Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 4
У советских после проведения Молодежного фестиваля 1957 года было над чем поразмыслить. Тогда по Москве бродили толпы улыбающихся людей всех национальностей. А улыбающиеся люди в Москве – это просто нонсенс. Это вообще противоречит основным принципам большевицкой власти. Человек на московской улице не должен улыбаться. А тогда простые советские люди могли запросто встретиться на улице с иностранцами. Могли с ними поговорить (на языке жестов, конечно), обменяться значками. Вид человека, вся куртка которого была увешана значками, был вполне обычен в те дни. И девушки советские оторвались тогда. (Ну и слава Богу!!) Сколько младенцев, весьма отдаленно напоминающих по виду русских, было рождено в апреле и мае 1958!
Все эти «ошибки» фестиваля 57 года надо было предотвратить в 80-м. И вот тут-то организаторский талант очень был нужен. В 57-м я ходил по Москве пешком, ездил на общественном транспорте и видел тысячи людей всех возможных национальностей. В 80-м я тоже ходил по Москве пешком, тоже ездил на общественном транспорте и еще ездил по Москве на машине, но не смог увидеть ни одного иностранца. Ни одного за все олимпийское лето! Так что гэбэшники своего добились. А песенка про кривобокого мишку «расстаются друзья…» известной комсомольской композиторши могла вызвать слезы умиления только у безнадежно наивных (если говорить мягко) людей.
А вот «большой личный вклад в развитие спорта» – это вообще непонятно что такое. В стране заниматься спортом можно было только, если ты подавал надежды стать олимпийским чемпионом. Ну, бегать по улицам ты мог в любом случае. А если тебе для занятий спортом нужно было какое-то оборудование или особые условия, тогда твое дело было «труба». Поэтому и непонятно, какой такой большой вклад мог внести Павлов в развитие спорта. Развить – в смысле вдохнуть что-то новое в какой-то вид спорта – это бывшему комсомольскому запевале было не по зубам. А вот развить – в смысле написать донос на какого-то спортсмена (такой, как он, скажем, написал в ЦК КПСС на Бориса Спасского – кстати, сочувственно и с поддержкой относившегося к московским бриджистам) – это Павлов мог сделать запросто. Или развить – в смысле запретить что-то – это Павлов тоже мог легко сделать. И, значит, вот такие его действия – в частности, запрещающие какие-то виды спорта, – это как раз, надо полагать, и было то самое, за что его наградили посмертно.
* * *
Вскоре после окончания Таллинского турнира состоялась защита моей и Таниной диссертаций. Секция ученого совета, где мы защищались, состояла из девяти членов. Одним из них был секретарь секции Юрий Константинович Солнцев, член нашей команды по бриджу. Другим членом секции был Михаил Романович Шура-Бура, который научил нас играть в бридж. Еще одним членом секции был Борис Самуилович Митягин, которому я не раз сдавал экзамены, будучи студентом мехмата, и с которым играл в пристеночку и казеночку во дворе Московского университета. Кстати, много позднее, но еще до того, как я уехал из России в 91-м, до меня дошли слухи, что Митягин уехал в Израиль, где стал заниматься финансовой математикой. И хотя я до сих пор не знаю, насколько достоверны были эти слухи, но тем не менее слова «финансовая математика» звучали для меня очень привлекательно. И я подумал тогда (уж не знаю, почему), что такое приложение математики мне бы подошло. Но, к сожалению (подумал я тогда), заниматься этим мне, конечно, никогда уже не придется. К счастью, я ошибался тогда. «Этим» (то есть финансовой математикой) мне пришлось профессионально заниматься всю мою трудовую жизнь в Америке.
На защите диссертации в ЦЭМИ Юрий Константинович старался мне помочь. И это выглядело очень трогательно. В некоторый момент он стал зачитывать отзыв головной организации на мою диссертацию, в котором было сделано замечание о том, что оформлена диссертация была небрежно, некоторые формулы не были вписаны в текст. На этом месте Юрий Константинович прервал чтение отзыва и сказал буквально следующее: что он, когда ехал на заседание секции совета, еще раз (!) перечитал диссертацию Бродского и что все формулы были на месте. «Может быть, – сказал Юрий Константинович, – в головную организацию попал плохой экземпляр диссертации? Ха-ха-ха».
* * *
После окончания Таллинского турнира 69-го года, уже где-то в начале 70-го, Вилен увиделся с Таней. Она зашла повидать своих друзей в ГАИШ. Там они и встретились. Зашла речь о Таллинском турнире. И Вилен сказал, что все это произошло потому, что Таня свела наши две компании, за что ей, мол, большое спасибо. И что теперь Таня будет считаться «бабушкой московского бриджа». Таня рассказывала мне это со смешанными чувствами. С одной стороны, я видел, что ей было приятно, что Вилен присвоил ей такое «почетное звание». Но с другой стороны, Вилен явно насмешничал над ней, намекая на Танин, можно сказать, преклонный возраст (особенно по сравнению с моим). Ведь ей тогда было уже 35 лет!
Окончательно он расстроил Таню тем, что когда провожал ее, уже в дверях, сказал: «Привет Славе», а потом добавил: «Смотри… Ведь у него двое детей».
МОСКОВСКИЕ ТУРНИРЫ
За короткое время 1968 – 1969 годов нам стали известны, пожалуй, все или почти все группы московских бриджистов. В воздухе стала носиться идея организации московских соревнований. Я выступил с предложением проводить командные соревнования по квартирам, то есть играть там, где жили участники турнира. Мой замысел поначалу вызвал скептическое отношение к нему у всех, с кем я говорил. Все считали это слишком сложным и практически неосуществимым. Альтернативные идеи предполагали какие-то помещения, которые нам начинали где-то «светить». Но я, видно, был более реалистичного мнения о советской власти, чтобы надеяться на то, что какие-то помещения у нас будут достаточно постоянными. Поэтому я все-таки решил попробовать «квартирный» вариант.
Я разработал технические правила командных соревнований. Они должны были проводиться по круговой системе и были рассчитаны на довольно продолжительное время. На каждый тур отводилась целая неделя. Только так, как мне казалось, можно было обеспечить проведение всех игр турнира в срок. Основным моментом технических правил было то, что команда-хозяин должна была предоставить свое помещение для игры и предложить на выбор команде противника два дня – субботу, воскресенье или вечер будней. Вторая команда должна была выбрать один из этих дней. После окончания встречи капитан команды-хозяина должен был прислать мне по почте или передать по телефону результаты встречи.
В хозяйственном магазине я закупил два громадных рулона дерматина и стал мастерить из него планшеты для карт. Изготовленные мной планшеты получились очень удобными и выглядели достаточно нарядно. И когда их увидел народ, то в этот момент все как-то поверили, что идея московских квартирных турниров должна сработать. И вот тут-то я стал получать большую помощь со всех возможных сторон. Я получал многочисленные звонки от уже знакомых мне людей, а также и от незнакомых, которых ко мне стали направлять все наши. Команды образовывались одна за другой.
Турнир начался. Перед каждым очередным туром я рассылал всем результаты предыдущих встреч и напоминание о текущем туре. По окончании каждого тура мне звонили капитаны команд и передавали результаты игр.
Даже самые первые чемпионаты Москвы проходили на удивление дисциплинированно. Все оказалось лучше, чем я даже мог предположить. Практически все матчи были сыграны (даже среди аутсайдеров).
Примерно в то же время я решил выпустить памятный значок по бриджу, приуроченный к моменту зарождения спортивного бриджа в Москве. В то время я работал в одном «почтовом ящике», где вместе со мной работал Володя Баранников – молодой человек с художественными способностями. Его я попросил помочь мне изготовить эскиз московского значка по бриджу. И мы с ним такой эскиз изготовили. Используя какие-то свои связи, он даже реализовал этот эскиз и выпустил малую партию самих значков. Один из таких значков я сохранил в своей коллекции.
Все московские матчи «Форсинга» проходили в основном на Преображенке. Там же я устраивал иногда и парные турниры на десять пар. Три стола я ставил в «большой» комнате (17 квадратных метров), один стол – в маленькой комнате (10 квадратных метров) и один стол – на кухне (6 квадратных метров). В большой комнате, где стояло три стола, торговля писалась на листке бумаги. И таким образом мы умудрялись ликвидировать передачу нелегальной информации от одного стола к другому.
До недавних пор я считал своим большим достижением, что мог уместить пять столов и 20 человек в двухкомнатной квартире. Но потом я прочитал уже цитированные мною воспоминания Валерия Седова. Там он, в частности, пишет о парных турнирах, которые устраивал в Ленинграде в своей двухкомнатной квартире Витольд Бруштунов. Когда я прочитал об этих парных турнирах, мне стало немного стыдно. Рекордное число столов в двухкомнатной ленинградской квартире было равно двадцати одному! И, следовательно, в парном турнире Витольда принимали участие 84 игрока! Думаю, что такое дело можно было бы зарегистрировать в Книге рекордов Гиннеса. Жаль, что такая возможность была упущена. Надо было Витольду тогда подать заявку на рекорд. Можно, кстати, было бы подать сразу две заявки. Одну – на максимальное число столов для бриджа в двухкомнатной квартире. Вторую – на минимальное время от подачи первой заявки до ареста владельца квартиры.
