Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть

Вторая часть дилогии была издана впервые в 1895 году; в том же году появилось второе издание; третье — в 1900 и четвертое — в 1916 году. Пьеса включалась во все норвежские собрания сочинений Бьёрнсона. К началу 20-х годов столетия пьеса была переведена на немецкий, французский, итальянский и испанский языки. В России она впервые была издана совместно с первой частью в 1907 году. Примечательно, что в 1919 году вторая часть «Свыше наших сил» была издана Театральным отделом Наркомпроса в серии зарубежных пьес на революционную тему.

Первая постановка пьесы была осуществлена парижским театром «Творчество» в 1897 году. В ноябре 1899 года состоялась премьера в Национальном театре в Кристиании и в копенгагенском Народном театре.

Эта драма Бьёрнсона вызвала ожесточенные дискуссии в западно­европейской критике; во многих странах цензура запрещала ее постановку на сцене. Со специальной статьей, посвященной дилогии, выступил Ф. Меринг. Он писал: «Конечно, Бьёрнсон имеет весьма странные представления о средствах разрешения социального вопроса, и как только выступает Элиас Санг, дело становится безнадежным.

Но рабочее собрание между рабочей депутацией и фабрикантом Хольгером во втором, прения фабрикантов в третьем – всё это свидетельства в своем роде мастерского дара наблюдения и изображения. Мы не знаем даже, что можно сравнить с драмой Бьернсона в современной драматургической литературе; она является крупным прогрессом даже в сравнении с «Ткачами», которые показывают нам только первые начатки того, что Бьёрнсон cyмeл изобразить уже в значительно более высокой исторической фазе развития».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Элиас Санг.

Ракел Санг.

Пастор Братт.

Пастор Фалк.

Отто Херре.

Андерс Колл, по прозвищу Полевая мышь.

Эльза, по прозвищу Свиная шкура.

Слепой Андерс, Ханс Бро, Пер Стюа, Ханс Улсен, Хенрик Сэм, Аспелюнд – рабочие.

Xолгер, Анкер, Му, Юхан Сверд, Кетил, Блум – фабриканты.

Xалден, архитектор.

Кредо, юноша 18 лет.

Спера, его сестра 15 лет.

Глухонемой.

Человек в коричневом.

Рабочие, женщины, дети, фабриканты.

Глубокое ущелье, уходящее вправо. Вдали смутно различимое море. По обеим сторонам ущелья беспорядочно расположенные маленькие домишки. Некоторые из них — просто досчатые каюты или кормы кораблей. Есть дома двухэтажные с наружными лестницами. Некоторые дома стоят вблизи дороги, на откосе, так что каждый этаж имеет свой особый выход на дорогу. Посередине, внизу, площадь, на которой устроено нечто вроде рынка со старинным водоемом и фонтаном. Вокруг тоже дома. Справа, на переднем плане, полуразрушенный дом с выбитыми стеклами; его двери сорваны с петель; на согнутом шесте изодранная вывеска с надписью «Преисподняя». Сверху слышен глухой непрерывный гул. Это гудит железный мост, Переброшенный через ущелье. Время от времени слышны также пронзительные свистки локомотивов и тяжелый гул проносящегося поезда. Затем глухой и более слабый гул колес и стук лошадиных подков.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Еще до того как поднимается занавес, слышно похоронное пение. Поет много голосов. Когда занавес поднимается, из одного бедного дома слева выносят большой гроб, за этим гробом второй, поменьше, за ним третий, еще меньшего размера. Площадь заполнена рабочими, женщинами, детьми. Все мужчины сняли шляпы и шапки. Многие женщины и мужчины плачут. Некоторые маленькие дети громко плачут и кричат. Похоронное шествие выстраивается с пастором Фалком во главе. Он, в облачении, ведет под руку старика, а поэтому идет медленно. Вся процессия следует за ними. Дойдя до поворота дороги, ведущей из ущелья, они направляются вправо. Пение долго слышно сверху, по мере того как шествие поднимается по дороге. Еще до того как пение стихает, из полуразвалившегося дома робко вылезает пожилой человек. На нем длинный широкий сюртук. Человек держится так, словно не знает, куда ему деваться. Он смотрит на разрушенный дом и наконец, усаживается на ступеньку наружной лестницы.

Над тропинкой, по которой поднималась похоронная процессия, по­является человек. На нем черный скромный поношенный костюм. На большой голове картуз, который ему маловат. На правой ноге довольно хороший ботинок, на левой — шлепанец, привязанный к ноге за подошву. Лицо человека багрово-красное, руки — багрово- синие, волосы короткие и темные. Осанка у него смелая, движения резкие. Увидев человека, сидящего на ступеньке лестницы, он останавливается, потом медленно подходит поближе. Человек, сидящий на ступеньке, видит его, но отворачивается. Имя этого человека Андерс Колл, прозвище — Полевая мышь.

Андерс Колл (бормочет). Мдаа! Опять его выпустили!

Отто Херре. Скромная полевая мышь погружена в раздумье на пороге своей разоренной норы!

Андерс Колл (продолжает бормотать). Мдааа! Он уже хватил сегодня! Сразу видно.

Отто Херре. Окна выбиты! Вывеска наводит на грустные мысли и подобна праздно утекающей водке! Лестницу сломал ураган, — сломал и швырнул ее в океан судьбы твоей. А ты уцепился изо всех сил за этот жалкий обломок твоего житейского корабля!

(Андерс Колл тихонько посмеивается.)

А дверь-то какая! Дверь, повидавшая на своем веку столько людей, которые входили в нее попрошайками, а выходили из нее королями. Что же она теперь обмякла, как пьяница, который цепляется за каждую стенку на улице? Вот как бывает с теми, кого поразит гневная десница добродетели!

Андерс Колл. Значит, новости доходят и в места заключения?

Отто Херре. От всего твоего имущества остались одни черепки и скорлупки! Твоим стаканам и бутылкам приходится теперь только танцевать под свое собственное бренчание!

Андерс Колл. А ты поостерегись-ка, раз ходишь без сапога: здесь полно осколков!

Отто Херре. А где же твои бочки, полные водкой?

Андерс Колл (вздыхая). Ау! Были да сплыли! Ау!

Отто Херре. Так-таки все перебили? Значит, правда, что вино твое текло ручьями? И все по приказу какого-то паршивого пастора!

Андерс Колл. Да, он стоял, где ты теперь, и командовал!

Отто Херре. Но разве здесь нет никаких властей? Разве здесь, в преисподней, царит одно беззаконие? По­чему же ты никому не жаловался?

Андерс Колл. Какое там! У нас тут из-за этой забастовки все законы стали дыбом. Попробуй я пожаловаться, со мной уж вовсе расправились бы! Они, знаете ли, постановили, чтобы меня вовсе изничтожить. Вот, спасибо, Братт заступился...

Отто Херре. И все из-за того только, что Марен, славная наша Марен, сошла с ума!

Андерс Колл. А что я могу поделать?

Отто Херре. Подумать только, Марен убила своих собственных детей! Да ведь я же сам видел, как они скакали вокруг нее — босые, кудрявые, веселые. Что такое жизнь после этого?

Андерс Колл. И ведь себя-то убила! И себя тоже!

Отто Херре. Да, да — и себя! Сначала убила детей, а потом себя! Медея! Настоящая Медея.

(Декламирует стихи на греческом языке.)

Напрасно, дети, я вскормила вас

И горькими трудами изнурялась,

Напрасно я вас в муках родила!

Андерс Колл (снова приподнимаясь). А я-то тут при чем?

Отто Херре. Ах ты, злосчастная полевая мышь! Ну, скажи правду перед открытой могилой — так ведь говорится в народе, — а тут ведь даже и не одна могила, а целых три открытых могилы! Ну, признайся, ведь водку-то она покупала у тебя. Ведь ей нужно было напиться, чтобы набраться смелости для совершения такого страшного дела.

Андерс Колл. Да почем я знал, что она замышляет? Я невинен, как дитя малое!

Отто Херре. Ну, не плачь, не плачь, Полевая мышь. Это не идет к твоему сану и положению! Уверяю тебя, будь я тогда на свободе... нет, я не то хотел сказать, — будь я в ту минуту здесь — ничего не случилось бы. Но как это народ не опомнился, когда видел, что водка текла впустую? Просто-таки текла впустую!

Андерс Колл. Текла, парень, текла, как прозрачный ручей! Вот ведь как!

Отто Херре. И они не лакали ее с земли, лежа на брюхе? Не черпали ее ложками? Не загребали пригоршнями? Не прибежали сюда с чашками и ведрами?

Андерс Колл. Она текла под ноги пастору. Так нужно! — вот что он сказал. Так нужно!

Отто Херре. Братт силен! Но всему же есть границы. Удивительное происшествие. Вроде землетрясения! Что же он такое, этот ваш Братт? Господь бог у вас, что ли?