Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева
С высокой трибуны XXI съезда Хрущев не преминул попенять Америке — что же они не приглашают в гости! Он уже побывал почти во всех странах Европы, ездил в Индию, Индонезию, а с США, с которыми разговор о визите зашел еще в 1955 году в Женеве, воз и ныне там. Первый секретарь стремился продвигать образ нового СССР с «человеческим лицом», уверенный, что своими поездками за рубеж он лично знакомит с советским государством миллионы людей. После запуска спутника Советский Союз представал перед миром в облике сверхдержавы. А ее коммунистический босс, хоть и нагрубить мог, был готов разговаривать и даже уступать, если нужно. Не зря на XXI съезде он предложил 50-летний пакт о ненападении с США и пригласил американского президента в гости «без условия взаимности»[610].
Мы в ответ «своими визитами докучать не будем», заверил он американцев. Но с тех пор, как Льюэллин Томпсон стал послом в Москве в 1957 году, Хрущев еще больше стремился к контактам с заокеанскими антагонистами и был частым гостем в Спасо-хаусе, посольской резиденции в одном из арбатских переулков. Высокий сухопарый американец быстро понял психологию первого секретаря — тому нужна была аудитория, чтобы кичиться советскими успехами, — и с удовольствием сопровождал его в поездках на заводы и в колхозы, и очень гордился тем, что проехал на своей машине через всю Россию в Крым. Когда основали Академгородок в Новосибирске в конце 1950-х, Томпсон ездил с Хрущевым и туда оценить советские прорывы в науке. Жена посла Джейн вспоминала его слова: «Важно было относиться к открытиям русских с вниманием. Да, у них недостаток чулок, но не недостаток мозгов».
По мнению его многолетнего переводчика Виктора Суходрева, Хрущев «был глубоко убежден в том, что пролетариям всех стран действительно необходимо объединиться. А не объединяются они потому, что этому мешают происки империалистов. До простых людей, до пролетариев, просто не доходит слово правды»[611]. А если он им расскажет, через дипломатов или прессу, они начнут объединительную борьбу. Он подолгу и охотно выступал в посольствах и давал интервью журналистам, особенно иностранным, при условии, что его слова будут передаваться полностью.
Активных репортеров он знал в лицо и по именам, а некоторым давал свои собственные прозвища. Многие ими гордятся до сих пор. Великорослый корреспондент Си-би-эс Марвин Калб даже книгу об этом написал — «Год, когда я был Петром Первым». Он сделал много репортажей с Хрущевым, которого знал еще с дипломатических времен. До того, как стать журналистом, Калб служил атташе в американском посольстве.
Я подружилась с ним в Америке, и знаменитую историю о том, как Хрущев «обещал всех похоронить», журналист рассказывал так: «18 ноября 1956 года я был откомандирован в посольство Польши, на вечер с Хрущевым и лидером польских коммунистов Гомулкой. Отношения только налаживались после событий в Будапеште, и, чтобы „осоветить“ не всегда полностью коммунистические заявления своего варшавского коллеги, Хрущев произнес одну из самых известных его фраз: „Мы вас похороним“. Первый секретарь говорил о соревновании между двумя системами, перефразировав „Манифест коммунистической партии“ — пролетариат будет могильщиком буржуазии. Но западные журналисты этого не знали, они Маркса не читают, и по радио, и в газетах все говорили об угрозе войны, в которой Советский Союз собирается одержать победу».
Конфуз был в переводе — Виктор Суходрев перевел дословно. Но посол Томпсон был молодцом. Приехав в Москву год спустя, он продолжал успокаивать Вашингтон по поводу этих «похорон». Неоднократно объяснял свое перефразирование «Манифеста» и Хрущев. Но в холодной войне пули заменяли слова — обвинения, оскорбления, передергивания, — и западные интересы не спешили отказываться от мнения, что только гонка вооружений сможет защитить от «смертельной» советской опасности.
Все же отношения с США двигались к разрядке и потеплению. В 1958 году был заключен советско-американский договор о культурном сотрудничестве, и 29 июня 1959 года Фрол Козлов, заместитель Хрущева в Совете министров, открыл в Нью-Йорке экспозицию научно-технических и культурных достижений СССР. В здании выставочного комплекса «Колизей» на площади Коламбус-Серкл рядом с Центральным парком посетителей встречали огромные модели спутников и такого же размера чугунная фигура сурового сталевара. На площади в тысячи квадратных метров разместились прототипы космической ракеты и ледокола «Ленин». Модель самолета Ту-114, тогда самого большого пассажирского лайнера в мире, — показывали в комплекте с его изобретателем Андреем Туполевым. Была представлена и «мягкая сила»: автомобили — ЗИЛы, ЗИСы и «москвичи»; макет хрущевской пятиэтажки с ее «типичной» кухней с подарочным самоваром и электрическим чайником — тогда высшим достижением советского комфорта. Посетители могли полюбоваться на советскую моду — экспонаты и по стилю, и по демонстрации предвосхитили сцену из «Бриллиантовой руки» десять лет спустя. Можно было посмотреть советские фильмы и послушать музыку. Не обошлось и без художественной экспозиции, посвященной Ленину, которого по революционному канону назвали Николаем, а не Владимиром, его настоящим именем.
Каталог «Выставка СССР. Нью-Йорк. 1959»
[Семейный архив автора]
По рассказам моих нью-йоркских знакомых, выставка произвела впечатление — это было их первое личное знакомство с СССР. Спутник был главным советским достижением — он и красовался на обложке официального буклета, — но открытием было уже то, что советские люди летают в самолетах, одеты в ткани, смотрят фильмы и слушают музыку. Оказалось, что «красные» совсем не автоматические роботы, как их представляла американская пресса или голливудская пропаганда.
Удивление ньюйоркцев не могло сравниться с тем шоком, который испытали москвичи, когда через месяц открылась встречная «Американская национальная выставка» в московском парке Сокольники. Ее представлял вице-президент Ричард Никсон, республиканец, известный своей антипатией к коммунизму. В отличие от Эйзенхауэра, он был «ястребом», и у этого тандема отношения в Белом доме не ладились. Военный генерал не особенно уважал своего вице-президента — по профессии адвоката — за бюрократизм и отсутствие полета фантазии. Когда Никсон стал президентом США в 1969 году, пенсионер Хрущев отреагировал презрительно: «Все-таки выбрали этого мелкого лавочника». Когда-то у семьи Никсона был магазин продуктов в Калифорнии, и будущий президент всю жизнь по этому поводу оправдывался.
Считая ниже своего достоинства выставлять товары США, он не смог отказаться от этого поручения. Считалось, что у него есть «русский опыт» — он недолго жил в СССР с родителями, которые добывали медь и золото на Урале. Вице-президент решил доказать своему боссу, что умеет пропагандировать американский образ жизни не
