Макс Лукадо - В деснице благодати

которой покачивалась табличка с напоминанием о том, что «родителям вход запрещен

до 17.00».

У веревки я оказался не первым. Там уже стояли другие родители. То и дело

кто-нибудь смотрел на свои часы. Никаких серьезных разговоров, только дежурные

«как дела?», «откуда вы приехали?» и «сколько у вас детей?». Все примерно в таком

духе. Наши мысли уносились вдаль по этой пыльной дороге. Где-то в половине пятого я

заметил, что несколько родителей придвинулись ближе к веревке. Чтобы не отставать, я тоже придвинулся поближе. Хотя почти все пространство перед веревкой было уже

заполнено, там оставалось местечко для одного человека. Я протиснулся мимо

какой-то родительницы, которая не услышала звон ипподромного колокола. Мне было

жалко ее, но не настолько, чтобы уступить ей мою беговую дорожку.

За пять минут до «времени X» все разговоры смолкли. Хватит заниматься

пустяками, тут дело серьезное. Гоночные болиды выстроены на старте. Бегуны уперлись

подошвами в колодки. Пошел обратный отсчет. Нам только и нужно было, чтобы

кто-нибудь убрал веревку.

Для выполнения этой благородной миссии на дороге появились два воспитателя.

Они прекрасно понимали, что нельзя просто взять один конец веревки и перейти с ним

на другую сторону дороги перед толпой родителей. Такой шаг стал бы роковым — им

ни за что не уцелеть под копытами рванувшего вперед табуна. Вместо того чтобы

рисковать жизнью, они взялись каждый за свой конец веревки и по условному сигналу

бросили ее на землю (им уже не раз доводилось такое проделывать).

Нас впустили!

Я был готов к этому мгновению. Я достаточно долго его ждал. Начав с быстрого

шага, я краем глаза заметил, что кое-кто из родителей перешел на трусцу. «Ага, так вот

как тут надо!» Хорошо, что на мне были кроссовки. Я побежал. Хватит тянуть резину!

Час пробил, веревка отброшена, и я готов был на все, чтобы увидеть моих дочек.

Бог испытывает те же самые чувства.

Он приготовился к встрече со Своими детьми. Он тоже в разлуке с ними. Он тоже

сделает все что нужно, чтобы вернуть их домой. И все же Его желание далеко

превосходит наше. Забудьте об авиаперелетах и арендованных машинах — речь идет о

воплощении и жертве. Забудьте об одной ночи в отеле — что вы скажете о том, чтобы

прожить на земле целую жизнь? Я сменил свое местопребывание с Техаса на Миссури.

Он сменил Свое местопребывание с небесного престола на ясли в Вифлееме.

Для чего? Он знал, что Его дети остались без Отца. И Он знал, что мы не в силах

вернуться без Его помощи.

Грех, всеобщая проблема

Но отделяют нас от Бога не веревка и не правила лагерной администрации. Нас

отделяет от Бога грех. Мы не настолько сильны, чтобы уничтожить его, и не настолько

хороши, чтобы его загладить. При всех наших различиях у нас есть одна общая

проблема. Мы отделены от Бога.

«...Нет праведного ни одного, нет разумевающего; никто не ищет Бога; все

совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного» (Рим.

3:10-12, курсив мой. – М. Л.).

У вас не возникло впечатления, что Павел старается что-то нам объяснить?

Каждый человек на изобильной Божьей земле упустил это. Гедонисты — потому

что стремятся к удовольствиям, а не к Богу. Судьи — потому что заносятся, вместо того

чтобы поклоняться Богу. Законники — потому что выбирают труды, а не благодать.

Строитель хижины хочет наслаждений, обвинитель ближнего хочет избежать

наказания, укладчик камней хочет стать добродетельным. Первый не считается с Богом, второй старается Его отвлечь, третий рассчитывает от Него откупиться. Но все трое

разминулись с Богом. Все трое безбожны.

Ни один не похож на младшего сына, который доверяется отцу, желающему

вернуть его домой.

Смерть, всеобщее состояние

Это главная беда рода человеческого. Мы страшно далеки от нашего Отца и

понятия не имеем, как вернуться домой.

Послушаем, как Павел в роли патологоанатома описывает анатомию грешников.

«Гортань их — открытый гроб...»

«...Языком своим обманывают...»

«...Яд аспидов на губах их».

«Уста их полны злословия и горечи».

«Ноги их быстры на пролитие крови....»

см.: Рим. 3:13-15

Какая омерзительная картина! Гортань, подобная разверстой могиле. Лживый

язык. Ядовитые укусы. Сквернословящие уста. Ноги, стремительно несущие грешника к

убийству. И в заключение Павел указывает причину всего: «Нет страха Божия перед

глазами их» (Рим. 3:18).

Грех поражает человека целиком, от подошв до макушки. Грех пагубен не только

для каждого человеческого существа, но и для существования каждого человека. В

Послании к Римлянам Павел чуть позже говорит об этом со всей определенностью:

«...возмездие за грех — смерть...» (Рим. 6:23).

Болезнь греха смертельна.

Грех обрекает нас на медленную, мучительную смерть.

Грех делает с жизнью то же самое, что нож с цветком. Цветок с перерезанным

стеблем отделен от источника жизни. Сначала он все такой же красивый, яркий и

свежий.

Но взгляните на него спустя какое-то время — листья его увянут, а лепестки опадут.

Как бы вы ни старались, цветок уже никогда не оживет. Полейте его водой. Воткните

стебель в почву. Удобрите землю. Прикрепите цветок обратно на куст. Делайте что

хотите. Цветок погиб.

Когда китайский диктатор Мао Цзэдун умер в 1976 году, его врач, доктор Ли Жисуи, вынужден был взяться за невыполнимую задачу. Политбюро потребовало: «Тело

председателя Мао должно сохраниться навеки». Специалисты возражали. Возражал и

сам доктор. Он видел иссохшие, изъеденные тлением останки Ленина и Сталина. Он

знал, что тело, в котором нет жизни, обречено на разложение.

Но он получил приказ. В труп закачали двадцать два литра формальдегида.

Результат оказался ужасающим. Лицо Мао раздулось как мяч, а шея по толщине

сравнялась с головой. Уши торчали под прямым углом, а раствор сочился сквозь все

отверстия. Группа бальзамировщиков пять часов трудилась с полотенцами и ватными

тампонами в руках, чтобы удержать вытекающую жидкость в теле. В конце концов, лицо приобрело нормальный вид, только грудь осталась разбухшей, поэтому френч

пришлось распороть на спине, а тело прикрыть красным флагом компартии.

Для церемонии похорон этого было вполне достаточно, но власти хотели, чтобы

тело могло вечно лежать в мавзолее на площади Тяньаньмэнь. Целый год доктор Ли

Жисуи руководил сотрудниками подземной медицинской лаборатории, в которой

пытались спасти останки от разложения. Ввиду тщетности усилий правительство

распорядилось изготовить восковую фигуру Мао Цзэдуна. И само тело, и его восковую

копию привезли в мавзолей на площади Тяньаньмэнь. Десятки тысяч людей собрались, чтобы пройти мимо хрустального саркофага и отдать последнюю дань уважения

человеку, который руководил Китаем на протяжении двадцати семи лет. Но даже сам

доктор Ли Жисуи не знал, видят ли они тело вождя или восковую куклу1.

Не делаем ли мы то же самое? Разве не этим занят род человеческий? Разве не на

это уповает трудоголик? Не этой ли целью вдохновляются все алчные, властолюбивые и

развратные люди? Только мы стараемся влить не формальдегид в труп, а жизнь в душу.

Мы дурачим достаточно много людей, стараясь протянуть еще чуть-чуть. Порой мы

уже и сами не знаем, видят ли окружающие наше истинное «я» или восковой манекен.

В мертвом цветке нет жизни.

В мертвом теле нет жизни.

В мертвой душе нет жизни.

Отсеченная от Бога душа увядает и умирает. Последствия греха — это не тяжелый

день и не плохое настроение, а смерть души. Признаки гибели души видны ясно: стремительно несущие на убийство ноги, сквернословящие уста, не видящие Бога глаза.

Теперь вы понимаете, почему люди бывают такими низменными. Их души мертвы.

Теперь вы понимаете, почему иные религии бывают такими жестокими. В них нет

жизни. Теперь вы понимаете, почему торговец наркотиками может спокойно спать

ночью, а диктатор может жить, не испытывая угрызений совести. У него ее нет.

Завершающее действие греха состоит в том, что он убивает душу.

Нам нужно чудо

Увидев суть проблемы, сможем ли мы увидеть решение? Решение — не в

улучшении общественного строя или народного образования; не в том, чтобы накачать

в труп больше формальдегида. Решение не сводится и к большей религиозности: нам