Томас Мертон - Дзэн и голодные птицы
Мне посчастливилось несколько раз встречаться с доктором Судзуки и беседовать с ним — хотя какие это были непродолжительные встречи! Общение с ним для меня было не просто очень важным; оно стало незабываемым. Для меня это было необычное событие, потому что я, как правило, редко встречаюсь с теми людьми, с которыми виделся бы каждый день по долгу службы, если бы я, к примеру, преподавал в университете.
Много лет я читал книги Судзуки, мы с ним переписывались и даже опубликовали короткий диалог «Мудрость Пустоты», в котором шла речь о том, каковой видят Пустоту последователи дзэн и египетские отцы-пустынники. [20] Во время последней поездки доктора Судзуки в Соединенные Штаты я имел честь встретиться с ним. Едва ли можно по достоинству оцепить этого человека, не увидев его. Мне казалось, что он воплощает в себе все неопределимые качества «Высшего Человека» древних азиатских духовных традиций — даосизма, конфуцианства и буддизма. Когда я увидел его, мне показалось, что это и есть «Подлинный Человек без Титула», о котором говорили Чжуан-цзы и дзэнские мастера. Общение с таким человеком очень много значит.
Что это был за человек? Встретившись с ним и выпив вместе чашечку чая, я понял, что встретился с совершенным человеком. Я почувствовал, будто после долгих странствий вернулся к себе домой. Это было очень радостное переживание. О нем многого не скажешь, потому что многословные описания приковывают внимание к деталям, которые, по большому счету, не имеют значения. Когда же видишь перед собой реального человека, все детали естественно составляют целостность, которую постигаешь, хотя и не можешь выразить. Когда же впоследствии пытаешься рассказать об этой целостности, остаются лишь многочисленные детали, тогда как «Подлинный Человек» давно ушел в другое место.
До сих пор я говорил с позиции обычного человека. Но я хочу высказаться также как католик, то есть как человек, который вырос в лоне западной религиозной традиции, но открыт другим традициям и желает познакомиться с ними. Такой человек должен высказываться о буддизме крайне осторожно, потому что он никогда не может быть уверен в том, что обладает достаточным пониманием духовных ценностей, с которыми знаком лишь понаслышке. Говоря о себе, рискну сказать, что в докторе Судзуки буддизм стал для меня полностью понятен. Раньше буддизм представлялся мне загадочным и непостижимым хитросплетением слов, образов, учений, легенд, ритуалов, зданий и т. д. Мне показалось, что великое и зачастую непонятное разнообразие культурных наслоений, связывающих себя с буддизмом в различных регионах Азии, — это красочное покрывало, наброшенное на что-то фактически очень простое.
В действительности, все великие религии по своей сути очень просты. Они, несомненно, обладают важными и существенными различиями, однако в своей подлинной реальности христианство, буддизм, ислам и иудаизм чрезвычайно просты (хотя, как я отметил, эта простота скрыта обманчивым разнообразием). Все они в конце концов приводят нас к самому простому и понятному: к встрече с Абсолютным Существом, Абсолютной Любовью, Абсолютной Милостью или Абсолютной Пустотой. И эта встреча оказывается возможной благодаря непосредственному и полностью пробужденному участию в повседневной жизни. В христианстве встреча проходит на уровне теологии и эмоций, посредством слова и любви. В дзэн она имеет место на уровне метафизики и интеллекта, посредством постижения Пустоты. Однако в христианстве тоже есть традиция апофатического созерцания, познания посредством «не-знания». В то же время последние запомнившиеся мне слова доктора Судзуки (сказанные перед самым прощанием) были: «Самос важное — это Любовь!» Признаюсь, что, как христианин, я был глубоко тронут этим. Воистину, праджня есть каруна (как называют любовь буддисты). Другими словами, человеколюбие (caritas) есть высшее знание.
Я встречался с доктором Судзуки всего лишь два раза и при этом не чувствовал необходимости терять время на обсуждение абстрактных, теоретических вопросов его духовной традиции. Однако общаясь с ним, я чувствовал, что говорю с человеком, который стал целостным, нашел свой путь и достиг духовной зрелости в традиции, полностью отличной от моей. Невозможно понять буддизм, пока не увидишь его олицетворение в живом человеке. Тогда знакомство с буддизмом сводится не к пониманию метафизических теорий, которые всегда оказываются очень экзотичными для западного человека, а к видению их подлинного смысла, проявленного в этом человеке. Я уверен, что нечто подобное переживали все западные люди, которые лично знали доктора Судзуки.
То же самое экзистенциальное качество по-другому очевидно в опубликованных трудах Судзуки. Проницательный, оригинальный и плодовитый автор, который прожил долгую и интересную жизнь, он оставил нам целую библиотеку дзэнских произведений на английском языке. К несчастью, я не знаком с его работами на японском и поэтому ничего не могу сказать о них. Однако то, что мы имеем на английском, вне всяких сомнений, представляет собой самое полное изложение азиатской духовной традиции, сделанное одним человеком в терминах, понятных для Запада. Уникальность трудов доктора Судзуки состоит в непосредственности, с которой этот японец выражал на западном языке свое понимание фундаментальной древней традиции. В этом состоит существенное отличие его подхода от трудов западных востоковедов, которые более или менее добросовестно переводят восточные тексты на западные языки, хотя и не имеют опыта непосредственного знакомства с азиатскими традициями.
Изложение дзэн доктором Судзуки эффективно еще и потому, что он умел находить дзэн в традиционных западных мистических учениях, которые нам хорошо знакомы. Я не могу судить, насколько хорошо доктор Судзуки знал западных мистиков, однако его осведомленность в писаниях Мейстера Экхарта не вызывает сомнения. (Отмечу в скобках, что согласен с доктором Судзуки в его окончательном мнении о дзэн и мистицизме. Ведь, во избежание недоразумений, доктор Судзуки счел нужным сказать: «Дзэн — это не мистицизм». И все же этот вопрос требует более глубокого изучения.)
Доктор Судзуки разделял общепринятую в наше время идею о том, что Экхарт — уникальное и всецело еретическое явление. Однако мы вынуждены признать, вслед за некоторыми учеными, что на самом деле Экхарт знаменует собой глобальное, обширное и в значительной степени ортодоксальное течение в западной религиозной мысли, — течение, восходящее к Плотину и псевдо-Дионисию и проявившееся на Западе в произведениях Скота Эригены и средневековой школы св. Виктора, а также оказавшее серьезное влияние на любимого теолога Экхарта — св. Фому Аквинского. Прикоснувшись к этой относительно малоизвестной традиции, Судзуки уловил ее подлинный смысл и сумел воспользоваться ее терминами. В ходе беседы с Судзуки я убедился, что он свободно пользуется мифологическим языком, на котором описано грехопадение человека в Библии и у Отцов Церкви. Он вполне естественно высказывался о смысле грехопадения как об отчуждении человека от самого себя — причем делал это так же непритязательно и безыскусно, как и Отцы Церкви: св. Августин и св. Григорий Нисский.
По правде говоря, существует много общего между психологическими и духовными воззрениями Отцов Церкви и психоаналитически ориентированными христианскими экзистенциальными мыслителями наподобие Тиллиха, который связан с августиновской традицией в большей мере, чем принято считать. Доктор Судзуки чувствовал себя в этой атмосфере как дома, используя при необходимости любые христианские символы. Фактически, в христианской традиции доктор Судзуки чувствовал себя более уверенно, чем многие западные теологи. Он высоко ценил библейские и святоотеческие образы и понимал их более непосредственно, чем многие наши современники, включая католиков, которые часто не понимают своей религии. Сама суть грехопадения заложена в нашей природе в том, что Юнг назвал символическими архетипами, и Отцы Церкви (а также авторы Библии), рассматривая грехопадение, не считали его историческим событием, а указывали на его архетипический смысл.
Смысл указанного символа, кроме доктора Судзуки, постигли и другие нехристианские мыслители. На ум приходят два имени: психоаналитик Эрих Фромм и замечательный, но, к сожалению, малоизвестный поэт Эдвин Мюир, переводчик на английский произведений Франца Кафки. Но я не думаю, что доктор Судзуки заботился о том, чтобы его интерпретация была достаточно современной. «Подлинному Человеку без Титула» дела нет до таких ярлыков, поскольку он живет лишь в настоящем и знает, что за пределами настоящего не существует ни прошлого, ни будущего.
Без преувеличения можно сказать, что во всех книгах Судзуки речь идет об одном и том же. Иногда он может сделать отступление и взглянуть на дзэн с точки зрения культуры, психоанализа или христианского мистицизма (глазами Экхарта), однако даже при этом он не отходит от дзэн и не становится на какую-то другую точку зрения. Он все время говорит почти одно и то же, он повторяет одни и те же прекрасные дзэнские истории, формулируя их каждый раз другими словами и делая тот же вывод: нуль равняется бесконечности. И все же в его произведениях нет монотонности, и читателю не кажется, что он повторяется, поскольку у него каждая книга полностью оригинальна. Каждая книга создает у читателя всецело новое переживание. Те из нас, кому довелось много писать, могут позавидовать этому качеству произведений доктора Судзуки: его произведения целостны и замечательным образом перекликаются друг с другом.
