Видения Коди - Керуак Джек
ДЖЕК. Едя слишком быстро по грязной дождливой дороге в унылых пустошах Равнин, Коди ухает здоровенный «кадиллак» с «Ой, эй, эхем, тяк, ай, орк!» в канаву, поперед задом, никто не пострадал. Съежившись в буре прерий, Коди идет за помощью к фермеру, трактор, ездоки Бонавентуры с заднего сиденья говорят: «Он ваш брат? Он сумасшедший». Я злюсь как черт, я большая шишка в те дни; но вот Коди фигак в этом мире, идет по участку дождливых равнин за подмогой в туманной дымке и грязи, как когда он брел сквозь потоп в Нью-Мексико и ложился, промокший, в грубый старый полувагон, стараясь разжечь костры, а вокруг товарных вагонов на перегоне сплошная вода, и окрест на много миль никаких ресторанов —
КОДИ. Фермер вытаскивает меня из грязи за пятерку. У него хорошенькая дочка. Мы перемещаемся к ранчо. Коровы топчутся у двери. Я засекаю дом ранчо по ту сторону тьмы, один огонек. Мы едем по песчаной дороге через гряду. Эд в амбаре доит. Я вижу, как мигает в амбаре его фонарик. Я вернулся домой на ранчо
ДЖЕК. Вот то ранчо, где он написал первое письмо Вэла, что я видел
КОДИ. Эд в старину, бывало, играл со мной Лэрэми, мы с ним были кореша в урожайную пору
ДЖЕК. Я чую койотов подале. Жена Эда слушает «Хит-Парад» в унылой субботней ночи широкой, широкой глуби. Вкусное мороженое наморозила она
КОДИ. Джек учтив и возбужден
ДЖЕК. Я вглядываюсь в ночь за кухней, заслонив глаза – нет конца ночи там, сплошь северозапад от Колорадо
КОДИ. В полночь мы катим, мы вспарываем воздух
ДЖЕК. Мы раскатываем Небраску одним величественным свертком земли, там домики, человек в бесконечности своей
КОДИ. Дорога никогда не заканчивается, горизонт черен, где-то впереди у них свет
ДЖЕК. Мы сбиваем Небраску с наших крыльев, камешек за камешком – мы подлетаем к рассветам Айовы, сто и десять миль в час; Старый Тихоокеанский Союзный Маршрут Экспрессов у нас одесную, телеграфные провода горят у нас в вентиляторе, мы движемся
КОДИ. Я к черту сбиваю тяги, это не мой «кадиллак»
ДЖЕК. Далеко позади на погребальном заднем сиденье спят двое студентиков из колледжа
КОДИ. Мясо для Шикаго
ДЖЕК. Мы проезжаем сезонников дороги с костерком под водяной цистерной – мы не притормаживаем осведомиться – Айова бледно-зелена, Коди угрюмо ведет. Мы любим друг друга и всю ночь разговариваем об этом и комментируем воспоминанья. Том Соер никогда не проводил времени лучше. Коди мне рассказывает о своем прошлом: «Да, но нет, ну, да, я и впрямь помню и фактически, то была гостиная тетки Эда Веля, мы играли в прыщики, болтая весь день и занимаясь этим весь день – но постой, я и впрямь помню, это было после и не превыше книги про фильмы арт-кино, которую я потерял —»
КОДИ. Я говорил про множество всего в свой черед
ДЖЕК. Мало-помалу в маленьких айовских городишках звонят церковные колокола, это воскресное утро, в золотом воздухе взмывают гимны, они созывают толпы в баптистские церкви сухопарой великой земли
КОДИ. Дама с белыми волосами в столовке угощает нас добавкой картошки
ДЖЕК. Мы рвем вперед, Коди устраивает гонки с маниакальным итальянским гангстером, хиповым кошаком из Шикаго, который, с матерью, желает помериться своим новым «бьюиком» с нашим «кадом», девяносто миль он пытается ехать наперегонки с Коди, Коди поддразнивает его бампер дальше, ужас, у парня фора в сто ярдов на проходном изгибе, и Коди съедает недостачу, напучив губы, а нога его опускается на дроссель лимузина – Итальянский маньяк сдается с диким ликованьем и улыбается, вскинув руки, когда мы с ревом проносимся мимо – мать его сдалась. Меня начинают пугать айовские изгибы и ложусь на заднее сиденье, свернувшись калачиком – паранойя насчет аварии
КОДИ. Чувак весь распален истерически лишь потому, что мне случилось знать, сколько эта детка способна выжимать, чего ж ой —
ДЖЕК. Поп-песенки чпокают в облаках, но мне тем не менее страшно – я боюсь этого пугающего дня, минуту назад он спустился на затор машин на узком мосту, который распутался, лишь когда он мимоходом навязал вопрос – он заставил всех нас выстроиться к рылу грузового автофургона направленьем на запад, с колдобиной и канавами, гудячие истерические проходящие машины со всех сторон, нам все удалось, никакой огромный грузач не поднял свой трагический горб в фатальном красном деньке Айовеи, сегодня вечером они будут петь «Уобэш» луны, а нам удалось – но я не могу успокоиться, если дорога несется и шипит у меня под головой, покуда огромный плот машины лупит вперед с маниакальным Ахавом за рулем. Вспых и пульс тех деревьев, дневных светов, слишком быстро
КОДИ. К середине Айовы и после пресных заморочек в Де-Мойне (где встретились Ма и Па) (в 1926-м) тот чертов негритос-дурила, кому я водяной мешок проткнул, небольшой транспортный легкий ухаб, и вот уже он болонь вызывает, утверждая, что это ДТП, и я скрылся, а мы ему кровь дали, имя владельца и адрес, и всё – завис, стало быть, в итоге, после двух часов в по-лицевом участке, пока они звонят поперед магнату в его Шикаго – середина дня, возле Иллиноя, я устал
ДЖЕК. Милые речки текут в красной крапчатой грезе
КОДИ. Я гоню прямо дальше, от Дэвенпорта к Сисеро за две секунды, впереди дымный старый Шикаго, мы подбираем пару сезонников за пятьдесят центов на горючку и вот уж приезжаем
ДЖЕК. Вкатываясь в город Шикаго, в сумерках, в августе
КОДИ. Тормоза больше не работают, тягам кранты, мы проезжаем отвратительный Сволочной Ряд Мэдисон-авеню, там некоторые наглухо мертвы в канавах
ДЖЕК. Кое-кого там знал Карл Сэндбёрг – великих героев давным-давней шикагской ночи, тех, кто узнавал Уилларда, лишь однажды вечером поглядев один бой и коснувшись его, когда он проходил мимо и затем умирал в прохлопах, от Денвера и дальше начисто: плотность трагедии в Америке сбивает с толку и объемом своим неохватна, умалум вдоль по клеенке со своим жучком, сетчатые двери не для того делались, чтоб ими просто так хлопали и ни в какой интересной ночи. Всяк важен и интересен
КОДИ. Мы чистимся на Уай в великом граде Шикаго, который я вижу впервые в жизни – Когда ж это я заимел и дал себе право видеть Шикаго, да – направь заляпанное грязью носовое рыло вздроченного автомобиля-делюкс к улице, жопой к кирпичной стене в добром большой переулке, где лишь свет краснокирпичной пыли высвечивает верхние кромки задворочного провала переулка, сделать инфернальную ночь города, угрюмую потерянную невысказуемую красноту цвета ночи нашего города, красное ночи, «кэдди» сидит на своем должном ложе, а мы едим в кафетерии
ДЖЕК. Коди подрубается по этому старому городку – по мраку его, по Элям, фасоли, блядям, ты в Шикаго, тут слышишь, как парни говорят: «А, Нью-Йорк иногда ничё бывает», в Нью-Йорке слово Шикаго никогда не услышишь; но большущий городок, и тут весь боп открывается нам в ночи —
КОДИ. В баре —
ДЖЕК. – великой мягкой летненочи, китайцы на нереальных тротуарах Северной Кларк, женщины с громадными грудями рассматривают улицу из сонноокон, зрелище голой женщины сквозь подглядные дырки шашли-машельных притонов, чудовищная Муди-стрит позднейшей жизни в мире
КОДИ. Мы выбираем себе собственные оттяги, болтаем, ездим всюду, ища девчонок, они нас боятся в этом большом лимузине, как —
ДЖЕК. Как автоугонщиков и малолетне-преступных героев на бешеном – врезаемся в пожарные гидранты, портим машину – но боп
КОДИ. Комбо
ДЖЕК. Прогонистый, расхлябанный, сжатогубый тенорист, двадцать один; дует современно и мягко, хладнокровен лишь в одной спортивной рубашке; костлявые плечи, перебирает пальцами по кнопкам рога с их движеньем; следующий тенор – веснушчатый боксер, През, в костюме, открытом у ворота, вздергивает дудку, долгие лацканы, галстук, шейный ремешок, сияющий золотой рог, дует округло и как Лестер; все гнутся друг к другу и джемуют вместе и хлещут потом в салун на Северной Кларк и хеповый ночноклуб, герои хипового поколенья. Мы с Коди прям там; он потеет, он хочет слышать джаз, он кивает и лупит рукой в руку, и подскакивает под этот бит. Они вкатываются в мелодию – «Айдахо». Негритянский альтовый старшеклассный широкозявленно-ротый Дворовоптицевый высокий пацан дует у них над головами в собственной своей думе, бездвиженный у себя на дудке, пальцующий, выпрямившись, идеалист, читающий Гомера и Птицу. Другой альт белобрысый женственный хипстер с Кёртис-стрит, Денвер, в красной рубашке, или с Южной Главной улицы, или с Маркета, или с Канала, или с Трамвая, он милый новый альт, дующий в ночи, что грядет, свой крошечный душераздирающий привет, прекраснейший и свистящий у него рог; он просто держал его, покуда ему не настал черед, и дунул дыханье легко, но полно мягким дыхом воздуха, наружу раздалась пронзительная тонкая жалоба, но совершенно смягченная Звуком, Новым Звуком, в – Божже праведный, чувак, миловиднейший —
