Сергей Васильев - Как это было у меня: 90-е
Так, разговаривая, мы ехали в Тверь. Я узнал, что Николай Иванович, как и я сам, родом с Донбасса. Он рассказывал мне какие-то свои истории, а я — свои.
И, конечно, я был на седьмом небе от гордости. Я, вчерашний студент (мне тогда исполнилось двадцать восемь), сидел в одном автомобиле и разговаривал с председателем Совета министров СССР! Пусть и бывшим.
Так мы доехали до Твери.
Собрание акционеров тогда проводилось в Тверском драматическом театре. Акционеров банка было более тысячи, и они любили ходить на такие мероприятия.
Это были в основном какие-то пенсионеры и городские интеллигенты. Акций у них имелось ровно по одной на каждого, но все они относились к происходящему как к какому-то собранию времен перестройки, где нужно что-то обсуждать и спорить. На входе, как во время выборов, всем раздавали бутерброды, играла музыка.
Зал был полон!
Я сам тогда в первый раз присутствовал на таком собрании. Происходящее казалось мне очень забавным. Я уже понимал, что у всего зала акционеров суммарно не более 5% акций, но это были реальные люди, жители Твери, в основном обменявшие свои приватизационные ваучеры на акции Тверьуниверсалбанка или купившие их в нашей кассе и потому относившиеся к своим вложениям очень серьезно, как-то по-настоящему, по-советски.
Действо было чем-то средним между партийно-профсоюзным собранием трудового коллектива, перестроечным диспутом и выборами народных депутатов СССР.
Когда мы зашли в зал вместе с Рыжковым, которого, конечно, все сразу узнали в лицо, началось всеобщее шушуканье.
Козырева начала собрание, отчиталась о работе банка — о прибылях, о наших великих планах, — после чего предложила перейти к голосованию по составу совета директоров и включить в него Николая Рыжкова — зал взорвался аплодисментами! — а также других кандидатов, в том числе меня.
Вдруг в зале поднялась какая-то пенсионерка и попросила, чтобы перед голосованием все кандидаты вышли на трибуну и рассказали о себе и о своих планах относительно работы в банке.
Козырева хотела это как-то замять, но зал загудел, люди требовали того же.
И тогда Рыжков сам встал с кресла и пошел к трибуне.
Его речь была о том, что ельцинское правительство разваливает хозяйство, что у предприятий нет денег для расчетов, что беднеют учителя и военные. Весь зал ему кивал и поддерживал его! Это была речь вчерашнего кандидата в президенты России от компартии, но всем понравилось. Рыжков сказал, что собирается всеми силами помогать работе банка и что вместе мы сделаем его сильнее и богаче.
Потом дошла очередь и до меня.
К тому времени московский филиал ТУБа уже был основным филиалом банка, о чем говорила и Козырева, и все в зале это понимали. Потому зал встретил меня хорошо, но все равно с подозрением — тверские всегда относились к москвичам с некоторым недоверием.
Я не стал говорить о планах, о них все сказала Козырева. Я просто сказал: «Два года назад я закончил Московский физико-технический институт, женат, имею троих сыновей».
И зал взорвался аплодисментами!
По крайней мере, мне тогда самому показалось, что хлопали даже громче, чем бывшему председателю Совета министров СССР!
P.S.
Николай Иванович не раз устраивал мне важные встречи со своими бывшими министрами, которые в то время работали директорами каких-то заводов или компаний. Я периодически заезжал к нему «на коньячок», обсудить планы и дела.
Он договорился с академиком Абалкиным, чтобы тот написал специальную рецензию-рекомендацию на нашу вексельную программу, которую мы к тому времени стали активно раскручивать. Ее так и назвали: «Поддержанная Институтом народного хозяйства академика Абалкина вексельная программа».
Но через год, когда Рыжков в очередной раз засветился на телевидении рядом с Зюгановым на съезде компартии, Козырева попросила Николая Ивановича окончательно определиться: банк или политика?
И он, не раздумывая, сразу передал свое заявление об уходе с поста председателя совета директоров Тверьуниверсалбанка.
Команда и внутренние устои (1992–1996 годы)
Основной костяк нашей московской команды составляли шесть человек.
Мы учились вместе в одном институте, в Физтехе, да к тому же на одном курсе. Жили в одной общаге, работали в одних «строяках». В общем, мы были давно лучшими друзьями-однокурсниками.
И потому, как только мы начали работать в банке, сразу у нас негласно установилось правило: все поровну. Хоть я и был директором филиала и как бы главным, это не меняло основного принципа — все равны.
Сначала секретарша появилась только у меня, но постепенно секретарями обзавелись все шестеро. Если мы решали брать новые авто, то покупали все вместе. Переходили на иномарки тоже вместе — точнее, начиналось с меня, а потом приобретали машины и все остальные.
Это не был какой-то прописанный текстом регламент, но это была негласная внутренняя установка.
Обычно инициативу по обновлению жилплощади или автомобилей проявлял Андрей. Постепенно он начал у нас за все это отвечать, став директором филиала, когда Козырева повысила меня до своего вице-президента.
Андрей обычно подходил ко мне с фразой вроде: «Негоже тебе ездить самому, вон, посмотри, все банкиры — с “водилами”».
Так у меня появился водитель.
По совету Андрея мы сняли дачу в старом совминовском поселке на Рублевке, а за нами потянулись уже и все остальные.
Собственно, именно через Андрея я и узнал, что есть на свете такая Рублевка. «Пора тебе брать джип, а то несерьезно по выходным ездить на обычном авто. Тебе нужен внедорожник», — говорил он.
И так далее в том же духе.
Андрей стал отвечать за все наши связи с московской деловой тусовкой, за наш внутренний этикет, за хозяйственные и прочие вопросы — такие как безопасность, создание нашей картинной коллекции, корпоративы и прочее.
Он же — наверное, из-за того что был единственным из нас москвичом — стал отвечать и за все наши московские отделения. Где что покупать? Где что арендовать? Поразительно, но Андрей знал в столице всех. Он был не женат и потому в свои свободные вечера встречался и общался со всеми! Именно Андрей постепенно стал обеспечивать все наши московские связи и контакты.
У Лехи и Сереги постепенно появились свои небольшие царства: у первого — валютный департамент, у второго — МРЦ.
Оба эти подразделения быстро увеличивали численность своих сотрудников и вскоре перестали помещаться в нашем первом офисе на Тульской. Почти сразу мы сняли им отдельные площади — там и стали разрастаться их коллективы.
На собственных отдельных площадях и Алексей, и Сергей чувствовали себя абсолютными начальниками — и постепенно там установились какие-то свои отдельные негласные Уставы и Правила.
Скажем, в МРЦ была строгая дисциплина — наверное, из-за военного прошлого Сереги и из-за того костяка, который он привел за собой в МРЦ из Академии имени Жуковского. А вот валютный департамент, наоборот, представлял собой веселое женское царство. Впрочем, и там, и там абсолютными лидерами были Алексей и Сергей.
Игорь стал у нас заниматься приватизацией. Кроме ведения чисто банковских проектов на рынке ценных бумаг, за которые он отвечал формально, мы стали понемногу скупать какие-то предприятия и земли уже для себя.
Мы не считали это тогда самоцелью.
Просто все продавалось очень дешево, и можно было за бесценок купить вместе с землей какую-нибудь фабрику в центре Москвы или участок на Рублевке. Именно благодаря этому, когда случился крах, у нас осталось хоть что-то. Немного, но не ноль.
Виталик со временем стал отвечать не только за департамент ресурсов, привлекавший деньги с межбанка, но и за весь риск-менеджмент банка. Почему-то именно Виталику наиболее благоволила Козырева, и через него она постепенно начала хоть как-то влиять на то, что творилось у нас в Москве.
Контроль лимитов, решения кредитного комитета и вообще надзор за всеми операциями банка и всех его департаментов стали ответственностью именно Виталика.
И так сложилось, что каждый из нас превратился уже в большого начальника внутри банка!
С расширением влияния каждого из нас в банке росли и наши личные амбиции, и постепенно нам становилось тесно.
Прежнее негласное правило равенства начало мешать.
Скажем, я уже не мог легко позвонить Лехе или Сереге и потребовать какой-то отчет, что-то запретить или что-то немедленно остановить. Все время нужно было по-дружески просить, ждать и по сто раз со всеми согласовывать.
Я думаю, то же самое чувствовал и каждый из нас.
Наш банк стал тесен для всех нас!
P.S.
Когда в первые три года (с 1991-го по 1994-й) банк стремительно развивался, мы этого не замечали. Рост банка тогда опережал наши потребности.
