Разгадай код художника: новый взгляд на известные шедевры - Елена Легран
«Комната подслушивания» – одна из хрестоматийных [66] картин Магритта. Огромное яблоко в тесной комнате уже ставит нас в тупик, а его «странное» (как любил говорить сам художник) название окончательно сбивает с толку. Но все же я возьму на себя смелость предложить свою интерпретацию того, что именно здесь изображено, взяв, как ни странно это может звучать, за точку опоры своей трактовки именно «странное» название Магритта. Впрочем, призываю вас помнить о том, что единственно верного «прочтения» картин сюрреалистов вообще (и Магритта в частности) нет и быть не может!
Давайте поразмышляем.
Перед нами – очевидная игра художника на парадоксе пропорций: яблок подобных размеров не бывает. Разве что во сне, где возможно все. Все, как и в сюрреализме! Таковой была бы наиболее простая интерпретация этого образа, данная человеком, который не желает особо «заморачиваться».
А может быть, это игрушечная кукольная комнатка в игрушечном кукольном домике, куда шаловливая рука ребенка положила предложенное мамой яблоко? А просторы за окном – лишь обман зрения: нарисованное небо и нарисованное море за нарисованной оконной рамой? Прекрасно! Вот и вторая интерпретация готова, и она была бы свойственна человеку, привыкшему всему находить рациональное объяснение.
А название? Да мы же сами только что поняли, что названия картин Магритта – только лишняя путаница для нас!
Но давайте попробуем усложнить ход наших мыслей и подключить к интерпретации «Комнаты подслушивания» те ассоциации и коды, что дает нам язык изобразительного искусства, существующий столетиями.
Яблоко – несомненный главный герой картины. Значение этого фрукта нам всем прекрасно известно. Плод с Древа познания Добра и Зла в Эдемском саду примерно с XVIII века начинают устойчиво изображать в виде яблока (до этого времени вариантов плодов было несколько, но об этом разговор впереди, в следующих главах). То есть мы видим тот самый Запретный плод, что открывал перед отведавшим его некие тайные знания. Он же стал причиной грехопадения Адама и Евы и их изгнания из Рая.
Грех – вот что изображено на картине Магритта. И грех этот заполняет все пространство комнаты. Речь идет не просто о грехе, а о грехе получения некоего запретного знания. Знания, не для нас созданного, нам не преподнесенного, от нас скрываемого. Знания, которое мы можем получить, лишь встав на путь греха: например, подслушав то, что для наших ушей не предназначено.
Мы не знаем, есть ли в комнате подслушивания дверь. Если бы она была, то могла бы служить спасением: достаточно лишь покинуть комнату, чтобы не совершить греха. Впрочем, сделать это можно и через окно, за которым раскинулся широкий морской простор. Магритт дает нам альтернативу. Но мы остаемся здесь, в душной комнате с закрытым окном, в комнате, заполненной греховным плодом запретного знания. Мы слушаем. Потому что запретный плод сладок.
Глава вторая. Непростые смыслы простых предметов: натюрморт
Натюрморт – мой любимый живописный жанр.
Уже предугадываю недоуменно вскинутую бровь и наморщенный лоб любителей разгадывать коды и выискивать скрытые в них смыслы. Уверена, таковых среди моих читателей немало. «Натюрморт?! – скажут они. – Самый скучный и неинтересный жанр?! Как такое возможно?!»
К сожалению, это мнение в очередной раз подтвердилось в конце 2022 года, когда на организованной Лувром огромной выставке, посвященной истории натюрморта от Древнего Египта до наших дней и объединившей шедевры этого жанра из более чем 70 музеев мира, побывало рекордно малое число посетителей. Не удалось Лувру привлечь внимание к жанру со «скучной» репутацией. Надеюсь оказаться более удачливой и увлечь моих читателей в мир ребусов и загадок, который представляет из себя практически каждый натюрморт. И увлечь настолько, чтобы после прочтения этой главы вы бросились к музейным альбомам в поисках свеженького натюрморта для расшифровки, как мы кидаемся к новым кроссвордам или головоломкам, как только разгадываем старые.
Это сравнение неслучайно, поскольку натюрморты всех времен и стилей – это настоящие ребусы, созданные для того, чтобы быть разгаданными.
Чем мы с вами сейчас и займемся.
Неумолимость времени у Караваджо
Микеланджело Меризи да Караваджо. Корзина с фруктами. 1596, Пинакотека Амброзиана, Милан
«Корзина с фруктами» – чуть ли не единственный известный нам самостоятельный натюрморт Караваджо [67]. И в то же время это один из первых натюрмортов современной живописи. В этом небольшом произведении заключено столько философии, значений, смыслов, мастерства, новаторства, что так и хочется воскликнуть: «В нем – вселенная!» Звучит несколько пафосно, согласна, поэтому приступаю к пояснению.
Поскольку мы с вами говорим прежде всего о живописи, то невозможно не отметить, насколько потрясающая перед нами живопись: рука невольно тянется к плодам в корзине, столь призывно они поблескивают спелыми боками. Мы привыкли немного к другому Караваджо – страстному, драматичному, неистовому, играющему на контрастах света и тени. А тут перед нами тихое воплощение абсолютного совершенства, истинный живописный реализм.
Композиционно «Корзина с фруктами» отсылает нас к древнеримским натюрмортам, которыми римские патриции охотно украшали свои виллы. Они одинаково совершенны, идеально выверены, композиционно гармоничны.
А если взглянуть чуть глубже в смысловую составляющую римских натюрмортов на стенах Помпеи и Геркуланума [68], а потом на натюрморт Караваджо, созданный более тысячи лет спустя, то мы увидим у них очень похожий посыл: это попытка запечатлеть щедрые дары природы на благо человеку. Перед нами – остановившееся время: этот виноград и это яблоко всегда будут радовать нас своим аппетитным видом. И в некотором роде мы можем даже говорить о победе живописи над временем, ведь плоды испортятся, а живописное произведение с их изображением будет всегда прекрасно.
Впрочем, всегда ли?..
Достаточно приглядеться к составляющему «Корзины» Караваджо, чтобы увидеть, что фрукты на картине итальянского живописца совсем не так свежи и совершенны, как на фресках древнеримских вилл! Вот яблоко дает червоточину, а тут листики изгрызены насекомыми. На груше
