Санин Евгений - Святая - святым
После того, как все было рассказано, он почувствовал вдруг такую легкость, что казалось, птицей мог взмыть над повозкой. Но вслед за этим, словно испугавшись, как бы он и впрямь не сделал этого, события минувшего дня всей тяжестью навалились на его ресницы. И когда отец, очнувшись, тихо спросил:
- Но почему?!
Ответа не последовало - Крисп уже спал...
5
Потом буквы стали сливаться в шеренги…
Уснул и Стас. Он даже сам не понял, в какой момент это случилось.
Сначала буквы, выделенные аккуратным, похожим на учительский, почерком, начали рябить и менять очертания.
«Б» - римскими легионерами понесли на себе колья для частокола вокруг лагеря... «а» - щитами болтались за спинами уставших воинов... «к» - в имени римского мальчика замахивалась бичом на четверку коней... а бесконечно долгое слово «последовало» - на трех, выточенных из бревен колесах, прокатилось тяжелым, неповоротливым тараном...
Потом буквы стали сливаться в шеренги строк, шеренги - в когорту страницы... И вошедшей маме осталось лишь поднять упавшую на пол тетрадь, укрыть Стаса одеялом и выключить свет.
6
- Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..
- Да что же вы, ироды, делаете?
- И так закрыли, родимую, так и еще совсем порушить решили?
- Креста на вас нет!
- А зачем он нам? Посторонись, мамаша! Люди в космос вовсю летают, а ты до сих пор – крест… крест… Кстати, Иван Петрович, с крестом-то что делать будем?
- Как что? Зацепи тросом, и – трактором вниз!
- Трактором я могу, а на купол найди, кого помоложе, лезть. Вон – хотя б Капитона!
- Эй, Капито-о-он, иди-ка сюда!
- Ну, чего еще?
- Кончай иконы рубить! Давай, лезь на купол!
- Сам лезь! Не видишь, я руку поранил?
- Еще не хватало, чтоб председатель колхоза пятками перед вами сверкал! Ну что, ни одного смелого, что ли, во всей Покровке нет?
- Есть, дядя Вань, есть!
- Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..
Скрипнула входная дверь, в палату пахнуло свежим ночным воздухом, и в полной темноте послышались чьи-то осторожные шаги.
- Кто здесь?
- Это я, отец Тихон, Валентина!
- А почему свет не включаешь?
- Вас не хотела будить. И потом, я ведь тут каждую вещь на ощупь знаю! Сейчас только таблетки возьму…
- Что шмыгаешь носом – маме?
- Нет, теперь уже мне! Маме больше никакие лекарства не помогут…
- Что… Пелагея Васильевна… Бабушка Поля – умерла?!
- Нет! Но… «Скорая» только что приезжала, и просили – больше не вызывать. Сказали, чтобы я дала умереть ей спокойно. А как это – спокойно, если она всё время священника из города просит привезти, а тот, как нарочно, в отъезде… Не могу больше смотреть на ее муки. Ну, я пошла!..
- Погоди… постой! А я тут зачем?
- Так вам ведь нельзя!
- Ну, это еще, как сказать? Ты мне только…подняться помоги, а там уже Сам Бог нам поможет!
- Но, отец Тихон… отец Тихон!! Отец Тихон!!!
- Вот видишь, и встали… и идем!
- Вам не плохо? Не больно?
- Нет, всё хорошо. Всё хорошо будет! Воздух-то здесь какой, а? Соловьи поют… Вот и пришли… Вот и калиточка ваша… И дверка. А вот и бабушка Поля. Ну, здравствуйте, Пелагея Васильевна!..
- Васенька? Вася!!
- Мама, какой же это Вася? Это я тебе батюшку привела! Как ты просила… Сейчас он тебя исповедует, причастит! Не обращайте внимания, отец Тихон. Это у нее от лекарств…
- Отец… Тихон?
- Да, бабушка Поля, да… Ты готова?
- Конечно, сынок! Уж столько ждала… Конечно…
Валентина тихонько вышла из комнаты и вошла, когда ее мать, уже счастливая и умиротворенная, лежала после исповеди и святого причастия…
Отец Тихон сидел рядом с ней, гладя ее руку…
Они о чем-то разговаривали, и, увидев вошедшую, быстро закончили свой разговор. Собственно, прерывисто и едва слышно говорила одна бабушка Поля:
- Это хорошо, что ты не успел сказать всего Капитону... И другим открываться не стоит… пока! Тебе надо, чтобы люди и поверили, и доверили тебе сделать то, ради чего ты приехал. А узнают, кем ты был, не поверят даже тому, кем стал. Не все, конечно… Но есть еще такие, которые опять станут мутить народ…
- Всё хорошо… все хорошо будет, баба Поля! И храм в Покровке поднимем. И службу снова начнем!
- Дай-то Бог! Моя мама ведь за него жизнь положила… Поехала в город просить, чтобы храм не закрывали, а ее вместе с батюшкой нашим, отцом Григорием за это…
- Знаю, бабушка, помню – расстреляли… Но теперь они – святые, молятся за нас, и нам нужно только радоваться этому!
- Вот я и радуюсь… Гляжу на тебя и совсем умирать не страшно… Жив Господь!
- Ну, может, и ты еще поживешь!
- Нет, мне уже уходить!.. Пора… И теперь слушай самое главное… ради чего, может, Он дал мне дожить до этого дня… Когда всё будет готово, Валя – слышь, дочка? - откроет тебе дверь в комнату… куда не входила ни одна живая душа, после того, как её закрыл отец Григорий… Но – только, когда всё будет готово, и ни днем раньше! Это его последний наказ… Там ты найдешь всё, что тебе будет нужно. А теперь всё, ступай!.. Иди… Не знаю, и чего я такого хорошего… сделала в жизни, что Господь… так утешил меня… в самом её конце?..
Глава шестая
1
- Ванька! - ахнул Стас, бросаясь к окну...
Стас, проснувшись, приоткрыл один глаз и тут же зажмурился. Солнечный луч, который все утро досаждал ему, норовя пролезть под ресницы, сделал свое дело. Спать больше не хотелось.
Он зевнул, сладко потянулся и замер, силясь припомнить, как это бывает иногда в первые мгновения после сна, где он и что ожидает его сегодня. Помнится, что-то важное! Но - хорошее или плохое?..
Стас обвел взглядом голые, без привычных плакатов с футболистами и певцами, стены... услышал кудахтанье кур, полаивание собак...
Ах, да - он в деревне!
Набежавшая на солнце тучка проглотила озорной луч.
Так что же все-таки: плохое или хорошее?
В соседней комнате негромко переговаривались родители.
Стас прислушался.
- Хоронить-то когда теперь будут? - спрашивал мамин голос.
Бесцветный от усталости папин отвечал:
- Как и положено, по обычаю, на третий день.
- Значит, в воскресенье?
Стас насторожился: неужели отец Тихон уже умер?!
Но нет, речь шла о какой-то Пелагее. А после - и вовсе о нем:
- Что наш?
- Спит! Жалко его... Может, выпустим сегодня?
- Пусть сидит дома, ума-разума набирается!
«Вот оно - наказание!» - вспомнил, наконец, Стас.
Луч, вырвавшийся на свободу, словно утешая его, теплым солнечным зайчиком стал тереться о щеку. Но вскоре и он оставил его. Солнце закрыла большая, под стать настроению, туча.
Стас понуро встал и, не спеша - куда, собственно, теперь торопиться? - стал одеваться. Но не успел он застегнуть рубашку, как в стекло осторожно постучали, и послышался знакомый голос:
- Стаси-и-ик!..
- Ванька! - ахнул Стас, бросаясь к окну. - Хорошо, что ты пришел!
Но Ваня почему-то не разделял его радости. Глаза у друга были покрасневшими. Он беспрестанно шмыгал носом.
- Ты что, заболел?
- Нет, у нас горе! - Ваня неожиданно всхлипнул и трудно, будто губы у него были из камня, выдавил: - Баба Поля умерла!..
«Еще одна смерть! Да что же это делается?!» - простонал про себя Стас, но вслух, как это бывает принято в подобных случаях, сказал:
- Ты это... как его… не переживай!
- Так ведь - бабушка! Знаешь, какая она добрая... была?
Ваня с таким трудом выговорил слово «была», что Стасу действительно стало жаль его. Пытаясь отвлечь друга, он спросил:
- А Ленка где?
- Дома. Забилась в дальний угол и плачет...
- По бабушке?
- Нет - по себе!
- Как это? - не понял Стас.
- А она только сейчас узнала, что когда-нибудь тоже умрет!
Ваня еще немного постоял под окном и заторопился:
- Я ведь на минутку! Мамка послала к плотникам - гроб заказать. Вот здесь все размеры! - показал он сжатый в кулаке листок.
Стас испуганно отшатнулся, а невысокий крепыш Ваня продолжал:
- Представляешь, человек, после того, как умирает, вытягивается на десять сантиметров. А некоторые - даже на пятнадцать! Вот бы при жизни так было!..
Забыв про поручение, он принялся рассказывать о предсмертных словах бабы Поли и как она умирала, от чего Стасу вконец стало не по себе. Насколько он рад был приходу друга, настолько теперь хотел, чтобы тот поскорее ушел. И когда Ваня, наконец, скрылся за поворотом, не вникая в смысл сказанного, - так он обычно приговаривал, освобождаясь от тяжестей, выдохнул:
