Михаил Калинин - Горящий в капле зеркал

Калинин Михаил

Горящий в капле зеркал

Михаил Калинин

Горящий в капле зеркал

Шелестело лето. Как на палитре неумелого художника, растущие вдоль шоссе деревья смешались в невообразимой гамме зеленых оттенков.

Автомобиль набирал скорость. Двигатель работал уверенно и равномерно, практически неслышно за ревом врывавшегося в открытые окна ветра.

Широкая полоса уставшего, размякшего от жара асфальта, растворяясь в зыбком трепещущем воздухе, упиралась в небо.

День был практически в разгаре. Солнце нещадно палило, прожигая своими лучами лакированную блестящую поверхность крыши, превращая кабину в настоящую парилку. Двое парней внутри небрежно смахивали напряженно повисшие перед глазами капельки пота. Застывший как желе воздух сжигал своим горячим дыханием легкие. Одежда противно прилипла к мокрому утомленному высокой температурой телу. В пепельнице дымилась сигарета, но курить ее ни у кого просто не было ни сил, ни желания. Минеральная вода в большой пластмассовой бутылке бесстыдно нагрелась и уже не могла спасать от жажды, служа путешественникам лишь жалким подобием душа, смывающего с лица и волос летящую от обочины пыль.

Начинался подъем и водитель практически до упора утопил в полу педаль газа. Завороженный толи пьянящим ароматом быстроменяющихся пейзажей, толи отупляющей разум жарой, пассажир пребывал в блаженной и сладостной истоме.

Непритязательная тихая музыка вырывалась из раскалившихся динамиков. Обычная рабочая поездка, в обычный рабочий ,-только чересчур летний день. Ничто не предвещало беду, все шло своим чередом и все было как всегда, но вдруг, откуда ни возьмись появился многотонный груженный бензовоз. Едкий запах солярки, черная гарь, вырывавшаяся из толстых никелированных выхлопных труб и застилающая мрачным туманом лобовое стекло, заставили насторожиться. Цистерна еле двигалась, и , догоняемая, неумолимо приближалась не желая уступить дорогу. Из под ее колес вылетали комья мокрой, непонятно откуда взявшейся в такую сухую погоду, жирной грязи, противно звякала подвешенная сзади к бамперу цепь. Водитель моргнул фарами, просигналил, бесполезно грузовик не пропускал.

Тогда он решил обойти его справа, так как слева стояли разделительные ограждения, он приготовился к маневру, но тут бензовоз резко вильнул, и, освободив проезд, прижался к обочине. Как раз в этот самый момент, вместо него, на той же полосе вырос огромный бетонный блок, судя по всему забытый строителями после ремонта дороги. Раздался скрип тормозов, водитель тщетно попытался справиться с рулем, но тот упрямо не захотел выворачивать. Уже через миг сильнейший удар практически вмял машину в камень и отбросил в сторону. Еще удар, звон бьющегося стекла, скрежет железа, невообразимые человеческие вопли, искры волшебным фейерверком вырвались из-под кузова перевернувшегося набок и летящего в бесконечность автомобиля и тут же рассыпались кровавыми звездами по земле.

Он проснулся.

Бесконечный сотовый сон. Он преследует его, как опытный охотник преследует свою добычу, играет с ней, заманивает, вроде отступает и вновь, появляясь откуда ни возьмись, с новыми силами набрасывается. Изматывая ее, он всегда знает, что последнее слово, последний выстрел, останется за ним. Неважно сколько продлится действие, скверный театр одного актера и одного зрителя, его интересует сам процесс , и только потом результат. Так и здесь: редкая ночь проходит без безумно летящей машины, разбивающейся за доли секунды вдребезги, внутри которой сидит он, Алексей. И в миллионный раз он задает себе вопрос, даже не себе, и не вопрос, он просто кричит в пустую, дышащую видениями тишину: "Но ведь мы же вырулили ?!!" .

И в шуршании занавесок пытается разгадать ответ, ответ сна. Грохнет ли выстрел? А может осечка? Может и нет никакой охоты... Может просто бред, глубоко затаившийся страх, пытающийся свести его с ума.

Он опять с головой окунается в тот день, окунается, как в ледяную прорубь, так, что судорогой сводит все тело, сводит мозг, вытаскивающий из пелены воспоминаний трагические события.

Вспоминает, как замер он в кресле, уперевшись ногами в торпеду, как долго не мог прийти в себя после аварии, как потом до ночи сидели они с Шуриком, водилой , в каком-то кабаке и пили, практически не закусывая, напивались, чтобы не слышать застывший в ушах звон, хрустальный, космический звон падающих метеоритов , бьющихся зеркал, и как, бросив в чужом дворе машину, пошли домой пешком, потому что боялись даже взять такси.

А потом несколько лет счастливой, вполне сносной жизни, радость и переживания которой практически не запомнились, растаяли в быту, стерлись. Но тот случай так и тянул за душу, не уставая петь свою страшную глухую песню. Проходил через все стальною нитью ночных кошмаров. Та же машина, то же место, и, самое ужасное - тот же конец. Ни врачи, ни целители не смогли ничего сделать. Гипноз не принес никаких результатов. Жена, уставшая от его бесконечных криков, будящих ее на рассвете, спала теперь в соседней комнате, она не перестает любить его, но вынести этого уже не может . Он не обижается на нее. Ведь даже недавно погибший музыкант, одно время приходивший в его сны, исчез куда-то, не в силах разделить с ним смертельной гонки. А ведь бывало так подолгу, так интересно они общались. Разговаривали об искусстве, о жизни. Спорили о смысле, смысле всего происходящего вокруг, не соглашались, разгоряченные, вспыхивали, ругались, но всегда мирились. Мирились, потому что Алексей поним!

!

!

ал своего гостя , чувствовал, чувствовал так, как чувствуют только близких друзей.

Порой по утрам он мог подолгу осмысливать ночные беседы, наслаждаясь полнотой общения, откровенностью их отношений. Ему казалось, что он разгадал загадку его характера. В некоторые моменты он сам не верил, что это лишь сон и музыкант умер, и они никогда не были представлены друг другу, настолько волшебными были эти фантастически реалистичные видения.

То они вместе сидели в студии, бренча на гитарах всякую ерунду, то бегали по коридорам, пытаясь найти выход из мифического лабиринта. Болтали, ходили друг к другу в гости. Алеша очень хорошо представлял себе его квартиру, хотя ни разу в ней не был. Представлял, или придумывал до мельчайших подробностей: фарфоровые вазочки с искусственными цветами, фотографии родственников в позолоченных рамках, висящие рядом с дверью , буфет с толстыми дубовыми створками и запыленными стеклами, какие-то куски пола, -лакированный, устланный ромбиками паркет , ковер с мягким шерстяным ворсом и следами от ножек обеденного стола, пятно на обоях в гостиной, сами обои не бумажные, а какие-то клеенчатые с необычной фактурой; коллекция копакт-дисков, разбросанные по полкам медиаторы, треснувший пульт от телевизора, лопнувшие струны, и множество других занятных вещей, из тех, которые составляли быт никогда незнакомого ему человека, он видел так четко, что поражаясь реальности своих ощущений, ощущен!

!

!

ий не свойственных простому человеческому сну, просыпался и пытался по маленьким кусочкам, быстрее, пока не улетучилась специфическая атмосфера духовности царившая все время их встречи, запомнить, что бы потом в этом мире, в общении с друзьями воссоздать все в полном объеме и подарить им, друзьям, то окрыляющее чувство открытости и доброты которое испытывал сам...

И вот он ушел. Растворился в эфире всепожирающего страха, оставив парня наедине с самим собой. Не остановил обреченную машину. Конечно он и сам умер слишком рано, столького не успев, не найдя себе места на этом свете он поспешил "туда", подгоняемый бесконечной жаждой, жаждой жизни. Но это не умаляло страданий Алексея. Невыносимо больно было осознавать себя оставшимся в одиночку перед кошмаром сна, ему была нужна, просто необходима какая-то отдушина, чтобы избежать сумасшествия. И скоро он сумел найти замену, замену всем вольно или невольно предавшим его.

Зеркало. В последнее время только зеркало своей безликой прозрачностью делило с ним эту муку. Вот и сейчас, вскочив с кровати, он закурил и подошел к нему. Страшная картина. Истощенное лицо, мешки под горящими безумным блеском глазами, подрагивающая скула, искажающая рот злобной ухмылкой.

Алеша потрогал свое отражение рукой. Холодная поверхность стекла казалось отторгала тепло его прикосновения. Молчаливая безысходность. "Мы же смогли?!". Тишина. "Мы ведь вырулили?!",- крик, остервенелый вопль разрезающий гранит удушливого летнего воздуха. И слезы: "Я ведь жив",всхлипывания, стон прозрения, как будто он о чем-то догадывается, но боится себе в этом признаться. Соленые капли, падая в пепельницу , тушат красный уголек. Безучастное отражение, напоминающее надгробие, бессильное уничтожить боль, мрачно взирает со стены на своего хозяина и поглощает его фобию. Он так и уснет здесь, возле зеркала, не доползя до постели, боясь остаться один на один со своим сном и увидеть в его продолжении мигание милицейских маячков, услышать вой сирены "скорой помощи", которая стоит возле искореженного автомобиля из которого на половину вываливаются растерзанные окровавленные тела, а вокруг лица , бесконечное множество лиц, поддельно соболезнующих , ужасающихся и абсолютно!