User - o b239b172f5745d3b

Лети же снег, прохожих не жалей,

И освежи моё стихотворенье.

октябрь, 1995.

ГОРСТОЧКА СТИХОВ

Доля, доля, путник поневоле,

Край бродяжий, сутемень грехов….

Я оставил розовое поле

Ради этой горсточки стихов.

Полный терний путь Поэта древний.

Я далёк от ступ и закромов.

Я оставил Маму и деревню

Ради этих нескольких томов.

49

Мимо свадеб, всех красавиц мимо,

Залетая к Богу на порог,

Я оставил всех своих любимых

Ради этих неотвязных строк.

Тише, сердце, ради Бога, тише!

Приютившись на краю звезды,

Я оставил всех своих детишек

Ради всей словесной лебеды.

Каюсь, маюсь, речкой разливаюсь.

Слёз горючих в русло не собрать.

Я и нынче так же спотыкаюсь.

Но стихи мешают умирать.

Каждому стиху – своя страница.

Вот о чём мечтал и совершил.

Каждому из нас – своя синица,

Ведь журавль высок и легкокрыл.

С. ЕСЕНИН, октябрь, 1995.

ГУЛЯЙ-ГОЛОВА

Каждой косточкой чуял живое,

Каждой веткою шевелил.

Поле – горе моё ножевое,

Над бессонием отчих могил!

Я ходил по вселенским просторам:

Всюду люди и много беды.

И сплетались в живые узоры

Посох Неба и прах лебеды.

На задворках у дедовой хаты

Плакал камень, и ныла трава,

Что у внука Серёги куда-то

Покатилась Гуляй-голова.

С. ЕСЕНИН, октябрь. 1995

ГРОЗА

Гроза распахнула свои телеса,

Открыла глаза, осветив образа.

Гроза ты, гроза! Я и против и за.

А кто посерёдке – сдают тормоза.

Гроза! Ты семёркой убила туза.

Из глаз потихоньку ушла бирюза.

С. ЕСЕНИН, октябрь, 1995.

САМ

Сколота месяца синяя боль.

Скачет Душа – где село, где дувал.

Сам я назначил себе эту роль,

Сам же безусым себя отпевал.

Ветер по весям лизал купыри.

Время дробило зеркальность реки.

Сам отпевал я себя до зари,

Сам проповедовал краткость строки.

50

Утра хлебнувши на посошок,

Пушкину ветки рябины ронял,

В краткости жизни его превзошёл,

В громкости славы его догонял.

С. ЕСЕНИН, октябрь 1995.

РОДНЯ

Близок был я к колыбели

Самого Христа,

Потому во мне и пели

Свет и красота.

Золотой насыпал пыли

на макушку Спас

Из того, что приносили

нам волхвы в тот час.

В дар я принял тот же ладан,

Божью благодать,

Чтобы вам стихи, как надо,

с Неба передать!

С. ЕСЕНИН, октябрь 1995.

ЦЕРКОВНЫЕ СЛОВА

Мне церковные слова – как трава.

Я под этой муравой – с головой.

А к обедне коль меня позовут,

Пусть вначале мураву оборвут.

Мне рязанские слова – купыри,

В них живу я от зари до зари.

Я пастись с коровьим стадом привык,

Набираю молоко на язык.

Ой, Ты, Господи, спаси, гой-еси!

Отдаю бадью хозяйке – Руси!

С. ЕСЕНИН, октябрь 1995.

ВСТРЕЧАЙТЕ!

Я ушёл под печальные звоны

Опустевшей рязанской земли,

Под её материнские стоны,

Под седые её ковыли.

Встань, родная, с колен, не смущайся,

Распрями свою стать и красу

И ко мне поскорей возвращайся.

Сам тебе каравай поднесу:

Необъятный, горячий, пахучий

Несусветных стихов каравай.

Я спускаюсь с серебряной тучи,

Твой Есенин, родной и могучий,

Поскорее мне дверь открывай!

С. ЕСЕНИН, октябрь. 1995

51

ВЕСТНИК

Я взял очи от синего Неба,

Я взял губы от алой зарницы.

На макушке колосьями хлеба

Предрассветная рожь колосится.

У тумана я взял свои песни,

Расплескал их в предутреннем звоне.

Я пришёл к вам как ласковый вестник

С колокольцем в жемчужной короне.

С. ЕСЕНИН, октябрь 1995

НЕ ПЛАЧЬ, РУСЬ

Ну, не надо, родная, не надо

У звенящих потайственных струн

Приносить мне и смирну и ладан,

Жив и ныне твой сын – говорун!

Он ветвями Вселенского сада

Защищён от недоброго взгляда.

И стихов золотая отрада

Бубенцами поёт на ветру!

С. ЕСЕНИН, октябрь. 1995.

ТЕБЕ, ЧЕЛОВЕК!

Я ударю и в бубен и в гусли,

Пропою лебединой струной.

Ни единую трель не пропустит

Голубая мелодия грусти,

Не разлучная всюду со мной.

Сколько лет я пою для Вселенной.

Я заряжен Россией навек.

Стих мой лёгкий, печальный, нетленный

Предназначен тебе, Человек!

С. ЕСЕНИН, октябрь 1995.

ЕСЕНИН ЖИВ, ЕСЕНИН ЕСТЬ!

поэма

СВИРЕЛЬ:

Скажи, Сергей, откуда эта боль,

такая боль в твоём открытом взоре,

Почти ребёнка, юноши, собой

пригожего, но и тогда в раздоре

С огромным Миром, погубившем вскоре

то юное и нежное созданье?

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Да, эта боль всегда во мне жила,

С младенчества, мне кажется, с рожденья.

И даже в те благие времена,

Когда Душа парила в наслажденье,

Та боль во мне бессменно сердце жгла,

Сойдя ко мне из бездны Мирозданья.

СВИРЕЛЬ:

Серёженька, ты думаешь, была

та боль за что-то наказаньем?

Иль свыше было сердцу то дано,

52

как знак Души, отмеченною Богом?

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Тот Неба Знак вещал Душе о многом:

Что мне лететь до Светлого Порога;

И то, что мне Россия – вместо хлеба

Была дана, как грусть и как крещенье,

Чтоб помнил все её страданья наизусть,

исполнивши своё предназначенье.

СВИРЕЛЬ:

Скажи, Сергей, зачем в такие сроки –

как молния – сверкнуть и улететь –

Тебе была дана звезда Востока,

что уж со звёздной карты не стереть?

Зачем так краток был тот звёздный путь –

Взойти, блеснуть, сорваться, улететь!

Неужто Бог не мог предусмотреть

другой судьбы для грустного Поэта?

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Ты знаешь, сам я думаю об этом –

Взойти, сверкнуть, взлететь и умереть! –

Что может быть нелепее при этом?

Что горестней для матери Поэта?

СВИРЕЛЬ:

Скажи: и для любимой, и для Музы,

Которую оставил ты, любя…

Священнее не ведал ты союза.

И слаще и трудней не ведал ты обузы,

Как этих строчек груз и преданность огня,

который задевает и меня!

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Да, соглашусь с тобою – верно, Муза

Рыдала вместе с матерью моей,

когда меня не стало.

СВИРЕЛЬ:

Но Музу ту Россией называло

Поэта сердце в те глухие времена,

когда ещё моя страна

Есенина почти совсем не знала.

Лишь чувствовала, бедная, она,

что он взойдёт, мелькнёт и,

Громкий зазывала в крестьянский рай,

Над головой своею вечный круг замкнёт.

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Не ведала, не знала, не гадала…

Уверен, что когда она рыдала,

Та горечь слёз на землю выпадала

и зёрнами благими проросла.

СВИРЕЛЬ:

И вот взошли есенинские всходы

в согласии и вопреки Природы.

И всходы те благую дарят весть:

ЕСЕНИН ЖИЛ, ЕСЕНИН ЖИВ, ЕСЕНИН ЕСТЬ!

26, 08, 1989.

ГДЕ ТЫ, РУСЬ?

В тьму ночную вперив очи,

Смотрит время, как сова.

53

Скоро новый стих начну я.

Отдохнула голова.

Как насос качает время

Сквозь себя поток светил.

Нелегко такое бремя.

Время! Я тебя простил,

Что меня ты обобрало,

Оборвало пух волос,

Дом родной разворовало,

Крепкий тын и жёлтый тёс.

Ни калитки, ни колодца

На застиранном лужку.

Вряд ли где ещё найдётся

По тропинке и рожку,

Чтобы утром в поле вынуть,

Крикнуть ветру: «Погоди!»,

Стадо древнее раскинуть

На серебряной груди

Росных трав. Затем под вечер

На малиновой заре

Каблучкам идти навстречу,

Бросив косу во дворе.

Пыль дорожную вдыхая

После грохота *«марусь»,

Меркнут очи, высыхая:

Где ты Русь, Святая Русь?!

Сергей ЕСЕНИН. 21,08, 1989.

Примечание: грохот *«марусь». «Маруся» – жаргонное словечко, означающее

Маруську, девчонку в чёрной кожанке. пришедшую на службу в ГПУ. (Так звали их в

народе)

По аналогии этот образ перенесён на чёрные воронки, в которых чекисты возили

политзаключённых.

Ворон, воронок – мрачный образ, несущий в фольклоре предчувствие смерти.

В литературу образ «чёрной маруськи» - тюремной машины ввела впервые Анна

Андреевна Ахматова в своей поэме «Реквием».

НОВАЯ РУСЬ

поэма-диалог

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:

Я знал Россию много лет,

разутую, раздетую, босую.

И сам когда-то, беден и раздет,

Пришёл в тот Питер, где нашёл Поэт

другую жизнь. Её рисую

в своих стихах уж много лет.

Но я не знал такую

Россию, Родину, которая светла,

как родничок в лесу,

и говорит стихами.

54

И шепчет мне стихи с планеты, не стихая.

Увы, такой России я не знал.

Она мне видится как женщина, как лебедь,