Admin - Unknown
– Когда смотришь отсюда, – заговорил Флинч, – то можно подумать, что это обычный струйный принтер. Вообразите, это вовсе не так. Я всегда считал, – продолжил он, – что чужого доверия не добиться, когда сам человеку не доверяешь. Полагаю, вы не станете мне возражать. Пойдемте.
Хоуп не собиралась возражать. Авторитет профессора, которого она прежде встречала только в аудитории, на его лекциях, здесь – в непривычной обстановке, вблизи – только казался весомее. Вблизи профессор выглядел внушительнее, чем издали.
Он подошел к рабочему столу исследователей.
– Согласен, этот аппарат смахивает на простой канцелярский агрегат, но учтите, он предназначен не для воспроизведения прикольных фоток на глянцевой бумаге, – начал он объяснять со смехом. – Сейчас вы все увидите и будете поражены. Сначала сканер, вроде тех, что оцифровывают документы, считывает повреждения прямо с тела раненого.
На вделанном в стену экране появилось в реальном масштабе времени то, что описывал Флинч: мужчина с ожогом руки третьей степени на больничной койке. Врач сканировал конечность раненого при помощи такого же прибора, который видела перед собой Хоуп. После этого компьютерный терминал выдавал объемное изображение ожога. Дождавшись конца видеоролика, Флинч продолжил:
– Аппарат анализирует рану, определяет глубину и контуры поврежденных структур, костных тканей, мускулатуры, кровеносной и нервной систем, слоев кожного эпителия. Эти данные передаются на компьютер, который их обрабатывает и передает на наш чудесный принтер. Чернил в нем нет, а что же есть? Понятный вопрос. Каждая его кассета наполнена здоровыми клетками, взятыми у нашего пациента и размноженными нами. Принтер проецирует эти здоровые клетки или, правильнее сказать, распыляет их именно там, где каждая из них должна прижиться и начать делиться, чтобы поражение было в конце концов залечено. Грубо говоря, мы напрямую впечатываем различные клеточные слои в рану нашего пациента. Впечатляет? Пока что это прототип, но первые результаты невероятно вдохновляют[2]. Вон там, – важно продолжал Флинч, указывая на следующий зал, – мы работаем над объемным воспроизведением целых органов. Если бы вы знали, сколько людей умирает каждый год только из-за отсутствия пригодных доноров! Не готов утверждать, что мы в конце концов сумеем напечатать в нашем салоне 3D-почку, другое дело больница, там рано или поздно…
Флинч повернулся к Хоуп и уставился своими голубыми глазами ей прямо в глаза. Он шумно втянул воздух и принял картинную позу.
– Понимаете, мисс, если мои студенты иногда называют меня высокомерным, хотя вы, уверен, не разделяете этого мнения, то дело только в моем страстном отношении к нашим здешним занятиям. Этот комплекс раскинулся на площади более тридцати тысяч квадратных метров. Сами можете вообразить, сколько разнообразных направлений здесь разрабатывается. Люк проводит вас обратно. Утро вечера мудренее, завтра вы ему ответите, возникло ли у вас желание к нам присоединиться. Если нет, то теперь, когда вы знаете, зачем мы существуем, я рассчитываю на ваше молчание. Хотя ничего из того, что я вам показал сегодня вечером, не составляет большой тайны.
– А то, чего вы мне не показали?
– А это, моя дорогая, вы увидите только после того, как примете решение. Поверьте, вас ждут еще и не такие чудеса!
* * *
– Тебе нечего мне рассказать?
– Я в раздумьях.
– Как прошел ужин с Люком?
– Хорошо… Умираю с голоду, у тебя в холодильнике ничего не найдется?
– Ага! – И Джош встал с дивана.
Обшаривая крохотную кухню, он надеялся найти что-нибудь, что понравилось бы Хоуп; содержимое холодильника выглядело плачевно. Джош захватил пару йогуртов и остатки купленного накануне, а то и пару дней назад фруктового салата; впрочем, по здравом размышлении он счел более разумным отправить его в мусорную корзину. Последние надежды возлагались на запасы хлопьев и на начатые плитки шоколада. Свалив свои находки на поднос, он понес их в комнату. Хоуп, сидевшая по-турецки на диване, радостно набросилась на кукурузные хлопья.
– Давно вы с Люком знакомы?
– Сначала надень футболку. У мужчин, конечно, мания делать два дела сразу, но если ты воображаешь, что, любуясь на твою голую грудь, я смогу вести связную беседу…
– Откуда такая сексуальная озабоченность?
– Действительно, откуда ей взяться? Забудь про футболку. Наша с Люком подростковая пора может подождать.
Джош опрокинул Хоуп на подушку и стал целовать.
– Прекрати! – взмолилась она, выскальзывая из его рук. – Мне правда хочется узнать.
Она схватила с кровати рубашку Джоша и натянула ее с лукавой улыбкой.
– Мы познакомились еще в школе. Тебе-то что?
– Каким он тогда был?
– Немного чокнутый – это как раз то, что мне сразу в нем понравилось.
– Все мы отчасти со сдвигом. Сдвиг – это щелка, через которую проникает свет.
– Ну, значит, он весь светился. Мы с Люком были соседями. Мы выросли в пригороде, где сразу после заката солнца закипали драки. Все сбивались в банды, вот и у нас с ним была своя банда – из двух человек.
– Ты был драчуном?
– Не совсем, из-за этого и не примкнул ни к одной группе. Люк – другое дело: он был для своего возраста дылдой, чувствовал ответственность за своего младшего брата и научился добиваться уважения к себе. Чего только мы не вытворяли! А потом учитель физики прочистил нам мозги.
– Сколько лет вам тогда было?
– Одиннадцать. Каценберг – он называл себя Кацем – был интереснейшим человеком. Благодаря ему мы открыли для себя новую вселенную – ну, я немного преувеличиваю, эта вселенная всегда была рядом, просто раньше она нас не привлекала. Мой отец работал на фабрике электрооборудования, отсортировывал брак. Отец Люка, инженер по образованию, обслуживал кондиционеры. Понятно, что научная карьера привлекала нас не больше, чем возможность поцеловать мою кузину.
– Почему? Она была страшная?
– Была и осталась. Кац привил нам вкус к чтению, уделял нам внимание, развил в нас тягу к знаниям. Он был странный: в любое время года носил вельветовую куртку цвета гусиного помета. До сих пор недоумеваю, как такой тонкий человек мог иметь такой дурной вкус в одежде! И ездил он на омерзительно грязном древнем «датсуне». Как ни странно, все у него было старое… кроме него самого. Он невероятно продвинуто мыслил. В конце урока иногда устраивал ритуал, от которого мы покатывались со смеху. Он призывал волшебника, великого Кудаи, защищавшего нас от зловредного племени, которое он прозвал «сектой Невозможных». Он прожужжал нам уши, уверяя, будто мы будем на каждом шагу сталкиваться с приверженцами этого культа, и умоляя никогда их не слушать и держаться от них подальше. Однажды он явился в класс с маленьким лимонным деревом – вздумал выращивать лимоны. Об этом, ясное дело, все пронюхали, все стали над ним насмехаться, потому что лимоны у нас в Болдуине водились только в супермаркете, привезенные из Флориды. Он заставил нас построить оранжерею, и мы узнали о существовании солнечных ламп… Слыхала о светотерапии?
– Нет, я ухитрилась поступить на самый лучший факультет, но осталась полной дурой.
– Очень жаль. В общем, мы целый год ухаживали за его лимонным деревцем. Спустя восемь месяцев мы стали продавать в школе лимонад. Именно наш учитель обнаружил в нас склонность к наукам. Мы с Люком посвящали все свободное время поиску всяческого лома среди родительского хлама – это занятие доставляло нам бездну удовольствия. Однажды мы так нагрузили карманы всякой всячиной, что потеряли бы штаны, если бы ежесекундно их не подтягивали. Каценберг заставил нас опорожнить карманы и признаться, откуда взялись наши сокровища. В обмен на его обещание не выдавать нас родителям мы согласились начать что-то мастерить. Нашим первым изобретением стал увлажнитель воздуха на основе старого кондиционера, включавшийся автоматически при определенном уровне влажности. Это была пробная модель, собранная черт знает из чего. Она неплохо работала в течение суток, после чего загорелась в сарае у отца Люка. К счастью, мы были рядом и свели ущерб до минимума. Чуть погодя, снова при пособничестве нашего учителя, мы придумали систему, включавшую автомобильные «дворники» при первых каплях дождя. Мы смонтировали ее на машине отца Люка, не сомневаясь, что получим за это грандиозную взбучку. Но вышло наоборот. Следующим вечером он ждал нас у сарая, и этот момент предопределил наше будущее. Он поздравил нас и сказал, что это гениальное изобретение, однако на свете существуют системы еще совершеннее нашей. Наши устройства, включавшие «дворники», имели большой изъян: они загораживали добрую треть ветрового стекла. Отец Люка добавил, что, воспользовавшись его мастерской в следующий раз, нам стоило бы изобрести что-нибудь пооригинальнее. Ему, мол, все равно, что мы станем придумывать, лишь бы нам не пришлось зарабатывать на жизнь ремонтом кондиционеров. Мы с Люком увидели в глазах его отца надежду, похожую на мольбу о помощи. Он был таким важным для нас человеком, что подвести его было немыслимо. Дальнейшее ты знаешь: мы вкалывали как заведенные и до сих пор мастерим всякие необычные штуковины, правда, толку от них может выйти гораздо больше, чем от «умных стеклоочистителей»…
