Эстер Сегаль - Шизофренияяяяяяяя
Царапины были как будто свидетельством свирепства толпы из сна. Но все-таки я признаю, что, должно быть, расцарапала себя сама.
И было мне очень грустно. И ужасно хотелось найти того, кто сгинул на площади. Потому что, почудилось мне, он должен существовать и где-то в реальности.
Да уж не он ли отец моего будущего ребенка?
Глава 26. О Гоголе
Я вот все думаю: что за странные сны мне снятся? Откуда они берутся и зачем приходят ко мне?
Сны вообще-то всегда казались мне чем-то нелепым и страшным. Хорошо еще, если они хорошие. Но обычно все больше плохие. А даже если и хорошие – все равно: зачем дразнить, зачем обещать то, чего нет и не может быть в реальной жизни?
И что вообще за манера – заявиться к спящему человеку и лишить его положенного ему отдыха, взбудоражить, смутить, замучить? А потом еще и заставить проснуться, резко, невовремя, с криком и слезами. И чтобы потом уже весь день, а то и следующий, и вся цепочка дней за ними были безнадежно испорчены какой-то наглой химерой, вторгшейся в ночной покой ни в чем не виновного человека, приговоренного какой-то беспощадной силой к принудительному просмотру ненавистных картин.
В общем, не доверяю я снам. Всегда не доверяла, с детства, когда сны были более цветными, но все же по большей части страшными. А в последнее время, когда они становятся все зримее, все плотнее и словно бы вытесняют реальность, вторгаясь на неположенную им территорию, я тем более отношусь к ним с недоверием и опаской.
И вспоминается мне, как я впервые столкнулась со страшными снами не в собственной ночи, а на страницах книги. И показалось мне тогда, что я прочитала самую что ни на есть голую и жуткую правду о природе снов. Но учительница литературы сказала, что никакая это не правда, а просто бурная и больная фантазия автора, который позволил излишнему мистицизму проникнуть в свое как правило реалистическое и гуманистическое творчество.
Но я ей не поверила, а поверила книге, в которой усмотрела правду, изложенную человеком, заглянувшим по ту сторону. И помнится, еще несколько недель, пока впечатления от прочитанного потихоньку не притупились, я считала себя постигшей природу сна и побаивалась засыпать.
Книга принадлежала перу Николая Гоголя и называлась «Страшная месть». В ней, во многом продиктованной охочим до ужасов украинским фольклором, рассказывается, как один колдун-убийца возжелал собственную дочь. Магическим способом заполучив власть на ее душою во время сна, он вызывает душу на жестокие сеансы внушения и мучает что есть сил.
Он требует у души, чтобы ее хозяйка, ее «пани», которую зовут Катерина, отдалась ему, а иначе она потеряет все, что ей дорого: мужа, сына, разум и самое жизнь.
Как это ни страшно, но в ответ на упорство души, которая клянется, что пока она в теле пани, та не станет грешницей, колдун реализовывает одну за другой все свои угрозы. И о каждом следующем шаге он предупреждает душу, а значит, и ее хозяйку, во сне.
Только женщина, просыпаясь, не помнит все подробности сна, ибо Катерина «многого не знает из того, что знает душа ее».
И вот эта-то фраза, я помню, и запомнилась мне особо. Запомнилась больше, чем все страшные злодеяния, и все эмоциональные излияния, описанные в книге. Запомнилась, потому что показалась мне ужасно правдивой.
И тут же все мои сны, виденные до того, приобрели особую значимость, и в них забрезжили знаки и предупреждения.
И с тех пор я часто ловила себя на том, как, просыпаясь, пыталась лихорадочно воткнуть первую сознательную мысль в ускользающую ткань ночного видения, чтобы уцепиться за хвост беглянки и помешать ей улепетнуть и забыться.
«Мне дано помнить намного меньше того, что знает душа моя», – думала я тогда.
А вот сейчас, когда в моей жизни все больше от сна и все меньше от бодрствования, когда моя болезнь сделала меня хранительницей множества причудливых образов, мне кажется, что я все больше сливаюсь с тем, что, вероятно, соответствует понятию души. И мы все чаще и больше бываем собеседницами, перешедшими на шепот.
Глава 27. Кино
Недавно мне предложили сняться в голливудском фильме. Я уже дала согласие и уже начала учить роль.
Роль потрясающая: они решили сделать новую экранизацию Анны Карениной, в совершенно толстовском духе, без отсебятины и без купюр.
Я, как вы понимаете, Анна.
И мы полностью сошлись с остальной творческой группой и в трактовке моего образа, и вообще во всем, вплоть до мельчайших деталей.
Поначалу было только одно неприятное расхождение, которое мешало мне всецело посвятить себя подготовке к съемкам – почему-то и сценарист, и режиссер, и помощник режиссера совершенно совпали во мнении, что у такой респектабельной и важной в свете дамы, как я, обязательно должна быть комнатная болонка.
Ну, не видела я этой болонки рядом с собой.
И вообще я болонок не люблю. Они какие-то как будто и не собаки вовсе. Даже и сама не понимаю, почему их считают собаками.
Вот я очень даже псов обожаю. А болонок – не терплю.
А тут эту противную болонку начали постоянно приводить ко мне домой, чтобы мы привыкали друг к другу. Меня же от нее прямо оторопь брала.
И имя у нее оказалось ужасное. Сами посудите: кому могло прийти в голову назвать собачонку Герцогиней? У ее хозяев явно больное воображение.
В первый же день грязно-белая пакостница вцепилась мне в ногу.
В следующий раз пострадала моя скатерть, схваченная за бахрому и искусанная до смерти, светлая ей память.
При этом мне надо было еще как-то сосредотачиваться на роли, пытаться репетировать, влюбляться в своего графа… И все это – краем глаза следя за перемещениями в пространстве гнусного тявкающего комка.
Но потом… потом что-то изменилось. И сейчас я благодарю судьбу не только за то, что подарила мне блистательную карьеру в Голливуде, но и за встречу с Герцогиней.
Как именно вышло, что мы подружились? Вы не поверите и сошлетесь на мою излишнюю впечатлительность, и, тем не менее, все, что я вам сейчас скажу, основывается только на фактах, проверенных мной и другими очевидцами.
Во время одной из репетиций я обратила внимание на то, что болонка ведет себя агрессивно только тогда, когда я фальшивлю.
Сначала я боялась довериться болоночьему вкусу, но потом подобные совпадения стали происходить все чаще и чаще. И вот уже я сама, чувствуя, что допустила длинноту или излишнюю мелодраматическую слащавость, стала исподтишка посматривать на Герцогиню и со стопроцентной вероятностью обнаруживала, что она именно в эти моменты начинает рычать, скалить зубы и надуваться волосяным сверкоглазым монстром.
А дальше – больше.
Я неосторожно оставляла роль то тут, то там: на туалетном столике, на кухне, в ванной, где повторяла реплики, отлеживаясь в пене после трудного дня.
Болонка тоже имела доступ в эти места.
И какого же было мое удивление, когда я стала замечать в отдельных местах сценария следы от собачьих зубов!
Это было просто потрясающе, но Герцогиня помечала мне слабые места и недоработки – и каждый раз ее замечания были в самую точку.
Так собака стала моим самым преданным и самым строгим критиком.
Теперь мы с ней практически неразлучны и вместе собираемся лететь в Голливуд.
Я даже думаю, не выкупить ли мне ее у нынешних хозяев. Но пока она и так со мной. А дальше видно будет.
Да, кстати, Герцогиня развеяла мои сомнения по поводу внешнего несоответствия Анне: та была полноватая, а я худая.
Я из-за этого чуть не отказалась от предложения, но болонка считает, что комплекция – дело второстепенная, главное же в успешном воплощении образа – глаза. А они у меня что надо.
В общем, летим.
Режиссер меня только слегка смущает. Кажется, он ревнует к Герцогине. То ли меня, то ли свою режиссерскую репутацию.
Ну да ладно – в Америке разберемся, что к чему.
Пока что пакую чемоданы. Много вещей не беру – там мне готовят целый гардероб. Для Анны естественно, не для улицы. Но на улице я и джинсами перебьюсь. Тем более что мне на улице и делать особенно нечего – только выгуливать Герцогиню, вот и все.
Глава 28. О встречном потоке времени
Сегодня я летала в Америку на съемки. И вот во время полета меня настигло очень интересное ощущение.
Ни для кого не секрет, что при путешествии из Европы на Запад время возвращается вспять. Если у нас час дня, то у них в это же самое время только шесть утра, или что-то вроде того.
Это легко проверить, позвонив друзьям на континент, ошибочно принятый Колумбом за Индию. А если у вас нет друзей, можете обойтись и без экспериментов, просто поверив на слово – хоть мне, хоть настоящему специалисту в часовых поясах.
И вот когда я летела, тут я буквально физически ощутила, как мой самолет врезается во встречный поток времени, которое всеми силами пытается обогнать само себя на востоке.
Сначала, как мне показалось, фора была за нами: за мной и другими пассажирами и членами экипажа.
