тебя люблю! Я докажу это! Я докажу, что сделаю для тебя все, что угодно… Слушай!
Пауза. Хруст. Короткий вопль.
— Это, — прокомментировала старуха, — мой сын отрезал себе мизинец ножницами по металлу.
Клэр ахнула.
Кассета продолжала крутиться. Родерик всхлипывал.
— Вот!!! Вот мое доказательство! И каждый день, что прожит без тебя, я буду отрезать себе по части тела.
Клэр вспомнила уроки математики и побледнела. Ее не было больше трех недель.
Даллас вернулся с каким-то свертком в руках, положил его на кровать, развернул и отступил в сторону.
У Клэр спёрло дыхание. Мир вокруг застыл. Потом ее согнуло пополам, и она вырвала прямо на дорогой персидский ковер.
— Клэр! Ты здесь! Я знал, что ты ко мне вернешься! — бледное лицо Родерика светилось от счастья. — Десять пальцев на руках, десять на ногах, — oн гордо ухмыльнулся. — Потом пришлось использовать жгуты и ножовку. С ногами и левой рукой все было просто. Но вот правая… Спорю, ты ни за что не догадаешься, как я это сделал!
Ее вырвало снова.
— Я заполз на поленницу, затянул жгут зубами и сунул ее в тот дровокол во дворе. Ты бы видела! Как по маслу!
Клэр знала, что до конца своих дней не забудет то, что сейчас видит. Родерик на кровати. Без рук, без ног. Говорящее туловище.
— Теперь ты веришь мне? Веришь, что сделаю для тебя все, что угодно?
Она смогла выдавить только одно слово.
— Да.
— У вас двоих еще вся жизнь впереди, — сказала старуха, поднимаясь с кресла и ковыляя к двери. — Уверена, со временем все наладиться. Конечно, сейчас Даллас останется с вами, чтобы удостовериться в том, что ты со всем справляешься.
— Справляюсь с чем?
Даллас улыбнулся. Рука в перчатке покрутила удавкой.
— Со своими обязанностями, — сказала ей мать Родерика. — Это твоя вина, так что теперь пришло время заплатить. И давай без фокусов. Прими свои обязанности без суеты, пожалуйста. Это справедливо, — она еще раз окинула Клэр строгим взглядом. — Я очень надеюсь, что ты хорошо позаботишься о моем мальчике.
Даллас запер за ней дверь. Он дал Клэр пару секунд, чтобы осознать, о чем говорила старая леди. Потом указал ей на кровать.
— Любовь моя, — пролепетал Родерик. — И пока смерть не разлучит нас! Как же чудесно мы проведем время.
…была одна часть, которую Родерик не отрезал. И теперь эта часть тела стояла перед ней во весь рост.
— Раздевайся и приступай к делу, — приказал Даллас. — Ты же не хочешь заставлять Родерика ждать.
Повести и рассказы разных лет
В соответствии с тяжестью преступления
Jack Ketchum, "To Suit the Crime", 1992
— Я думаю, вы проделали замечательную работу, — сказал Дугас. — Правда.
Морган откинулся на спинку красного кожаного дивана и закурил "Кэмел" без фильтра, наслаждаясь тем, как первая струйка дыма поднимается по его небу и выходит через нос. Ему казалось чудесным, что его прежние аппетиты снова вернулись к нему.
— Спасибо, — сказал он. — Но это вряд ли моих рук дело. Даже не суда, в полной мере, — oн улыбнулся. — Мы должны поблагодарить всех этих президентов-республиканцев: Рейгана, Буша, Куэйла[107]…
— Только не Куэйла, — сказал Дугас. — Боже милостивый. Только не Куэйла.
Морган рассмеялся.
— Хорошо. Не Куэйла. Его человек, Биверс, никогда ничего особенного не значил. Но Деннинджер, конечно. И Харп. Все номинации были их.
— Точно.
— Очевидно, что нас подстрекала история. Воля народа. Единственному демократическому судье оставалось сосредоточиться на людях и понять их волю так, как она применима здесь. И у нас всегда это получалось лучше всего.
Дугас наблюдал, как он поднес сигарету к губам и втянул дым в легкие. Дугасу пришло в голову, что губы слишком тонкие, чтобы быть привлекательными для кого-либо, кроме общественных деятелей — по какой-то причине американцы любят, чтобы у их политиков не было губ, — а руки слишком идеально ухоженные и нежные. В этом человеке не было ни грамма чувственности. Хотя по репутации он был не менее распутным, чем кто-либо в Вашингтоне.
Возможно,
