Эра милосердия - Аркадий Александрович Вайнер
Я бы и Аню их распрекрасную не пожалел — такая же сволочь, бандитка, как они все. Это через нее сбывали они на пункте питания награбленное продовольствие! Десятки тысяч наворовала вместе с ними, а кольцо с убитой женщины на палец нацепила. Она в углу около буфета стояла, обнимала она себя руками за плечи — так трясло ее. Посмотрел я на нее и увидел, что кольца на пальце нет, и от этого чуть не заорал: значит, поверила, зацепил я ее, гадину!
Слева от горбуна сидел высокий красивый парень, держа в руках гитару. Один глаз у него был совершенно неподвижен, и, присматриваясь к его ровному недвижному блеску, я понял, что он у него стеклянный, и помимо воли в башке уже крутились какие-то неподвластные мне колесики и винтики, услужливо напоминая строчку из сводки-ориентировки: «Разыскивается особо опасный преступник, рецидивист, убийца — Тягунов Алексей Диомидович... Особые приметы — стеклянный протез глазного яблока, цвет — ярко-синий...»
И спиной ко мне в торце стола сидел еще один бандюга, плечистый, с красным стриженым затылком. Он мельком посмотрел на меня, когда мы только ввалились, и отвернулся, а я его сослепу, с темноты, и не разглядел. А он, видимо, особого интереса ко мне не имел, сидел, курил самокрутку, плечами метровыми пошевеливал.
Долго смотрел на меня горбун, потом засмеялся дробненько, будто застежку «молнию» на губах раздернул:
— Ну что ж, здравствуй, мил человек. Садись к столу, поснедай с нами, гостем будешь... — И сам кролика за ушами почесывает, а тот от удовольствия жмурится и гудит, как чайник.
— В гости по своей воле ходят, а не силком тягают, пушкой не заталкивают, — сказал я недовольно; мне к ним ластиться нечего было, с ласкового теля уголовник две шкуры снять постарается.
— Это верно, — хмыкнул горбун. — Правда, если я в гости зову, ко мне на всех четырех поспешают. И ты садись за стол, мы с тобой выпьем, закусим, про дела наши скорбные покалякаем.
Сел я за стол — тут уж чем подкормиться было! Как в ресторане «Савой», бумажные цветочки на косточку не надевали, но шмат мяса жареного на блюде лежало — килограмма четыре. Капуста квашеная, маслята маринованные, картошка печеная, селедка зало́м — да чего там только не было! Получше нашего питание у бандитов...
* * *
СОВЕТЫ ДОМАШНИМ ХОЗЯЙКАМ
Вкусное повидло получается из тыквы, сахарной свеклы и моркови при условии, что они были взяты в равной пропорции. Повидло получается сладкое, добавлять к нему сахар не требуется, даже если оно пойдет для начинки пирогов.
Ольга Зорина, «Вечерняя Москва»
— ...Выпьешь? — спросил горбун.
— Нальете — выпью.
— Клаша! — не поднимая голоса, позвал горбун.
Из двери в соседнюю комнату появилась мордатая крепкая старуха. Она поставила на стол еще три бутылки водки, отошла чуть в сторону, прислонилась спиной к стене и тоже уставилась на меня, и взгляд у нее был вполне поганый, тяжелый, вурдалачий глаз положила она на меня и смотрела не мигая мне в рот. Хорошая компания здесь собралась, что и говорить! Да жаловаться не приходится, я ведь к ним сам сюда рвался...
— За что же мы выпьем? — спросил горбун.
— А за что хотите, мне бы только стакан полный...
— За здоровье твое пить глупо — тебе ведь больше не понадобится здоровье хорошее...
— Это чего так?
— А есть у нас сомнение, что ты, мил человек, стукачок! — ласково сказал горбун и смигнул дважды красными веками. — Дурилка ты кардонный, кого обмануть хотел? Мы себе сразу прикинули, что должен быть ты мусором...
Я развел руками, пожал плечами, сердечно ответил ему:
— Тогда за твое здоровье давай выпьем! Ты, видать, два века себе жизни намерил...
Он беззвучно засмеялся, он все время так усмехался — тихо, будто шепотом он смеялся, чтобы другие его смеха не услышали. И в смехе открывал он свои белые больные десны и неровные зубы, обросшие рыхлыми камнями, пористыми, коричневыми, как дно чайника:
— Никак, ты мне грозишься, мусорок? — спросил он тихо.
— Чем же это я тебе угрожу, когда вокруг тебя кодла? С пушками и перьями вдодачу? От меня тут за минуту ремешок да подметки останутся...
— А дружки твои из МУРа-то где же? Они-то что же тебе не подсобят?
Я посидел молча, глядя в пол, потом медленно сказал:
— Слушай, папаша, мне аккурат вчера, об это же время, твой дружок Фокс сказал замечательные слова. Не знаю, конечно, про что он там думал, мне не разобъяснял, но он вот что сказал: самая, говорит, дорогая вещь на земле — это глупость. Потому как за нее всего дороже приходится платить...
— Это ты к чему? — все так же ласково и тихо спросил горбун.
— А к тому, что мне моя глупость по самой дорогой цене достанется. Да-а, глупость и жадность. Больно уж захотелось легко деньжат срубить, вот вы меня ими, чувствую, досыта накормите...
Взял свой стакан и выпил до дна. Закусил капустой квашеной, взглянул на горбуна, а он молча заходится своим мертвым смехом.
— Правильно делаешь, мент, гони ее прочь, тугу печаль. Ты не бойся, мы тебя зарежем совсем не больно. Чик — и ты уже на небесах!
— Стоило через весь город меня за этим таскать...
— А ты что, торопишься?
— Я могу еще лет пятьдесят подождать.
— А мы не можем, потому тебя сюда и приволокли. И если не захочешь принять смерть жуткую, лютую, расскажешь нам, что вы, мусора, там с Фоксом удумали делать...
Вылегли вперед коричневые рыхлые зубы, сильнее побелели десны, и полыхали злобой его бесцветные глаза мучителя. Черт с ними, пока грозятся, не убьют. Убивать будут внезапно, по-воровски.
Обвел их всех взглядом — все они сидели, вперившись в меня, как волки в подранка, — и почему-то первый раз безнадежность пала на сердце холодом праха и отчаяния. Они меня не раскололи, я в этом был просто уверен, но и рисковать не станут.
