Ладамтам - Анче Колла

Анче Колла

Ладамтам

Мир догоняет, ловит за руки, греет ладони ветром с юга. Запутывает сказки на перекрёстках. Оседает на волосах ту- манной моросью. Гром отстукивает беспричинную радость — с неба и прямиком в сердце. Мир любит петь обо всем, что слишком важно и потому почти не имеет значения. Под разные аккомпанементы. Под варганы, свирели, одиноко натянутые струны и колокольчики. Под все на свете, что способно шуршать, звенеть и бренчать в ритм. Ладамтам Бог создал на два рассвета прежде первого человека. Вырезал деревянную чашу, туго натянул кожу дымчатого фризантила на открытое основание, пустил луну со звёздами по лепнинным бокам. Постучал тёплыми ладонями, послушал, как мир ловит ритм и качается приливами. Подумал, и навязал ещё колокольчиков по краям. Просто так, для радости. И с тех пор так и вышло: ветром дышит чудный ладамтам, громом стучит, весну капелью колокольчиковой зовёт.

Вообще же непросто это — мир звуками наполнять и жизнь счастьем расцвечивать. Но всегда меж артиланов были те, кто умел…

СУНДЖЕ ТАЛЬ

На давно забытом и людьми и свитками языке артиланов, его имя значило «ветер». Так уже пару веков не называли детей, но имени, бывает, случается приходить в мир раньше своего хозяина. Так вышло и в ту осеннюю ночь, когда родился Сундже. Промозглый ветер с почти зимним остервенением трепал сети, накинутые на старые лодки у причала, запускал ледяные пальцы между рассохшихся досок, скрипуче наигрывая только ему ведомую мелодию. До рассвета было ещё далеко. А от заката зажглось уже немало звёзд. Ветер кружился у покосившейся хибары, осторожно стучал в ставни и ждал. Когда терпения не хватало (а ветрам, в отличие от гор, едва ли ведомо спокойствие), он снова принимался за лодки, на них срываясь за досадное ожидание. И если бы кто в этот момент не испугался и прошёлся вдоль воды — обязательно бы услышал в скрипе одно и то же повторяющееся слово. Вот так и появилось имя на пару непроглядных часов раньше того, кому предназначалось.

Когда же рассвет облизал край горизонта, чуть высветлив небо, пришёл и человек. Ветер ринулся от лодок к ставням, грохнул было об них подхваченной на лету галькой, и притих, прислушался. «Здравствуй, Сундже», — сказала женщина в доме. И то верно говорят, только им и дано пересекать миры, соединять время и безвременье, видеть то, что ни одному мужчине, будь он хоть трижды сильнейшим да четырежды мудрейшим, не дано. Не в этом мире, но в том договорились мама Сундже и Ветер. Из забытого языка, из невидимого пространства прямиком в ночь. Мимо двух старых лодок, под скрипучий напев, у самой кромки рассвета. Вот так и началась эта история.

Силы природы, и раньше бывало, что выбирали себе детей среди людей, делясь с ними своей магией, защищая, оберегая. Воспитанный лесами умел с животными говорить, шепот деревьев-исполинов понимать, птиц перепевать. Тот, кому матерью река становилась — рыб слышал, нырял на дно на часы, течения заговаривал.

Ветер же — непостоянная стихия. Но куда уж как сильная. А потому не было равных мальчику Сундже ни в детских сражениях на деревянных мечах, ни в скорости на охоте. Порой, в погоне за зверем случалось ему бежать так, что и на землю наступать забывал, обгоняя названного отца. А тот всякий час был рядом. Помогая, остерегая, на невидимых крыльях вынося из беды, коли та случалась. Когда радовался Сундже, Ветер струился по деревьям, хлопал в ладоши зелёными листьями. Грустил — и хмурилось небо чёрными тучами, рвущимися в ошмётки свирепым ураганом.

Знали люди о чудесной связи Ветра и мальчика из деревни рыбаков. Бывало, когда подолгу стояла летняя жара, что аж земля трещинами шла, просили они Сундже уговорить Ветер принести туч, ливнями поля укрыть. И тогда доставал отец из рукава ураган, седлал его, и на много дней отправлялся к людям в гости. И пировал, вразнос шел, покуда снова не прибегали жители с намеками, разгулялся, мол, батюшка Ветер. А и тот не дурак — пока лент разноцветных в подарок вдоволь не получит, никогда не унимал ураган, не прятал его в заплечный мешок Сундже.

А бывало, и отлучался Ветер. На несколько дней улетал. Повисали тогда паруса на лодках, замирали кусты, цветы, и те не покивают на закатное солнышко. Ветру эти дни нужны были, чтобы долететь до края света, проверить, все ли, как должно, крутятся ли мельницы на юге, справляются ли сестры Северные Метели в своих землях, легко ли разводятся погребальные костры на востоке, да и на западе — в каждый дом, во всякий погреб должен был заглянуть Ветер. На все про все уходило у него семь дней. Семь тихих дней в зиму, да семь — в лето. И всего разлуки-то.

А вот однажды не вернулся названный отец к Сундже. То ли в дороге заплутал, то ли беда случилась. Злые языки по- говаривали, что новый сын на краю земли у Ветра родился, так он прежнего и позабыл. Тихо стало вокруг, только и слышно было, как вздыхал Сундже у причала. Уже не ребенком был, не к лицу реветь, как дитя малое. А к утру так ре- шил: не верит сердце его в то, что нарочно мог не вернуться Ветер. А, значит, на выручку надо спешить. Взял он лепешек, воды, мешок со спящим ураганом, ветряную мельничку-амулет и солнце теплым шариком опустил в самое сердце. Без него в дальних землях никак, холодные они, неприветливые, темные, туда без солнца и соваться человеку незачем — так рассказывал ему Ветер. Попрощался Сундже со всеми, как если бы навсегда, и отправился в дорогу.

Дойти до края земли — много силы надо. Сундже Таль был сыном Ветру, и потому не знал усталости. И ночью шел он, и днем, и по земле ступал, и по небу горы перелетал. И чем дальше заходил, тем холоднее становилось, и крепче завязывал он ремни на походном плаще.

На исходе лета встретилась ему деревня. Много недель уже не видел он людей, все стороной обходил артиланские поселения поначалу, потому как всякому была охота поглядеть на ветрова сына, а то и честь в гости зазвать. Отказать — обиду хозяину учинить, согласиться — время напрасно потерять. А тут соскучился охотник по домашней еде, по речи людской. Артиланские земли давно уже позади остались, в этих краях о нем никто не слыхал, а потому и спрашивать не станут. Так