Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц
Углы его губ дрожали, но не с яростью, а с насмешкой. Я была несколько разочарована – вспышки гнева Эмерсона всегда вдохновляли меня – но не могла уклониться от истины.
– Конечно, нет. Это было бы бессмысленным уничтожением чужой собственности. Они лежат под нашим матрасом.
– А! Я мог бы услышать потрескивание бумаги, если бы меня не отвлекало кое-что другое.
– Я трудилась изо всех сил, чтобы отвлечь тебя.
Эмерсон рассмеялся.
– И преуспела, моя дорогая, как и всегда. Я не знаю, почему ты преисполнилась такой решимости уберечь меня от этой истории, и не могу обвинять тебя в беседе с клятым журналистом. Он едва успел вернуться в Англию за десять дней до того, как мы уехали, и, как только я узнал об этом, то решил, что у тебя не будет возможности увидеться с ним.
– О, вот как?
– Кевин О'Коннелл – тон Эмерсона, когда он произносил это имя, превращал его в ругательство, – Кевин О'Коннелл – беспринципный негодяй, к которому ты испытываешь необъяснимую привязанность. Он черпает сведения у тебя, Амелия. И ты это знаешь. Как часто в прошлом от него были одни неприятности?
– Так же часто, как он доблестно помогал нам, – ответила я. – Он никогда намеренно не вредил нам, Эмерсон.
– Ну... согласен – история не оказалась настолько разрушительной, как я ожидал.
Было бы много хуже, если бы я не опередила Кевина. Эмерсон не верит в телефоны. И отказывается установить их в Амарна-Хаусе. Но за два дня до отъезда мы оказались в Лондоне, и мне удалось позвонить из отеля. Я тоже видела уведомление о предстоящем возвращении Кевина, и мои предчувствия были столь же обоснованными, как и у Эмерсона.
– Полагаю, он раздобыл сведения, когда находился в Судане, – размышлял Эмерсон. – Только он мог воспользоваться ими. Ни в «Таймс», ни в «Миррор» ничего нет.
– Их корреспонденты пишут только о положении на театре боевых действий. Однако Кевин…
– Суёт свой нос в наши дела, – завершил Эмерсон. – Проклятье! Полагаю, было бы необоснованно надеяться, что О'Коннелл не будет задавать о нас вопросы офицерам в Санам Абу Доме[32]. Остаётся лишь думать, что военные не будут распространять сплетни и пустые слухи.
– Они знали, что мы отправились в пустыню после Реджи Фортрайта33], чья экспедиция якобы занималась розысками пропавших дяди и тёти,– напомнила я ему. – Мы вряд ли скроем этот факт, даже если Реджинальд не заявлял о своих намерениях каждому офицеру в лагере. Когда же мы вернулись, появление Нефрет должно было вдохновить любопытство и домыслы. Но история, которую мы придумали, гораздо правдоподобнее, чем истина. Все, кто знали о бедном мистере Форте, упорно разыскивавшем Затерянный Оазис, считал его сумасшедшим или мечтателем.
– О'Коннелл не упоминал об этом, – неохотно согласился Эмерсон. Действительно – я угрожала ему множеством неприятностей, если он осмелится.
– Нефрет – не единственное имя, которое упоминает Кевин, – продолжала я. – Как я и предполагала... как я и ожидала от такого журналиста, Кевин выбрал главной темой чудо выживания. Рассказ Нефрет был только одним из многих, и никто из читавших статью не заподозрил, что её воспитали не добросердечные американские миссионеры, а язычники, пережившие утраченную цивилизацию. Даже если о Затерянном Оазисе не скажут ни слова, предположение, что она воспитывалась среди голых дикарей – а именно так наши просвещённые соотечественники относятся к представителям всех культур, кроме своей собственной – подвергло бы её насмешкам и грубым домыслам со стороны общества.
– Так вот что тебя беспокоит? Признание Нефрет обществом?
– У неё и без того хватило трудностей из-за ограниченных тупиц.
Туча исчезла с благородного чела Эмерсона.
– Твоя трогательная забота о девочке делает тебе честь, дорогая. Я считаю всю эту суету абсолютной ерундой, но, без сомнения, нетерпимость к происхождению гораздо труднее перенести молодой девушке, нежели МНЕ. В любом случае мы не можем объяснить её происхождение, не открывая тайны, которую поклялись сохранить. Поэтому я рад, что дети остались в Англии – дома, в безопасности.
– Я тоже, – откровенно призналась я.
* * *
Первым человеком, которого я увидела с борта парохода, входившего в док Порт-Саида, был наш верный мастер Абдулла. Его белоснежный тюрбан возвышался на шесть дюймов над головами окружавшей толпы.
– Проклятье! – невольно воскликнула я. Ибо надеялась ещё на несколько часов внимания Эмерсона исключительно к моей персоне. К счастью, он не услышал меня. Поднеся руки ко рту, он громогласно завопил, заставив подпрыгнуть близстоящих пассажиров, и широко улыбнулся Абдулле. Наш многолетний реис был слишком старым и почтенным, чтобы выражать своё волнение какими-либо телодвижениями, но его младших родственников ничто не ограничивало, так что они вовсю подпрыгивали, качая тюрбанами, и выкрикивали приветствия.
– Как здорово, что Абдулла встретил нас, – просиял Эмерсон.
– И Селим, – продолжила я, видя другие знакомые лица. – И Али, и Дауд, и Фейсал, и...
– Теперь нам будет гораздо легче сесть в поезд, – сказал Эмерсон. – Не пойму, как я сам не догадался попросить их встретить нас. Похоже, Абдулла предвидит наше малейшее желание.
Поезд из Порт-Саида в Каир идёт менее шести часов. В нашем купе хватило места и для Абдуллы, и для его старшего сына Фейсала, поскольку другие европейцы отказались находиться рядом с «кучей грязных туземцев», как выразился один напыщенный идиот. Я слышала, как он взывал к проводнику. И ничего не добился. Проводник знал Эмерсона…
Что ж, мы удобно устроились и приступили к обмену свежими сплетнями. Абдулла огорчился, узнав, что Рамзес не приехал с нами. По крайней мере, он добросовестно изображал печаль, но мне показалось, что чёрные глаза блестели как-то по-особому. Его чувства были ясны для меня – разве я не разделяла их? Его преданность Эмерсону сочетала в себе благоговение помощника с крепкой дружбой человека и брата. В прошлом году Абдуллы не было с нами, и теперь он нетерпеливо ожидал безраздельного внимания своего кумира на протяжении целого сезона. Он бы точно так же распорядился мной, если бы это было возможно (я думала об этом без малейшей обиды). А я, со своей стороны, ожидала того же самого. Не говоря уже об Али, Дауде и Фейсале.
Мы распрощались в Каире, но только временно. Вскоре нам предстояло встретиться в их родной деревне Азийех – нанимать команду для зимних раскопок. Эмерсон
