Санин Евгений - Иду на вы
Но злых духов, по общему мнению, отогнал бы дым от костра. А у русских не в обычае травить не то, что друг друга, но даже врагов, как это принято у ромеев в Царьграде или в той же родной их Степи.
- Что же тогда произошло?
- И вообще, почему, когда мы вернулись, у костра не было сторожа?
На все эти вопросы решил дать ответ сам хан.
Немного придя в себя и отдышавшись, он снова взял свой прут. Сначала тщательно обнюхал кусок налима, потом, оглядевшись, увидел на снегу пятна свежего конского навоза, человеческие следы, на которые кивком указал ему старый половец, и, наконец, сказал:
- Нет, это не яд!
Половцы с облегчением выдохнули.
Мало того, что они боялись за жизнь своего удачливого хана, так ведь успели и сами приложиться к оставленным кускам…
- Это – обычная человеческая глупос-сть!
Хан показал пальцем на догоравшую в костре налимью голову:
- Где тот болван, которого я оставил с-сторожить костер?
И тут, на свою беду, из камышей появился Тупларь.
Ему б чуть помедлить, пока пройдет первый гнев хана. Так нет же – подсунулся прямо под горячую руку.
- А, вот и он! Ч-что это? – с угрозой спросил у него хан, указывая пальцем на изгаженный Славкой кусок налима.
- Оборотень! Человек-рыба! – с жаром принялся объяснять Тупларь, но хан даже слушать его не стал:
- А ну-ка, дайте мне плетку!
Сразу несколько услужливых рук потянулось к хану:
- Вот, хан!
- Нет, моя лучше!
- Держи!
Белдуз, не глядя, выбрал первую попавшуюся плеть и наотмашь хлестнул ей по лицу не осмелившегося даже отпрянуть половца.
- Вот тебе!
- За что, хан? - простонал тот, закрывая лицо руками и, когда отнял их, Славко увидел на его лице косой красный рубец.
- За оборотня! Ч-чтоб помнил его всю жизнь! – пояснил хан и приподнял бровь: - Пос-стой-пос-стой! А где твоя сабля?
- Не знаю, здесь была! – недоуменно закрутил головой половец, обошел костер, затем облазил все вокруг на четвереньках и беспомощно развел руками: - А теперь нет нигде…
- Тогда и помнить тебе своего оборотня недолго! – равнодушно сказал хан. - Не найдешь саблю до вечера, убью!
- Хан, пощади! - рухнул на колени перед Белдузом Тупларь. – У меня ведь жена, старая мать, дети в веже остались!
Даже Славке почему-то стало жаль этого глупого половца.
Но хан был неумолим.
- Тебе же лучш-ше будет. Ну, сам подумай, как ты с таким позором вернешься домой? Тебя же там конс-ским навозом… - он сглотнул слюну отвращения, - от презрения заброс-сают! Для настоящего воина лучше потерять голову, чем саблю! И я тебе просто помогу потерять ее!
- Да какой я воин, я – пастух! – простонал Тупларь, но хан резко оборвал его.
- Я не знаю, каким пастухом ты был в Степи, но сейчас ты – воин, к тому же ос-ставивший свой пост! И пока ты бегал от своего оборотня, с-десь явно кто-то был! Эй, Узлюк! - Белдуз дал знак стрелку, и тот охотно прицелился в отпрянувшего в ужасе Тупларя.
- Постой, - поморщился хан. - До вечера еще далеко! Сначала с-сходи, посмотри, куда ведут эти следы?
Узлюк направился к кустам, и Славко поежился от мысли, что было бы сейчас с ним, не догадайся он вовремя сменить место.
- Ну? - торопил Белдуз.
- Они ведут за кусты! – послышался удаляющийся голос.
- А дальш-ше?
- За дерево.
- Дальше, дальше иди!
- А дальше прямо в ручей!
- Я же говорил, это - оборотень, человек-рыба! – чуть не плача, подал голос Тупларь.
- Как ты еще з-здесь? А ну, марш искать свою с-саблю! – удивился хан и крикнул шлепавшему прямо по воде стрелку: - Хватит, возвращайся, Узлюк, пока ты сам в человека-рыбу не превратился!!
Половцы, понемногу успокаиваясь, снова расселись вкруг костра и за исключением хана, который решительно отказался от нового куска налима, тщательно обнюхав свои сабли, снова принялись за еду.
Тупларь в поисках сабли принялся бродить по дороге, а Узлюк, ворча, подсел к костру, вылил из сапог воду и, по его примеру, тоже стал сушить у огня к неудовольствию ближайших соседей, свои портянки.
Славко вдруг вспомнил, что на захваченной им сабле тоже остался кусок налима и, схватив его прямо обеими руками, так и впился в него зубами.
-Ум-мм! – вкусно! – даже зажмурился он от удовольствия. - Эх, жаль, не донес я его до веси. То-то бы нашим радости было!..
4
Люди хотели броситься в лес. Но было уже поздно…
Долго наслаждаться едой Славке так и не пришлось. Мало того, что кусок налима, каким бы большим и твердым ни был, кончился до обидного быстро, так где-то рядом снова раздался короткий волчий вой.
Что это - новый обоз?
Но нет. Вой прозвучал только лишь раз, и Куман сразу определил, что это кто-то из местных жителей идет по дороге.
Узлюк на этот раз даже не стал спорить с ним.
- Точно! Это русские! – уверенно согласился он. - Думают, что мы ушли, а тут – свои!
- На огонек, как у них говоритс-ся идут? Ну что ж-ж! – усмехнулся хан. – Встретим их на их ж-же земле, как гостей. Пус-сть привыкают!
Он быстро расставил своих воинов в полушаге друг от друга, и те, подняв луки, замерли в ожидании.
Славко ничего не мог понять.
Это что же, в Осиновке перестали верить ему и послали мальца, чтобы узнать, что тут и как?
Нет, - вскоре понял он, - вдали, на дороге появились не одна, а, по меньшей мере, с десяток фигур. Три взрослых: старик и две женщины, остальные – дети.
«Неужели сам дед Завид повел сюда наших?..»
Тоже нет - фигура старика была с двумя руками.
Шепча: «Уходите, да уходите же!», - Славко попытался знаками, незаметно для половцев предупредить их.
Да какое там!
Если половцы не видели его, находясь почти рядом, то, как люди могли разглядеть его издалека?
Он уже собрался, рискуя собой, выскочить на дорогу. Но идущие сами остановились и замерли, поняв свою оплошность.
Они хотели броситься в лес. Но было уже поздно.
Хан Белдуз махнул рукой, и половцы одновременно спустили стрелы с тетивы своих луков.
Славко только кулак от отчаяния успел закусить…
Словно рой смертельно жалящих ос, со страшным свистом, понесся навстречу заметавшимся и начавшим, один за другим, оседать и падать на землю, людям.
Пока остальные половцы перезаряжали свои луки, Узлюк успел выпустить три стрелы и каждый раз точно попадал в цель.
- Эх! – вслух сокрушался он. – Далеко стоят, чтобы я мог на одну стрелу сразу двоих нанизать!…
Через несколько мгновений все было кончено.
Хан сам съездил осмотреть убитых и, вернувшись к костру, довольно сказал:
- Вот теперь всё, как после нас-стоящего набега! Теперь мы с-спокойно можем дожидаться с-самого главного! Ес-сть рыбу и ж-ждать его!
«Значит, никого в живых не осталось!..»
Славко упал лицом на землю и принялся колотить ее своими беспомощными кулаками. Затем, нащупав рукоять сабли, хотел сам, один броситься на хана. Он был уверен, что нет на свете такой силы, будь перед ним, хоть сто половцев, которая смогла бы сейчас остановить его, столько в нем было гнева и ярости.
И все же такая сила нашлась.
И этой силой оказался… он сам.
Своим быстрым и тонким чутьем Славко вдруг понял, что сейчас не имеет права так рисковать собой.
Здесь явно происходило нечто такое, что касалось не только его веси и личных обид, но и, кажется, всей Руси.
Но – что?..
«Почему хан сказал, как после набега? Кого они ждут? Зачем? Что для них самое главное? - недоумевал Славко, и все новые вопросы, словно стрелы, сыпались на него… – Осиновку не тронули. Остальные веси – тоже. Обоз проехал, догонять не стали! Даже пленные им не нужны! Ничего не понимаю! Может, в Переяславле или Киеве произошло что? И если произошло – то, что же?..»
Глава четвертая
1
Мономах скрестил на груди руки и задумался…
А произошло вот что.
Тремя днями раньше, посоветовавшись со своим ближайшим окружением, переяславльский князь Владимим Мономах решил, наконец, поговорить с Великим князем Святополком о том, что не давало ему покоя последние годы. Да что последние годы – всю жизнь!
Он послал в Киев гонца, и тот, вернувшись, сказал, что Святополк, в самом хорошем расположении духа, готов, не медля, встретиться с Мономахом на берегу Долобского озера.
Зная переменчивый характер двоюродного брата, Мономах, не долго думая, объявил сборы, и в тот же день, в крытом возке на санных полозьях, отправился в путь.
