Бьерн. Том I и Том II - Василий
В обычных условиях пускать эту толпу даже на штурм свинарника бабы Нюры нельзя. Но выбора у горожан нет. Те, кто выживет сейчас, получат хоть какой-то боевой опыт, жизненно важный при большой битве.
Я попрыгал, проверяя, как сидит временная броня, взмахнул пару раз булавой, поднял перед собой щит и как выходит из ножен на поясе кинжал. Всё в норме. Повернувшись к бойцам позади, воскликнул:
— Готовьтесь!
Глубоко вдохнул и, выскочив из-за угла, бросился к воротам. Прикрывшись щитом от стрел, напрягся и прыгнул. В полёте в меня влетела стрела, показывая высокий класс местных лучников. Но я уже оказался с их стороны стены.
Размозжив голову булавой, прикрылся щитом от стрелков и выдвинулся в сторону ворот, убивая всех, кто мне встретится. Двое. Пятеро. Десять. Пятнадцать. На этом моменте лезть в ближний бой они перестали, зато мой щит превратился в диковинного дикобраза.
Скинув запорное бревно, я навалился плечом на створку, открывая ворота, а сам рванулся в сторону рассевшихся по ближайшим домам и крышам лучников. Запрыгнув на крышу, убил одного и, не став штурмовать закрывшуюся передо мной дверь, перепрыгнул на другую крышу.
Несколько трупов, и я, всё же, проломил дверь, начиная зачищать дом. Ввалившись в комнату, убил одного, второго, третью. Переступил длинные волосы, лежащие в луже крови и мозгов и, выйдя в коридор, пробился в следующее помещение.
На улице в это время в ворота вливалась стальная стена пехоты, начавшая дробиться на ручейки, входя в дома. Отстреливался каждый дом, из всех окон летели стрелы. Падали на вымощенную камнем дорогу бойцы, а в домах раздавались крики, полные ярости или боли.
Благородные собрались в отряд, и я облегчённо выдохнул, выпрыгивая из окна и бросаясь навстречу полусотне закованных в сталь бойцов. Спешенная тяжёлая кавалерия — лошадей они решили в эту мясорубку не тащить.
Отведя щитом ударившие в меня копья, обрушил булаву на голову врагу, краем щита снизу, ломая челюсть следующего. Меня начали зажимать, норовя воткнуть саблю в бок или ноги, но подоспела наша основная пехота, и по благородным ударили копья.
Стало свободнее, я занял место впереди, проламывая строй аристократов. Экономлю силы, стараясь минимально использовать скверну, давая возможность атаковать бойцам рядом и контролируя особо удачливых или сильных противников.
Мелькнула сабля, отрубая головы двум нашим. Прошлась по ногам ещё нескольких, поражая незащищенные области тела. Тяжёлая сабля отбила копья, и закованный в хороший доспех аристократ, фонящий скверной от эликсиров, отобрал жизнь ещё одного горожанина.
Приняв удар на разлетевшийся обломками щит, я вложил больше силы в удар, и булава смяла шлем, дробя кости под ним, разбрызгивая мозги и кровь.
Общая схватка продолжалась, две толпы давили друг друга щитами и доспехами. Но нас было больше, и пока у меня получалось дать нам побеждать.
Вот одного благородного, подцепив ноги алебардой, роняют на землю и разбивают голову, вот другому втыкают копьё в лицо. В подобной свалке мало становятся значимы навыки фехтования. Лишь опыт, выдержка и стойкость.
На меня вылетела пара очередных, усиленных зельями, бойцов. Отбив несколько ударов, убил сначала одного, а потом и второго. Подкрепления аристократов начали редеть, пока на площади не осталась только несколько десятков ожесточённо отбивающихся благородных.
Подхватив очередной щит, я шагнул ближе, чувствуя, как меня со спины подпирает строй горожан. Удар, ещё один, прорваться в тыл. Ещё два трупа, и, вынужденные отвлечься на меня бойцы, начали падать под ударами остальных. Через две минуты всё было кончено.
Вскинув над головой булаву, я закричал:
— Ар-р-ра-а-а!
За спиной меня поддержал крик сотни глоток.
Это был перелом. Мы быстро добили выживших врагов и отступили назад, унося наших раненных. Обстрел до сих пор продолжался.
— Ищите в домах эликсиры и алхимию, пытайте, если потребуется. Нужно позаботиться о пострадавших, — приказал я, привалившись к стене и пытаясь отдышаться. Сняв перчатку и шлем, протёр лицо ладонью. Бросив взгляд вниз, скривился: рука вся в чужой крови.
Пару минут я немного отдохнул, выпив воды и восстановив дыхание. А потом подошёл один из бойцов со словами:
— Бьёрн, через два дома сильный кто-то засел, мы уже пятерых потеряли, нужно помочь.
Тяжело вздохнув, надел шлем, последовав за ополченцем. Проскользнули дворами через пару домов и, поднявшись на второй этаж в крупном имении, оказались перед сваленной из хлама баррикадой. Раздался звук спущенной тетивы, и я, вскинув руку, выловил стрелу пред лицом сопровождающего меня бойца.
Тот побледнел, присел за баррикаду ниже, спасая голову, и горячо поблагодарил:
— Спасибо! Спасибо!
Я только покачал головой и одним прыжком оказался на той стороне. Принял стрелы на щит, потом же туда пришёлся удар топора, расколов его на куски. Поморщившись, ответил булавой в голову. Но противник увернулся, сам, в свою очередь, атаковав мою ногу. Сдвинувшись назад, обрушил удар сверху, принятый им на треснувший щит.
Очень быстро и сильно бьёт, конечно. Особенно обращал на себя внимание его одноручный топор: толстое, даже на вид плотное древко, широкое лезвие, способное вынести самые сильные удары.
Ну и скверной от аристократа, разумеется, несло знатно. Но затягивать не хотелось, и, улучив момент, составил и активировал программу движения, щедро залив скверны. Ногу стрельнула боль, а отлетевший в стену от удара стопой боец пытался вдохнуть, опустив взгляд на смятую кирасу.
Удар булавы размозжил ему голову, а я выхватил из разжавшегося кулака топор. Отрубить голову ещё одному бойцу, пройти вдоль мелькнувшего копья, ломая грудину ударом ноги женщине. Сзади что-то толкнуло в спину, и, резко развернувшись, взмахнуть топором.
Сглотнув, постарался не смотреть на упавший безголовый труп мальчика лет десяти, сжимающего в руках короткое, почти игрушечное, копьецо. Встряхнулся и бросился дальше, вламываясь в другую комнату. В этом доме сложностей больше не возникло.
За ним последовал другой. А потом ещё и ещё, сливаясь в кровавую карусель из выбитых дверей, раскрытых в криках ярости и страха ртов, и бесконечных ударов топора. Долго. Выматывающе. И страшно от того, что творили мои же люди. И я сам.
Уже темнело, когда мы закончили зачистку. На ногах осталось всего три десятка бойцов, сейчас собравшихся передо мной. Остальные оказались, по большей части, ранены или убиты.
В квартале было тихо, только от домов, где сейчас оказывали помощь нашим раненым, раздавались стоны. Остальных мы убили. Стариков, женщин, детей. Всех.
Окинув взглядом бледных ополченцев, смотрящих на меня, всё, на что меня хватило — это сказать, постаравшись выглядеть уверенно:
— Мы сделали нужное дело! Это то, что постигнет всю
