Санин Евгений - Чудо - из чудес
— Почему?
— Потому что, не дожидаясь суда, он, согласно римскому закону, добровольно удалился в изгнание. И поверь мне, зная, что я слышал про Синопу, будет устраивать пока свои дела где-нибудь в Малой Азии или на Боспоре! Скорее всего — в Херсонесе! Со времен своей последней ссылки он был так осторожен, что все деньги вложил туда, а в Риме оставил столько, что мне его четверти и на неделю не хватит!
— Так это его... ты? — с болью в глазах посмотрел на сенатора Ахилл. — Значит, и ты тоже — доносчик?!
— Не путай меня с собой! — нетерпимым жестом отстранил себя от Ахилла Мурена. — Я делаю это в интересах Римского государства! Для укрепления уже готовой пошатнуться власти! Ибо, если она рухнет, то погребет под собой и меня! Поэтому, если ты косвенно — чтобы одни, видя муки других, прикусили языки и перестали плести заговоры — помогаешь отечеству, то я делаю это прямо!
— Ты хочешь сказать, что Тит Элий — заговорщик? — недоверчиво спросил Ахилл.
— Нет! — поморщился Мурена и нехотя признался: — Я выдал его потому, что он слышал твой разговор с сенатором и сам мог донести на нас! Жаль его, конечно... Я как раз мимо шел, так крики прощающейся с ним жены до сих пор стоят в ушах. Хорошо хоть детей у него от этого брака нет...
— А у сенатора, на которого донес я, — есть?
— Да, пятеро! Теперь им осталось только вспоминать, каким был их отец!
— Был?.. — с ужасом уточнил Ахилл. — Ты хочешь сказать, что он... его...
— Да. Казнили! — невозмутимо подтвердил его страшную догадку Мурена.
— Нет... я больше так не могу! Я не буду!!
— Будешь! Будешь, мой мальчик! И вот тебе имя следующей твоей жертвы! — Мурена прошептал на ухо Ахиллу несколько слов, подбадривающе улыбнулся, сказал, что если все пойдет по его плану, то он даже усыновит Ахилла, чтобы было удобнее продвигать его выше и выше, и удалился.
Ахилл, оставшись один, бессильно опустился на ложе и долго сидел, вспоминая выданного им сенатора, Тита Элия...
Незаметно стемнело.
Словно очнувшись, он принес ящичек и принялся ссыпать в него золото.
И странное дело — на золотых кружках он видел не портрет императора, а лица детей сенатора... его жены... самого сенатора с окровавленной шеей... Они кричали, умоляли о пощаде, пока не исчез в ящичке последний ауреус...
3
В комнате воцарилось молчание…
Через полтора месяца, буквально на следующий день, как у Лены под сердцем впервые зашевелился ребенок, Елена Стефановна уехала.
Словно дождалась своего, известного лишь одной ей срока.
После которого никакой речи об аборте уже не могло быть.
Она прощалась так долго и грустно, что все почему-то сразу поняли, хотя и не хотели в это верить — навсегда.
И в тот же вечер в святом углу замироточила Феодоровская икона Пресвятой Богородицы…
Первым это заметила свекровь.
— Лена, я сколько раз тебе говорила, чтобы ты не протирала пыль на этой полке и не трогала лампадку! — убираясь в комнате детей, проворчала она.
— Да я даже и не подходила к ней… — слегка обиженно отозвалась вставлявшая новые батарейки в диктофон Лена.
— Стасик с детства не привык работать по дому. Ты, говоришь, тоже не брала ничего! А чего же тогда у вас вся икона в масле?
Свекровь с видом явного недовольства тщательно вытерла тряпкой икону.
А вечером… икона снова покрылась маслом!
Причем, капли были такими крупными, что медленно, прямо на изумленных глазах обнаруживших это Стаса и Лены стекали вниз, на полку…
И благоухали тончайшим, не похожим ни на один из земных запахов, ароматом…
— Ленка, смотри — мироточит! — ахнул Стас и, распахивая дверь, закричал: — Мама! Папа! Скорее сюда!
— Что, с Леной опять что? — встревоженно спросила его мама.
— Сердце? — уточнил Сергей Сергеевич.
— Нет — икона… — в один голос ответили Стас с Леной.
Сергей Сергеевич подошел к святому углу.
С благоговением перекрестился.
Но приложиться к чудотворной иконе не посмел.
Свекровь же, встав на стул, осмотрела икону и так, и этак.
И с лукавой усмешкой покосилась на сына:
— Стасик, признавайся! Твоя работа?
— Да ты что?! — возмутился Стас. — Во-первых, это было бы кощунством, а, во-вторых, я ведь гуманитарий, а не химик!
— Но ведь не может картон сам собой производить масло!
— Источать! — поправил Сергей Сергеевич.
— Ну, источать! — поправилась его жена.
Но при этом все же крепко сжала пальцами икону, чтобы проверить, нет ли внутри какого-нибудь хитрого приспособления.
— Осторожней! — воскликнула Лена. — Это же — чудотворная икона!
Свекровь протестующе хмыкнула.
Но икону поставила на место.
И с усмешкой сказала:
— Теперь что только не делают, чтобы обманывать доверчивых людей! Я читала в газетах и видела по телевизору, как изготавливаются всякие хитрые штучки. Например, свечи, которые сами собой гаснут и загораются…
— Ну, положим самые обычные церковные свечи, которые ДЕЙСТВИТЕЛЬНО гасли и зажигались, я видел на могилке отца Тихона! — уверенно перебил ее Стас.
— Мы видели! — подтвердила Лена.
— А что касается икон… — Стас показал пальцем на толстые книги летописей, занимавшие половину большой книжной полки. — Так они начали мироточить едва ли не с самого начала иконописания! Сведения о том есть чуть ли не в каждой летописи. Византийской и древнерусской.
— Ну, то когда было… — махнула рукой его мама. — Как говорится давно и…
— Ах, давно? — снова не дал ей договорить Стас.
Он подбежал к полке, схватил журнал, быстро нашел нужную страницу и показал маме:
— Смотри!
— Кто это? — не поняла та.
— Наш современник. Зверски убитый в 1997 году Иосиф Муньос. Чилиец испанского происхождения. В руках у него — написанная на Афоне в 1981 году и находившаяся в Монреале, откуда и дополнительное название — Монреальская — чудотворная Иверская икона Пресвятой Богородицы, хранительницей которой он являлся. Он возил ее во многие страны для укрепления в вере и помощи страждущим различными недугами. Так вот, эта икона так обильно источала миро, что к ней едва успевали подносить вату, кусочки которой люди развозили потом по всему миру, в том числе, и в Россию! Я сам, лично видел и держал в руках один из них!
Мама, как правило, безоговорочно доверявшая газетам и журналам, даже если в них печатались явные небылицы, на этом раз проявила сомнение:
— Все это, конечно, необычно и познавательно. Но, все равно — чтобы масло, да еще такое ароматное, выступало само собой на деревянной доске… — недоверчиво покачала головой она.
— Не только на дереве, старинном или новом. Но и на металле, картоне…
- Кар-р-ртоне! — встрепенулась Горбуша.
— Не перебивай! — прикрикнул на нее Стас и убежденно продолжил: — И даже самой простой, журнальной, бумаге!
Он взял другой журнал и показал маме:
— Одна женщина из Санкт-Петербурга — окно ее квартиры выходит прямо на монастырь, где под спудом покоятся мощи святого праведного Иоанна Кронштадтского, — вырезала из журнала понравившееся ей фото иконы Андрея Рублева, на которой был изображен Иисус Христос. Попросила, как положено, священника освятить ее. Повесила на стену. И она — замироточила… Вот, ее фамилия, имя — Галина, адрес. Можешь написать и сама узнать все подробности!
— И в самом этом монастыре на Карповке есть мироточивая икона Иоанна Кронштадтского, — добавил Сергей Сергеевич. — Я сам видел ее, когда был в Санкт-Петербурге на симпозиуме. Не маленькая такая икона… Красивая… Причем, что самое поразительное — некоторые струи масла текли не сверху вниз. А параллельно — вопреки всем законам всемирного тяготения!
— Кстати, а знаете, каков состав этого масла? — спросил Стас и, не дожидаясь догадок, сам же ответил: — Химики сделали анализ и точно установили, что он идентичен человеческим слезам! Представляете — это слезы Пресвятой Богородицы!
— И что же они означают? — спросила его мама.
— Ну… — слегка замялся, чтобы не напугать кого-то, Стас. — Я читал, что обычно это дается людям для укрепления в вере перед какими-нибудь предстоящими искушениями и скорбями.
