Женщины в искусстве. Жены, любовницы, музы - Гай Гаевич Ханов
Джованни Больдини. Портрет Марты де Флориан. 1888. Частная коллекция
Если бы она знала, что портрет, подаренный художником в двадцать четыре года, будет оценен через семьдесят лет после ее смерти в два миллиона евро! Марта де Флориан пережила автора портрета на восемь лет и умерла в семьдесят пять лет в этой самой квартире. Ее унаследовал сначала сын, а затем внучка Марты, известная как французский драматург под псевдонимом Соланж Бельгард. Во время войны она была вынуждена скрываться от фашистов и больше не появлялась в этой квартире, оплатив все расходы на содержание до самой своей смерти в девяносто один год. Эксперты, которым было поручено вскрыть и описать эту квартиру, были шокированы полным запустением и сокровищами, которые она скрывала.
Джованни Больдини. Лежащая обнаженная. Частная коллекция
К счастью для нас, Джованни Больдини все-таки допустил оплошность, оставив своей любовнице и музе визитную карточку и любовную записку. Этот факт и бесспорный провенанс (история владения) очевидно указали на автора этой роскошной картины. Да и кто еще мог сравниться с Больдини в умении показать женщину во всей красоте?
Две страсти владели им всю жизнь: влечение к женщинам и любовь к живописи. Он сумел объединить их. Прекрасные женщины, словно мотыльки на свет, слетались к нему сами, чтобы увековечить свою ускользающую молодость и красоту.
Видимо, они умели разглядеть в нем нечто большее, чем просто непривлекательного мужчину ростом 154 сантиметра с неправильными чертами лица и отталкивающей внешностью. «Какой забавный, уродливый человечек!.. Я считаю его грубым, неуклюжим, тщеславным, ревнивым, ненавистным… завистливым, резким, злобным гномом», – эмоционально написал о нем искусствовед Карло Плачи. Мужчины, очевидно, были необъективны к нему: ревновали и завидовали. Великий Дега, с которым у Больдини были дружеские отношения, увидев однажды, как тот пытается заполучить очередную жертву, воскликнул: «Вот жаба привлекает клубнику!»
Графини и баронессы, кокотки и актрисы, натурщицы и музы – все они были для него богинями! Он прекрасно умел понимать и чувствовать, становясь доверенным в самых сокровенных тайнах. Но главное – он создавал замечательные портреты, ловя как мгновение неуловимо проходящий шарм обаяния и привлекательности. Он был гением женских портретов, истинным сыном Belle Epoque, Прекрасной эпохи! Прекрасные женщины были на них такими, какими хотели быть в жизни. Созданная им бесконечная женская галерея и сегодня восхищает блистательным великолепием и аристократизмом.
Его жизнь была бурной: от скандальных интрижек до громких романов. Он и завершил ее красиво как никто другой. В 87 лет он объявил друзьям о женитьбе на тридцатилетней журналистке Эмилии Кардоне. На свадьбе он произнес короткую речь: «Мои друзья! Я не виноват, что родился так рано, а она так поздно. Я стар, но это случилось со мной внезапно!»
Больдини умер спустя два года, позвав за несколько часов до смерти свою молодую жену. «Не плачь, дитя, не плачь! Я так много жил, – шептал он Эмилии. – Когда я выздоровею, я куплю тебе длинное черное платье и напишу большой портрет…» Он ушел тихо и достойно, как жил, так и не успев написать обещанного портрета. Остались только эскизы, написанные дрожащей старческой рукой художника, почти потерявшего зрение.
Мизиа – любовь и муза
Одна загадка, связанная с творчеством Валлоттона, давно волновала меня. Почему этот респектабельный господин был так озабочен проблемами взаимоотношений мужчины и женщины, что решил создать цикл гравюр на эту щепетильную тему – Intimites («Сокровенное»)? Кажется, я знаю ответ. Если дело происходило в Париже, то, разумеется, cherchez la femme! Этой женщиной для Валлоттона, как и для многих представителей богемы, стала Мизиа Натансон (Серт), урожденная Мария (Киприанова) Годебская.
Феликс Валлоттон. Мизиа за туалетным столиком. 1898. Музей Орсе, Париж
Она родилась в Петербурге в 1872 году и пережила всех своих мужей и поклонников, скончавшись в 1950 году в Париже. Дочь польского скульптора Киприана Годебского и внучка знаменитого бельгийского виолончелиста и композитора Франсуа Серве, она была одарена многими талантами. Ференц Лист учил ее игре на фортепиано, которой восхищались потом Равель, Дебюсси и Стравинский. Но прежде всего она в совершенстве владела «искусством страсти нежной». Став женой и партнером издателя популярного журнала La Revue blanche Таде Натансона, она покорила сердца многих знаменитостей культурного Парижа. Среди ее почитателей были Боннар, Вюйар, Тулуз-Лотрек, Ренуар, Пикассо, Пруст, Кокто, Дягилев и, конечно, Феликс Валлоттон, сотрудник этого журнала. Она кружила головы всем, кто оказывался на ее орбите. Когда журналу понадобились деньги, Мизиа договорилась с медиамагнатом Альфредом Эдвардсом, ставшим ее вторым мужем.
У нее появилось все, о чем могла мечтать женщина. Но только не Мизиа. Испанский художник Хосе Мария Серт стал ее последней любовью и мужем. Но харизматичный Хосе и сам умел разбивать сердца. Мизии пришлось смириться с его подругой и потом женой, грузинской красавицей Изабель Мдивани. Мизиа пережила и Изабель, и своего Хосе. Последним, кто остался ей верен, была великая Коко Шанель, боготворившая подругу. Она и проводила ее в последний путь на польском кладбище Парижа. А что же Валлоттон, которого Мизиа ласково называла Mon cher Vallo? Любил, страдал, наблюдал, рисовал…
Обманутые мужчины и коварные женщины возникали в сюжетах его Intimites. Но мир не изменился.
Пьер Огюст Ренуар. Портрет Мизии Серт. 1904. Национальная галерея, Лондон
Когда она умирала в 1950 году, никто из ее мужей, любовников и поклонников уже не мог прийти попрощаться. Ее время закончилось вместе с Belle Epoque богемного Парижа начала XX века. Имена тех, кто ее боготворил, кого она вдохновляла и одаривала благосклонностью и деньгами, остались в веках, а сама Мизиа прощалась с жизнью в квартире на Rue de Rivoli, со своими воспоминаниями и единственной верной подругой, Коко Шанель. Только Коко могла понять, о чем грезила эта ослепшая 78-летняя женщина, изможденная болезнями и наркотическим дурманом.
«Я не испытываю ни малейших угрызений совести оттого, что столько прекрасных стихов потеряно; что дюжины рисунков Тулуз-Лотрека, сделанных на меню, выброшены вместе с остатками вчерашнего обеда; что не могу найти у себя сонет Верлена, в котором
