ПОЛЕ БРАНИ - Алексей Николаевич Рыжаков
– Не уйти тебе от возмездия, сын собачий Илья! Отомщу тебе я за Воронко отца моего! – Взмахнул он рукой и в тот час же накинулись на Илью Муромца татарские полчища, расступятся они на миг один – нанесёт удар предательский Идолище, и снова смыкаются.
Видит Добрыня, окружили враги Илью Муромца, кричит он витязям:
– Дунай, Гаврила, Лука! Попал в беду Илья, подсобите ему! – Как вдруг из-за спины накинулся на него басурманин с кинжалом кривым, вот-вот перережет горло ему, но ослабил хватку свою неожиданно. Скинул его с себя витязь рязанский и видит – Вольга стоит подле него с засапожником окровавленным. Коль ни помощь его, не остаться в живых бы Никитушке. Но Вольга не стал похвалы ждать, благодарности, вновь в атаку на ворогов бросился.
Вскочили Дунай, Гаврила и Лука на коней, что на ногах стояли ещё, и помчались на выручку. Натянул тетиву Гаврила Долгополый и пустил её прямёхонько в Идолище. Коль не поспел бы лучник, то разбил бы татарский хан булавой Илюшину голову, но поразила руку его стрела гаврилова, пальцы дрогнули, лишь задела того по шлему, но подкосились ноги Ильи Муромца. Врезались Дунай с Лукою в рать татарскую, напор их иссяк и кинулись они кто куда. Видит Идолище – силится подняться Илья на ноги, бросился он к нему, сжав булаву в другой руке, и ударил с силой со всей по противнику, но отбил атаку сию Лука булатом своим, но разбился клинок его. Остался Толстостременников безоружным совсем, но с места не сдвинулся, закрывая собой Илью израненного. Сразил его Идолище, рухнул богатырь русский замертво. Бросился на татарина Дунай Иванович, но преградили путь ему басурмане ватагою. Увидел гибель товарища сквозь кровь, глаза заливающую, Илья Муромец, сжал из последних сил булат святогоровый и пронзил Идолище точно в сердце его чёрное. Сил не осталось совсем у Ильи Муромца, не держат ноги его, стоит еле-еле, на меч опирается, как чувствует вдруг, подхватил его под руку кто-то. Глядь, а это Садко! Промелькнуло у Ильи в голове – дождался предатель удобного случая! – но промолвил Садко ему ласково, не смотря на угрозу в глазах Ильи:
– Знаю я о твоих подозрениях, Илья Муромец, но не время в сей час объясняться нам. След помочь нашим витязям. Доверься мне, поведу я тебя. – И увидел Илья, что снова пути каликовы открылись ему. Мощью налились длани его, и помчался он с Садко по полю бранному братьям на выручку. Видит он, супостата разя, сколь полегло славных русичей. Молодой Михаил Потыка Иванович пронзил копьём своим турецкого хана Салтана Салтановича, да сам встретил гибель свою в схватке неравной супротив десятка закованных в железа рыцарей. Не жалея ни капли иноземцем сих, гибель принёс им Илья, глухим оставшись мольбе о пощаде.
Проносился он вихрем сквозь побоище Камское, смерть неся врагам, на пути попадавшимся. Были средь них и татары, и турки с хазарами, ляхи, немцы и даже на вид люди русские из соседнего княжества. Что привело их сюда? Откуда их ненависть? Почему не дают они жить в покое да в мире нам?
Видят Садко с Ильёй, как бьётся с Кудрёванко Алёша из последних сил, раненных защищая. Заметил он на подмогу пришедших товарищей:
– Мне помощь ваша покамест не надобна. – И одним ударом выбил клинок из рук Кудрёванко. Оный тут же бросился на колени и стал умолять пощадить его. – Отыщите лучше, вы, Добрыню Никитича.
Но не пришлось им кидаться на поиски. Вышел воевода из шатра басурманского на вершине холма с головою Жидовина в руках. Увидали картину сию басурманские вороги, так сразу побросали клинки, да и бросились прочь кто куда, назад не оглядываясь.
– Победа, Илья, – промолвил Садко ему. – Победа.
Опустился Илья Муромец на землю, казалось, покинула его последняя силушка, но меча, однако, не выпустил. А меж тем заголосили русичи полные радости, приветствуя воеводу Добрыню Никитича. На что ответил он выжившим:
– Не меня воспевать всем вам следует! А себе самим почести воздавать – народу русскому!..
14
– Уж известны, поди, тебе слухи о внезапном моём богатстве-то? – Начал Садко свой рассказ, придя к Илье Муромцу. Ехали они в крытой повозке с прочими раненными. Изнурённые побоищем минувшим, войны неспешно возвращались на родину, отправив вперёд Ивана, как самого наездника резвого, дабы принёс скорее весть победную на землю русскую.
– Ну, конечно. Часть из них правдива. Был я гуляка-пропойца, на пирах народ развлекал, а потом и сам пир закатывал. В карманах ничего не задерживалось. Вот однажды и завела судьбина меня на судно торговое. Когда треба была – я надраивал палубу, а когда и на гуслях наигрывал. Но однажды налетело судно наше на бурю лютую, и пошло на дно оно. Думал я уже, придётся, видать, отныне мне веселить игрой своею Царя Морского. Ан нет! Помню, подхватил меня кто-то за руки, и очутился я вдруг на тверди земной. Спасли меня тогда, как ты понял, поди, калики перехожие. Сказано ими было мне, мол, увидели они во мне силу путями ходить заповедными, вот и отправились они на мои поиски, и успели в самый, что ни на есть, последний миг. Да вот только не радостно было мне. Спросил я их, что ж не спасли они товарищей моих, коль было им сие по способностям. И ответ получил от них – не положено. И взяли они, стало быть, меня на учение. Учился я усердно науке их, да так и не нашёл утешения. Вот бродили они по миру по своим только им ведомым делам, да причитали всё, мол, позабыл люд мирской свою веру древлюю, и творит бесчинство и зло немерено. На что такая злость брала меня! Коли так, почему б ни применить сил своих и ни помочь людям? Но вновь они молвили мне – не положено, вот пойдёшь с нами в Навь, учение закончив своё, и поймёшь
