Не хочу в рюкзак - Каленова Тамара Александровна
— Бодрее,Славка! — крикнул снизу Измаил, думая, что Славка остановился из-за нерешительности. — «Пэр аспера ад астра!» — как говорили древние греки. — «Через трудности к звездам!»
— А может, не они это говорили, а латиняне, — весело подсказал сверху Гришка.
— А может, и не... — Измаил услышал Гришкину реплику.
Акустика в «трубе» была прекрасная.
Славка давно заметил, что такой перепалкой друзья отвлекают новичков от трудности восхождения. Они берегли своих младших товарищей, не форсили, делали частые остановки.
В одном месте, метрах в сорока над землей, Славка с удивлением прочел надпись, сделанную белилами: «Упадешь, не волнуйся: звони по 03». В другом: «Маша, встретимся на этом месте в воскресенье, в 24.00». И ему вдруг ясно представилось, как шутник лезет по «трубе» с банкой белил на веревке через плечо и оставляет после себя ёрные надписи.
Славка улыбнулся, и ему тоже захотелось совершить что-то неожиданное, лихое, бесшабашное.
Он сделал «заклинку», упершись в скалу коленями, и полез в карман куртки за сигаретами.
Но в этот миг правое колено вывернулось, и он почувствовал, что летит вниз, отскакивая от стен как мячик и инстинктивно закрывая голову руками.
Неожиданно падение прекратилось. «Измаил!» — благодарно подумал Славка и почувствовал под руками веревку.
— Придется поднимать, — услышал он встревоженный, но, как всегда, деловой голос Измаила.
— Привяжи его за пояс, — посоветовал сверху Гришка.
— Да. Но сначала пусть поднимутся остальные.
— Как он себя чувствует?
— Улыбается.
— Молодец. А ты как?
— В норме. Как раз мой старый «карман» попался. А то бы...
Потом они лежали на раскаленной солнцем площадке, смотрели вниз, на тайгу, на крошечные фигурки туристов у подножья, пили воду из Гришкиной фляги, отдыхали.
Славке было стыдно за свое «геройство» и за огромный синяк над бровью. Он долго молчал, затем вдруг повернулся к Измаилу:
— Спасибо тебе!.. Ты такой...
Гришка не дал ему договорить, превратив все в шутку:
— У них в роду все такие. Если верить слухам, его дед пенсию за Цусиму получал. А кто-то из более древних предков сражался совместно с Суворовым под Измаилом... Недаром же его так нарекли.
— Хватит травить, — попросил Измаил, впрочем, не очень настойчиво. — Некогда. Лучше увековечь нас...
Без долгих уговоров Гришка принялся расстегивать кнопки на стареньком «ФЭДе». А Славка вспомнил свои слова, вписанные в устав, и вновь, как клятву, повторил про себя: «Верить в своих командиров!»
***— О Спарта! Вечное посрамление бесплодной учености! — сказал Славка и открыл кран с холодной водой.
Пока он поминал Спарту, другая рука втихомолку от совести подливала теплой воды в ванну.
Славка завертел от стыда худенькой шеей, будто кто-то уличил его в преднамеренной лжи.
— А чем, собственно, отличается преднамеренная ложь от непреднамеренной? — ядовито спросил он себя. — Ты, брат Станислав, просто халтурщик! Видели бы тебя сейчас Гришка и Измаил!
И начал быстро одеваться.
В последнюю очередь обул сандалии, у которых было одно ценное качество: песок и камешки высыпались через дырки, стоило только подрыгать ногой.
Рубашка навыпуск — для торжественных случаев. Первый после отпуска день — чем не торжественный случай?
Славка выглянул в окно. Сердце его похолодело: по двору шел Клюев, Кирилл Георгиевич, в руках нес сетку с кефиром, хлебом и газетами.
— Все! — сказал Славка традиционное для погибающих героев слово. И заправил рубашку в брюки. И заметался по комнате. И стал лихорадочно маскировать атласное одеяло: Клюев уважал все суконное, солдатское. Наконец схватил чистую простыню и накинул на кровать.
За стеной звякнули кефирные бутылки и раздался голос Клюева:
— Станислав! Иду на «ты»! Он вошел.
— Загорел, загорел! Ничего не скажешь! Натренировался?
Клюев с удовольствием оглядел Славку. Впрочем, он все делал с удовольствием.
— Отдохнул? Соскучился по строительству?
— Да как сказать, — уклончиво, без особой бодрости ответил Славка.
Кирилл Георгиевич удивленно посмотрел на него, и радость от встречи, светившаяся в его голубых, слегка выцветших глазах, потускнела. Он не понимал людей, которые могут не скучать но своей работе.
Славка почувствовал себя неловко. Странный этот Клюев. Неужели надо прыгать от радости, что отпуск закончился?
— Ну, я готов, Кирилл Георгиевич, — сказал он подчеркнуто-грубовато.
Клюев медленно повернулся к двери.
— Готов? А я думал ты эту, расхожую, наденешь, — и он кивнул на старую рубашку, с неотмываемыми белиловыми точечками, в которой все привыкли видеть Славку на объекте.
— Расхожую так расхожую, — пробурчал Славка. Заголил живот и рывком стащил нарядную рубаху. Очки соскочили и запутались в рукаве.
Клюев подошел к Славке, выловил из рукава очки и коснулся его костлявого, в редких веснушках плеча.
— На, держи!
Славка нацепил очки. Клюев взял со спинки стула старую рубашку, секунду подержал — в его огромных, навсегда темных от мороза и жары руках она казалась совсем детской, с подростка, — и протянул Славке.
— Одевайся, да пойдем прогуляемся с полезностью для себя и других.
И с его лица исчезло появившееся было чуть робкое, бережное выражение. Лицо снова стало таким, каким привык видеть Славка: насмешливым, с суровыми глубокими складками возле губ и носа.
Напоследок Клюев презрительно ткнул кулаком уголок атласного одеяла, невинно голубевшего из-под простыни.
Славка покраснел.
Было немного странно видеть, как шагают они вдвоем, — длинный, чуть сгорбленный Клюев и худенький, в узких модных брючках Славка, Кирилл Георгиевич — начальство, главный инженер СМУ. Славка — мастер с незаконченным высшим.
Судьба поселила их в соседних комнатах. Она же, судьба, привязала Клюева к Славке. Иначе чем тогда объяснить, что главный инженер вот уже год как с неотвратимой точностью, пугающей жизнерадостного Славку, заходил за ним по утрам и даже в воскресенье, приглашая «прогуляться с полезностью для себя и других» по разбросанным объектам СМУ.
Ни за что ни про что он отбирал у Славки добрых два часа мертвецкого сна, водил по траншеям и недостроенным цехам, тащил на крышу — поглядеть стропила, и в подвал — проверить изоляцию труб отопления.
Славка смирился с этим как с неизбежным злом. Но иногда ему, как сейчас, например, хотелось вздернуть нос и дерзко спросить главного инженера: «Чего вам, собственно, от меня надо?»
— Мечтаю увидеть тебя седым и квалифицированным, — как бы в ответ на его мысли сказал однажды Клюев.
Славик хмыкнул: «Мечтает!»
— Простыл? Ну, ничего, на работе пройдет... На работе, брат, все проходит, — сказал Клюев.
— Так-таки и все?
— Все, — Клюев серьезно посмотрел Славке в глаза.
— Работа — уникальный рецепт двадцатых годов, — небрежно бросил Славка слышанную где-то фразу.
Выпад против «эпохи двадцатых годов» не мог пройти незамеченным, и Славка знал это. Ему не хотелось обижать старика Клюева, в глубине души он сознавал, что Кирилл Георгиевич, как всегда, прав, просто язык по-мальчишески выбалтывал не то, о чем Славка по-настоящему думал.
— Это что, разновидность твоего убеждения? — прищурясь, как на огонь, посмотрел Клюев на Славку.
— Не только моего.
— Вот и жаль, — насмешливо, но без злости сказал Клюев. — Я думал, ты сам сочинил. Ан взял у кого-то. Взаймы. Или напрокат?
Славка обиделся и замолчал. Клюев понял это. Примирительно потрепал Славку по плечу. И почувствовал, как под его рукой плечо закаменело еще больше.
«Сердитый, — подумал Клюев. — Зря я так. С ним надо всерьез. Вообще со всеми людьми надо всерьез, а с пацанами — в особенности». Клюев считал Славку совсем еще мальчишкой.
Впереди показался Славкин объект — жилой дом; он был еще «в земле»: ни одного этажа, только-только начинали бетонировать фундамент.
