Великий Гилельс - Елена Федорович
Можно также привести слова, сказанные Гилельсом Софье Хентовой по возвращении из одной из зарубежных поездок: «А мы живем, как эскимосы»49. Наконец, Гилельс был верующим человеком – глубоко в себе, никак не афишируя, но об этом сейчас тоже уже достаточно много написано.
Так, Франц Мор, длительное время работавший главным настройщиком фирмы «Стейнвей и сыновья» в Нью‑Йорке, написал в сотрудничестве с Э. Шафер книгу «Моя жизнь рядом с великими пианистами», которая издана и по-русски издательством «Лайф Паблишерс Интернешнл». В книге имеется фрагмент, посвященный Гилельсу, в котором рассказывается о том, как Эмиль Григорьевич с благодарностью принял от Ф. Мора Библию на русском языке и посетил с ним церковь.
Кроме того, на портале Э. Гилельса, открывшемся в 2006 г. к его 90-летию, среди воспоминаний есть материал Г. Кимеклиса, в том числе такой фрагмент: «А потом… Потом – уже в 85-м – об этом трудно, невыносимо говорить – была панихида в Большом зале консерватории, гроб на высоком постаменте у сцены, которая еще хранила тепло его дыхания, и на которую он выходил в течение полувека. Еще позднее – после похорон – было скорбное застолье на квартире у Гилельса, где собрались самые близкие ему люди. Сраженная горем вдова Фаризет, женщина величайшего мужества и беспримерной выдержки, скупо роняла в стылую тишину такие же тихие и отрешенные слова о последних днях супруга, о Библии, за которой он заходил из больницы, о страшном и беззастенчивом звонке ночью из этой юдоли человеческой скорби – “О н умер”»…50.
В. Воскобойников также пишет о том, что «…Ляля51 была очень религиозна и, по-видимому, приобщала мужа к вере; во всяком случае, бывая в Риме, Эмиль Григорьевич не пропускал ни одного воскресенья, чтобы не пойти на площадь Святого Петра и не принять благословения Папы Римского»52. На портале Гилельса есть его фотографии на аудиенции у Папы Римского53.
Для того чтобы все это назвать «романом» Гилельса и советской власти, считать его придворным пианистом, нужно обладать большой и очень недоброжелательной по отношению к Гилельсу фантазией.
У Рихтера было иначе. Вначале, до наступления его громкой славы, он действительно бедствовал: и жить было негде, и арестовать его пытались за немецкую фамилию – у него тоже была неудобная национальность, хотя и другая. Его долго не выпускали на большую сцену – Нейгаузу пришлось буквально «проталкивать» своего ученика. Может быть, еще и этим объясняется панегирический тон Нейгауза по отношению к Рихтеру и несправедливое принижение им Гилельса: молодой Рихтер был обижаем властями, и Нейгауз его защищал, а «обласканность» Гилельса советскими властителями была Нейгаузу неприятна.
Затем, когда Рихтера уже услышали в Москве, пришлось так же преодолевать сопротивление властей, чтобы он начал ездить за рубеж, его долго туда не пускали. Одним из тех, кто ходатайствовал в Минкультуры и других высоких инстанциях с просьбой разрешить зарубежные гастроли Рихтеру, был Гилельс. Так, А.С. Церетели пишет: «Именно Гилельс рекомендовал Рихтера к гастролям в США, именно он способствовал в 50-х годах признанию его имени за рубежом» 54.
А Рихтер, довольно негативно отозвавшийся о человеческих качествах Гилельса в своих поздних интервью Монсенжону, об этом, видимо, как-то забыл… Он написал: «Наши отношения, на первых порах дружеские, были довольно странны. Гилельс был очень большим пианистом, но человеком достаточно сложным. Он обладал ужасным характером, был крайне мнителен и вечно обижался. К тому же он был болезненно ревнив к успехам других, что действовало не него губительно, ибо из-за этого он чувствовал себя несчастным… За исключением этого постоянно мучившего его ревнивого чувства… Эмиль Гилельс, при его исключительной одаренности, имел все, чтобы быть счастливым артистом»55. Непонятно, зачем «ревнивому» Гилельсу нужно было, чтобы мир услышал Рихтера?
Но потом все резко изменилось в отношении к Рихтеру советских властей. Практически одновременно с началом его громкой зарубежной славы началось его официальное признание в СССР – и какое! Гастроли, лучшие залы, фильмы. Звания и награды – как у Гилельса. Хвалебные рецензии – и зарубежные, как у Гилельса, и внутренние, несравненно более благополучные, чем у Гилельса. Ни слова критики нигде. Огромные, удобные апартаменты. Теперь уже Гилельса, теснящегося в одной относительно небольшой квартире с семьей замужней дочери-пианистки (два пианиста в одной квартире и маленький ребенок!), можно было называть бедствующим. Но об этом никто нигде не писал. А у него самого только однажды при посторонних вырвалась жалоба, которую донес до нас Франц Мор.
В упоминавшейся книге Ф. Мора есть такой эпизод: «Когда мы приехали домой, Эмиль воскликнул: “Франц, у вас красивый дом. А сколько семей здесь живут?” Я ответил: “Сколько семей? Только наша”. (Я должен уточнить, что мы живем в хорошем скромном доме для одной семьи, никаких излишеств.) Для Гилельса это было слишком! Он не мог себе представить, что настройщик и его семья могут жить в доме одни. “В России это невозможно! Вы знаете, я живу на улице Горького в Москве, но у меня крошечная квартирка. Всего две с половиной комнаты для моей жены, меня и моей дочери. Моя дочь совсем недавно родила, и поэтому теперь у нас дома очень людно”».
Мы знаем по многочисленным примерам из советской истории, что деятели культуры, пользовавшиеся покровительством сверху, никогда не испытывали подобных проблем. У Гилельса, по крайней мере, в последнее двадцатилетие его жизни, таких покровителей не было.
То, что у Рихтера в советский период были покровители в самых верхах, – несомненно, иначе все, что имел Рихтер при советской власти, объективно было бы невозможно. Во всяком случае, какими бы причинами ни вызывалось это покровительство, оно, возможно, сохранило для слушателей Рихтера.
Написав это, предвижу гневные возражения: какие покровители? Где доказательства?
Их много, приведу для примера одно – которое «не вырубишь топором». Возьмем в руки грандиозный Советский энциклопедический словарь, издание 1983 года («зрелый, развитой социализм»), в котором на 1600 страницах мельчайшим шрифтом изложено представление зрелой советской идеологии обо всей мировой науке и культуре. В огромной редколлегии – сплошь члены ЦК КПСС, академики – авторы учебников по марксизму. И взгляд «Словаря» на не очень угодных советской идеологии деятелей искусства, конечно, пристрастный, необъективный. Г.Г. Нейгауза там, например, нет вовсе, как и М.Л. Ростроповича с Г.П. Вишневской (хотя, скажем, есть
