Дмитрий Антонов - Автобиография

Антонов Дмитрий (Грасси)

Автобиография

Антонов Дмитрий (Грасси)

Автобиография

Роберту Энсону Хайнлайну - за

"Дорогу Славы" - нет другой

книги, которая так много могла

бы рассказать юным Воинам...

...Мне было больно, страшно и одиноко, и я придумал себе мир, мир Паэна. Когда-то очень давно, в те времена, когда шкаф казался мне неприступным Эверестом, а слова любого взрослого человека - средоточием мировой мудрости, я нашел его и поселился в нем.

- ...Какой у вас красивый мальчик! - часто говорили маме незнакомые люди на улице. Hаверное, я и впрямь выделялся из толпы одногодков в то время. Взрослые люди как-то очень быстро сближались со мной и становились друзьями, настоящими и верными. А сверстники меня не любили. Во-первых, я не играл в футбол, во-вторых, все время возился с книгами, в-третьих, не любил играть в войну и всячески избегал драк.

- Вон, смотри, Профессор идет... - шептались они и кидали в меня из-за угла снежком. Я не обижался. Hу в самом деле, откуда им было знать, что футбол в Паэне - это искусство, а не игра, книги - часть образования, которое я получал от лучших ученых моего королевства, а войны... Сколько я их повидал на своем веку... Вполне достаточно, чтобы возненавидеть их. Еще я любил знакомиться с продавцами магазинов. Любых - продовольственных, булочных, универмагов. Мне очень нравились их белые халаты , так похожие на рыцарские накидки моего мира. Я даже приносил им из дома конфеты и печенье - ведь они всегда выглядели такими усталыми. Соседи часто подшучивали надо мной по этому поводу.

- Эй, отнеси мяснику котлетку! Он сегодня очень бледный.

- Эй, угости кассиршу пряником. Ей на свою зарплату такого век не купить.

- Ха-ха-ха.

- Хахахаха.

Когда я слышал такое, я уходил в Паэн. Там надо мной никто не смеялся. у, почти никто. о об этом чуть позже. Я въезжал в город через главные ворота и Сторожевые Великаны снимали передо мной шляпы и отдавали салют огромными алебардами, каждая - вышиной в два прыжка тигра. Моя белоснежная лошадь - Ярина - шла ровно-ровно, так, что я почти не чувствовал тряски. Где-то там, далеко отсюда, я очень страдал от морской болезни, и, хотя здесь это было исключено, Ярина просто так, на всякий случай, берегла меня. Она была совершенно необыкновенной лошадью, моя Ярина.

Почему у всех лошадей цыганские глаза? У кошек глаза пронзительно умные, как у бабушки, баюкающей заболевшего внука, у змей и собак преданные и глупые, у статуй и насекомых - пустые, у акул - очень грустные и испуганные, полные боли, а у лошадей - цыганские, c искрой молчаливой надежды, той, о которой никому, никогда, ни пол-слова. Когда я первый раз очнулся на мокром песке моего мира и с удивлением смотрел на золотое небо, Ярина вышла из-за прибрежных скал и положила голову мне на плечо. Я сразу понял, что мы - одно целое, я и это удивительное создание, чудо, ласково дышащее мне в ухо.

Дети города издалека узнавали меня и выбегали на улицы.

- Грэсси! Грэсси! Герой вернулся! - кричали они радостно и смеялись от счастья. Я улыбался им, думая о том, что теперь и я для кого-то кажусь самым умным, самым сильным и самым высоким. Скорее по привычке, но не без затаенной радости и улыбки я поднимал правую руку и творил маленькое чудо для всех этих проказников - одаривал их леденцами, куклами, шариками. Как-то я наколдовал им по порции эскимо - первый и последний раз, слишком много ребят лежало потом в постелях с текущими носами и болью в горле. А лечить я тогда еще не умел, слишком был молод, хоть и самоуверен. е по годам.

Около дворца меня встречал сам Король. Обязательно в мантии, со скипетром и при короне. Бедный! Даже в летнюю жару он выходил мне навстречу в мантии. Почему-то он решил для себя раз и навсегда, что при встречах со мной носить ее обязательно. Остальное-то время она висела в самом дальнем шкафу, но как только улицы наполнялись восторженными криками мальчишек, а девочки, краснея, бежали домой, спеша одеть самое парадное платьице, Король, страшно волнуясь, извлекал ее на свет и, тяжело пыхтя, надевал. Он очень гордился этой мантией и я никогда не забывал напомнить ему, как замечательно он в ней выглядит. Король и впрямь неплохо в ней смотрелся, особенно вечером, когда мы втроем - я, он, и Придворный Шут сидели на веранде замка и пили горячий чай с бубликами.

- Какой сегодня закат! - мечтательно говорил Король, глядя на искрящиеся вдали горы. - Каждый новый день приносит новый и новый цвет, каждое утро горы просыпаются чуть-чуть иными, чем накануне.

Он очень любил смотреть на горы, Король. И он видел их куда более яркими и чудесными, чем кажутся они большинству из нас - он видел и любил их такими, как они есть. Каждый раз Королю удавалось удивить меня, хотя поражать воображение людей полагалось мне - волшебник все-таки. А однажды он показал мне нечто совершенно необыкновенное...

* * * * * *

- Что это ты такое рисуешь, Димочка? - Ольга Егоровна, самая молодая учительница в нашей школе наклонилась ко мне. а вид она не сильно отличалась от учениц выпускного класса - распределилась после Репинки в нашу школу и так и не смогла уйти, отработав положенные полгода. В Оленьку были влюблены полшколы мальчишек, а девочки старались одеваться как она и тщетно пытались подражать ее летящей походке. Ходила она необыкновенно - словно ее несла волшебная сила на ковре-самолете в доле дюйма над землей. Я знал только одну еще девушку, которая ходила так же, но она жила не здесь, а в Паэне. Я с трудом оторвал карандаш от бумаги и посмотрел в ее глаза - будто окунулся с головой, ворвался в солнечное утро и лучики-зайчики прилипли ко мне. Бедово у меня обстояли дела с рисованием... Если мы рисовали животных, то мне приходилось обязательно подписывать рисунки - около белки, даже если она и сидела на елке и ела шишку, я крупно писал "Белка", иначе все начинали удивляться, как плохо я нарисовал лошадь. Рисовать я любил, хотя не очень мне это удавалось. А уроки рисования, как и все мои одноклассники, обожал и с ужасом думал, что через два года они кончатся и Оленьку мы будем видеть только на переменах.

- Это - ночная радуга, Ольга Егоровна, - робко сказал я.

Класс загудел и начал оборачиваться на меня. А Оленька, умница, смотрела на рисунок именно так, как и надо. Ее брови изумленно поднялись, и она совсем по-особому взглянула на меня. Мне показалось, что она хочет о чем-то меня спросить, но в последний момент она сглотнула вопрос и, подплыв к доске, высоко подняла руку с моим рисунком.

- Посмотрите, посмотрите, ребята, какое чудо! Все слышали? Это - ночная радуга.

Я еще не успел закончить рисунок, но уже видны были на нем дрожащие капли ночного дождя, только что родившийся ветер, спешащий облететь весь мир, далекие горы, тихие спящие озера, грустные глаза звезд среди облаков и над всем этим она - словно танцующая фея, легкая, причудливо изогнувшаяся ночная радуга. Это неверно что она серая. И неправда что в нашем мире ее не бывает. адо лишь попытаться, выйти ночью из дома сразу после дождя, долго долго идти , не думая о том куда приведет тебя твой путь и твоему взору откроется сияние ворот мечты - переливы воздуха ночная радуга. К ней можно подойти, даже коснуться - тогда раздадутся неслышимые колокольчики. Она может быть большой-большой, выше дома, выше городских башен, а может оказаться ростом с тебя - всегда такая, о какой ты мечтаешь, и в то же время сама по себе... Ольга Егоровна и я вошли в кабинет директора. Владислав Иванович стряхнул с себя сон и хозяйственным взглядом начальника окинул весь кабинет сразу.

- Что случилось, Ольга Егоровна? - спросил он Оленьку, даже не посмотрев на меня. В мире, где он жил и куда уходил, наверное и вовсе не было мальчишек-школьников - одни только голые стены, на которых непонятно как появлялись иногда нехорошие надписи.

Оленька положила перед ним мой рисунок.

- Вот! - сказала она звонко и умолкла. Ей хотелось, понял я, показать этот мой рисунок всем, всем, всем, поделиться нечаянной радостью.

- Гм... - сказал директор, и, -не может быть, - поднял на меня глаза.

- Твой? - строго, но уже зная ответ наперед спросил он.

- Мой, - честно сознался я.

- Будем исключать, - сказал директор и потянулся к телефону. е увидел он моей радуги. Решил, наверное, что я сделал что-либо ужасное.

Оленька ахнула и уронила ключи от кабинета. Ключи упали на пол и зазвенели, словно струны арфы.

- Что вы, что вы, Владислав Иванович, - защебетала она, - я совсем не о том. Вы поглядите - это же настоящее чудо. Я за все время работы у вас такое в первый раз вижу. Тут же...

- Гм... - перебил ее директор. Он еще раз посмотрел на мой рисунок и на лице его появилось выражение, долженствующее означать одобрение. Приподнявшись на стуле и поправив галстук, он вновь потянулся к телефону и веско сказал:

- Будем повышать.

И хотя он смотрел на рисунок с видом знатока, я понял, что ночную радугу он так и не увидел. аверное она испугалась его и превратилась в ласточку или в лужицу лунного света. А может быть специально для него приняла вид указки или папки для документов на краю стола.