Неизв. - Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

Ты знаешь, что я не верю в чертовщину. Но и научные познания мои ограниченны, поэтому все, что я могу предположить – мы столкнулись с людьми, имеющими значительные отличия от нас. Может быть, элементы, из которых состоят их тела, сбалансированы иначе? Может быть, в них больше воды? Это бы объяснило, почему потомственных рыбаков, просоленных и породнившихся с водой дальше некуда, они посчитали сродственными себе, и то, заметим, не всех. В силу каких обстоятельств я также оказался для них исключением, не берусь предполагать.

На этом доктор Пенн завершил свой рассказ. Капитан Литтл-Майджес сидел, густо окутанный табачным дымом, и был мрачен.

- Что меня в тебе раздражает… - проговорил он сквозь зубы.

- Знаю. Манжеты, - ответил Пенн и выколотил свою трубку.

- Нет. Меня раздражает такое твое свойство: когда ты начинаешь что-то рассказывать, непременно выходит, что ты особенный. Кстати, ты в самом деле сын Монка?

- Отстань.

- Как хочешь.

Док поднялся, снял с себя волглый и полный песка сюртук, снял, как мог аккуратно сложил и заткнул за его обшлаг манжеты, свернул его, лег на рундук и подложил свернутую одежду себе под голову. Кэп оставил ему початую бутылку у изголовья и уже собирался уходить, когда собственная мысль остановила его. Он оглянулся и сказал:

- Твоя беда в том, что ты безбожник. Тебе приходится искать объяснения. А я верю и живу счастливо. Когда мне было шестнадцать, мне явился святой Эйдан.

Пенн разлепил веки и приподнялся на локте.

- ..И сказал: хочешь быть капитаном? Я сказал: ну, пойдет. Давай. Он мне сказал: ну смотри. И подарил кошелек с деньгами, а еще рассказал, кому нужно дать взятку для присвоения младшего офицерского чина.

Пенн засмеялся, махнул рукой и снова лег.

- Зря ржешь. Я посмотрел на эти деньги и подумал, что их много, и если на малую толику от них сходить в бордель, сильно не убавится. И тут голос, такой, что я оглох, закричал мне: будешь проклят, Майлз, если просрешь эти деньги! И вот я капитан. А где бы я был теперь, если бы не имел веры? Вот скажи мне!

Однако док уже спал.

Ваппинг

16 июня сержант Койн по велению Мередитта отправился на восточную окраину Лондона, в Ваппинг. Это место земных страданий выглядело лучше того, где прошло детство Койна – где жили непритязательные, рачительные люди, где на веревке, протянутой от дома к дому, белье развешивали в соответствии с договором о долевом использовании, а кур выпускали на шлейках, чтобы не перепутались. Однако с тех пор Койн успел послужить государству и пожить в казармах, а теперь получил стол и кровать у лорда Мередитта, потому свысока смотрел на Ваппинг. Большая часть здешних жителей кормилась от верфей, пристаней и предоставляемых ими возможностей. Здесь и среди дня и на протяжение ночи шлялись молодые люди, которым не хватило работы, что делало их опасными. Но и большую часть ваппингцев, людей домовитых и строгих, не стоило недооценивать.

Из окна второго этажа дома, который был построен и обветшал до того, как Койн родился и отправился служить государству, высунулась женщина.

- Молодой человек, вы к кому? – крикнула она.

- Спасибо, я знаю, как туда пройти, - ответил тот, будто бы не расслышав, и прибавил шаг.

Лорд Мередитт наказал ему искать двухэтажный дом «с вывеской, где говорится что-то о скобяных изделиях», в двух домах от паба, за которым виселица. Койн не сомневался, что найдет.

Вот впереди появилась вывеска «плошки, кружки, всякая дрянь» - на фасаде неталантливо расчерченного и некрепко сколоченного дома в четыре этажа, и паб на три стола располагался здесь же, с другого входа. Койн оглянулся, вернулся, зашел внутрь. Виселицы недоставало — вот в чем беда. «Подскажете, отсюда до виселицы далеко?» - спросил он человека, который сидел один во всем зале, за одним из столиков, и сводил счета. «Нет, конечно», - ответил человек.

Однако Койну потребовалось проплутать еще долго, прежде чем он нашел ее. Вначале он увидел над крышей массивную перекладину, на которую садились птицы, и прямиком вышел к пабу Уитби, логову судьи Джеффриса – вероятно, именно этот паб имел в виду Мередитт. Судью, как любого другого могущественного человека, Койн очень уважал. Уважал и не терял надежды рано или поздно причаститься его могущества. Когда-то давно (с три месяца тому) сержанта, болтавшегося без дела взад-вперед по Паунду, заприметил лорд Мередитт и переманил к себе. Койн ни разу не подвел своего нанимателя, не думал об измене и в лучшем виде исполнял долг. Однако Мередитт, при всех своих лучших качествах – знатности, платежеспособности и предприимчивости – не был самой крупной фигурой Лондона, и его верный человек рассчитывал со временем вырасти для службы на господина более интересного. Оказавшись возле Уитби, Койн напустил на себя задумчивый вид и прошелся, зыркая по сторонам, будто подмечая малейшие детали происходящего вокруг, оценивая и делая выводы: баба пошла с корзиной белья… вот оно что… Так он профланировал несколько раз туда-сюда по открытой части улицы перед трактиром, однако окна Уитби оставались безжизненны, и ни один экипаж, достойный фигуры высшего государственного уровня, не прогрохотал мимо.

Заложив круг пошире, Койн случайно заглянул в перспективу одного из проулков и увидел двухэтажный дом – единственный на этом пятачке. Загадка скобяного товара разрешилась. Хозяин помещений первого этажа писал о себе на аншлаге при двери: здесь вам поможет в разрешении разного рода запутанных вопросов доктор юриспруденции Уинтерфорк. Сержант поспешил к дому, взошел на крыльцо, постучал, однако сейчас в апартаментах адвоката Зимней Вилки никого не оказалось и никто не вышел на стук. Койн обошел дом вокруг и увидел внешнюю деревянную лестницу на второй этаж.

Третья снизу ступень оказалась скрипучей. Сию же минуту, когда Койн со страхом вспрыгнул на ступень выше (не хватало сломать ногу), из двери наверху выглянула тетка вдвое меньше Койна ростом и спросила, кто он такой.

- Я к Пимблтону, - ответил сержант и продолжил подниматься.

- Нету, - ответила хозяйка и захлопнула дверь. Койн, опасаясь непрочной лестницы, продолжил подниматься осторожно и небыстро. Не прошло и четырех ступенек, как хозяйка снова выглянула и замотала головой:

- Не надо сюда идти!

- Не волнуйтесь, я просто хочу кое о чем вас спросить, - улыбнулся сержант и продолжил подниматься, не делая резких движений, словно подбирался к кузнечику.

- Идите отсюда! Спускайтесь кому говорю! Брысь! - заговорила женщина сердито.

Койн осмотрелся – место было не самое пустынное, но все же вряд ли здесь нашлось бы достаточно неравнодушных людей. Он стиснул зубы и в три прыжка достиг вершины лестницы, хотя та страшно застонала и заскрипела под ним. Тетка подняла крик и попыталась снова скрыться в доме, но Койн успел поставить ногу в дверной проем, чем помешал ей запереться. Он схватил хозяйку одной рукой поперек мягкого живота, другой рукой закрыл ей рот и втащил внутрь.

В эту самую минуту двое крупных молодых людей беседовали с той зоркой жилицей Ваппинга, которая первая в квартале заметила постороннего.

- Вы бы посмотрели, куда он пошел. Что он тут ходит? Я ему кричу, а он улыбается и дальше идет. Так не делается!

- Мы посмотрим, мам, - ответили парни, и ушли, взяв каждый по дубинке.

Койн между тем захлопнул дверь на внешнюю лестницу и оттолкнул от себя хозяйку, которая кусалась и лягалась. В глубине комнат захныкал ребенок.

- Я тебе ничего плохого не сделаю. Хорошего тоже, не надейся. Ответь на вопрос, и я уйду, - сказал он покровительственно. Ему казалось, что его собеседница вряд ли часто говорила на равных с таким видным и прилично одетым джентльменом, как он.

- Пимблтона застрелили, - сказала хозяйка и вытерла передником лицо и шею, где ее хватал Койн. Тот выпучил глаза.

- Насмерть что ли?

- Прямо в грудину, насквозь, так, что косточки повылезали, - закричала хозяйка и несколько раз ткнула пальцем себя между длинных грудей.

Койн помолчал. Ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к мысли о собственной значимости в чьей-то судьбе. Раньше он был просто Койн, всем никто, а теперь жизнь отнял, значит, стал кому-то как мать, только наоборот. Одолел силой, меткостью и хитростью в важном поединке, да как жестоко, до вылезших косточек! Теперь он чувствовал себя не просто высоким и прилично одетым. Он стал настоящим. Сержант невольно приосанился и сделал такое лицо, будто смотрит внутрь себя, судит самого себя и дает трезвую оценку своим поступкам. Взвешивает их и говорит: да, дружище, решение далось нелегко, но оказалось правильным; ты снова попал в точку, дружище.