Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина
Понял, что любви одной недостаточно?
- Убили его, - дядя понял мой вопрос, пусть бы и не произнесла я его вслух. – В лесу… аккурат по осени. Охота тут, не в заповедных, в наших лесах. Лесной народ дичину выпроваживает, когда много косуль с кабанами – это тоже для леса не очень хорошо, вот они и гонят. А тут, стало быть, охотники съезжаются… стрелять начинают. Порой так, что спасу нет.
- Застрелить фэйри? В лесу? – Лютобор чуть нахмурился. – Это… как-то… сказочно звучит, уж извините.
- Тут не знаю… это я уже после выяснил, что да как. Той осенью меня уже тут не было. Сбежал. Отец после того, как Анька у Барвинихи поселилась да со своим мужем… пусть они по нашим законам и не расписаны были… в общем, он совсем разум потерял. Мать смертным боем бить стал. Мол, она за дочкой не досмотрела, виновата. Мне доставалось, Федьке. Но я за то лето крепко вдруг вытянулся. И как-то в ответ толкнул. А потом и по уху заехал. Потом вовсе как-то… мать оттаскивала. Я плохо помню, что да как… будто пелена ярости на глаза упала. Наверное, если бы не она, убил бы. И понял, что убью всенепременно, если останусь. Паспорт забрал. Предложил маме уехать в город, но отказалась. Сказала, что любит его, что не бросит… вот как так?
Ответа у меня нет.
И ни у кого.
- Я тогда ушел… к Аньке заглянул попрощаться. Она меня поцеловала. И подарила обережек. Простенький такой,
Дмитрий коснулся шеи.
- Он меня и спас… она хорошая была. И останься я… от этой мысли по сей день отделаться не могу, что если бы остался, глядишь, все бы и иначе сложилось бы… даже если б зашиб его… оно, конечно, грех даже думать, но… может, оно меньшим злом вышло бы? Хотя зла меньшего и не бывает. В общем, я у них переночевал, а там мне Барвиниха письмецо сунула. Она-то сама бездетная, а вышло, что многим помогла. Вот и остались связи. С этим письмецом я и поехал, сперва в Жердовку, а там и дальше… к Павлу Степановичу попал. Думаю, что видела она во мне, и тьму эту, и дурь. Понимала, что сам не справлюсь, а если укорот не дать, беда будет.
Водя в реке пошла мелкой рябью, и желтый лист, из тех, первых предвестников осени, что в июне родятся, закружился на этой воде.
- Пал Степаныч в корпус меня определил. Кадетский. Сказал, что силы во мне изрядно, а вот мозгов и дисциплины нет. Я-то не слишком радовался, да понял уже, что сам там, на воле, не выдюжу… после корпуса в армию пошел. Там и прижился. Не буду врать, что крепко по дому скучал. Сперва-то Аньке письмо написал, да… потом как-то то одно, то другое. Жизнь новая. Такая, которой я тут не видел. Закружила, завертела… а там… там всякого случалось. Да и не скажу, не буду врать, что сильно мы с Анькою близки были. Она мне не писала. Я ей. Мать меня вовсе прокляла, когда поняла, что я всерьез ухожу. Федька тоже… он не хотел с отцом оставаться. Ну вот и вышло, что без семьи мне было проще. Вроде как за делами укрылся и нет их. А дела-то… меня еще в кадетском заприметили. И предложили перейти.
Он замолчал и почему-то поглядел на Лютобора.
- Особое подразделение? – тихо сказал тот.
И Дмитрий кивнул.
Уже для меня пояснил.
- Разным занимались по воле батюшки-Императора. На мне по сей день клятв о неразглашении, что блох на бродячем кобеле. Ну да… в последние годы все больше по аномалиям энергетическим. Оно и хорошо… лучше аномалии, чем с людьми воевать.
Он руки поднял.
- И вышло так, что пришлось по миру помотаться. А там и осесть под чужой личиной, да за чужой жизнью приглядывая… тогда-то и начал задумываться о том, кто я есть. Все думал, как дело закончится, так вернусь домой. С мамкой помирюсь. Отец, чай, не рискнет меня тронуть. Федьку вон в люди выведу, если захочет. Аньку… я ей подарок выбрал. Там… когда сам не собой становишься, в голове колобродить начинает. Чем дальше, тем больше размывается граница. И перестаешь понимать, кто ты есть на самом-то деле. Вот и цепляешься за все, лишь бы не свихнуться. А у меня и зацепиться, как выяснилось, не за что.
Я прикусываю губу.
И молчу. Гляжу на воду и молчу.
- Десять лет… это, конечно, не самый большой срок, но достаточно, чтобы почти сойти с ума. А потом… потом все пошло не по плану. Там, где я был, порой случается, что вечером одна власть, утром другая… а там и бунты, мятежи, и всякое… иное. Главное, что объект, за которым я присматривал, проходил по первому уровню потенциальной опасности. Присматривал изнутри, потому как были и те, кто вроде как курировал работу извне, я и за ними заодно. Так вот, этот объект попытались захватить. И у них получилось, да… почти… закончилось все стихийным выбросом энергии. А он вызвал пробуждение части… - Дмитрий замолчал и дернул шеей. – Это уже закрытая информация. Главное, что выбирались мы… долго выбирались.
- Тебя там? – поинтересовался Лют. – Энергетическая… болезнь?
- И она тоже. Говорю ж, долго выбирались. По горам, по… свои-чужие, такая круговерть, что и не понять, кто да где. На мне гражданские, которых я и поставлен был охранять. Не приспособленные совершенно, но как-то тянулись, старались. И я тянул. Повезло. Пару месяцев и вышли. К своим. Там-то я и отключился… честно, даже не помню, как в больничку попал. Очнулся уже там. Мне и говорят, что, мол, два года как лежу… и что хрен его знает, сколько еще лежать буду. Повреждения и все такое… ладно рожа, я и раньше особо красавцем не был, а вот нервная система – другое. Сперва-то я и руками еле-еле шевелил.
Не хочу сочувствовать.
И пялюсь на воду до рези в глазах. Солнечный свет отражается, потому-то и больно. Глазам. И еще губы пересохли совершенно. Облизываю их.
Уйти бы, но…
Я же пришла, чтобы узнать о себе. Кто сказал, что это будет приятно.
- Потом судороги… приступами. И лекарства не помогали. Целители тоже мало что могли. Меня определили в госпиталь для ветеранов. На постоянное проживание.
А про энергетическую
