Второе дыхание - Дора Шабанн
На стол легла простая серая папка.
В Бюро в такие складывали входящие документы на вновь объявленные тендеры. Если тендер выигрывали, и он шёл в работу, то документы перекладывали в зелёную папку и гордо отправляли в долгий путь согласований и выполнения. Если же удача обходила стороной, то все подготовленные материалы подшивались в чёрную папку и уходили в архив, раздел «Провал». Дальнейшая судьба проектов также отмечалась папками определённых цветов. Если из зелёной папки документы после завершения перекладывались в жёлтую — почёт и уважение, успех и денежная премия всем причастным, а если зелёную папку сменяла красная (замечания, претензии, корректировки) — прямая дорога в итоге в раздел архива под названием «Позор». И штраф, выговор с занесением, не меньше.
— А дело такое, Тёма. Прочитал я твои выкладки и пояснения с отказом Феде. Изящно, корректно и лояльно. Я оценил. Акции Федькины из Холдинга выпускать нельзя, тут всё ясно. Потому предлагаю тебе сделку: ты мне вот этот тендер привезёшь, а я тебе за это пакет Фёдора Георгиевича, со всеми вытекающими.
Папка по полированной поверхности мчит прямо в руки, а руки эти, её поймавшие, немеют.
Открыть, проглядеть основные параметры: где, что, сколько, просто по диагонали, но и так понятно — жить на работе полгода точно. Но ведь не какая-то фигня типа загородного клуба для понтовых и пафосных, не яхт — клуб, не бесконечные аутлеты. Коттеджный посёлок, город в миниатюре. Создать с нуля, как демо — версия к его кандидатской. Такая себе микро — мечта. А сверху ещё и мега — цель.
— Буду рад стать полноправным партнёром родного Бюро, — вежливо склонить голову, глядя поверх папки с рабочим прищуром, мысленно выстраивая стратегию для трёх подчинённых управлений. И выпить наконец глоток кофе, самолично поданного Юрием Георгиевичем.
Вопрос, как погоня за новым тендером отразится на семействе, Артём решил обдумать позже.
Вот подадут заявку, тогда. Наверное.
12. Ульяна. Май. Санкт-Петербург
Жизнь и раньше-то на месте не стояла, а сейчас и вовсе неслась водами бурной горной речки, прихватывая по дороге нерадивых, что зевали на её берегах. Май продолжал намекать, что медлить нынче опасно, так можно остаться в нём навсегда маяться. Если не шевелиться или тормозить, застывать, печалиться, с тоской глядя вдаль хоть поверх руля на автостраду, хоть с балкона у родителей на круглосуточно — активные магистрали Северной Столицы — все, конечная.
Два раза сходила на терапию, ещё даже не всё о себе рассказала, а школьницы уже, на новый манер, он-лайн, в последний звонок позвенели и были изгнаны из обители знаний аж до сентября. Старшую крошку, практически, с корабля на бал, подхватил поезд на юг и умчал на три недели на первые этим летом спортивные сборы. Оставшиеся в наличии барышни только успевали носиться по отчётным концертам, выпускным и финальным занятиям во всех посещаемых секциях, клубах и прочем культурном досуге. Взмыленная мать, соответственно, моталась на машине по историческому центру, проклиная пышные празднества в честь Дня основания и Дня основателя. Ну, так у нас совпало!
В последнюю из этих сумасшедших майских суббот, остро нуждаясь в тишине, покое и одиночестве, выставила супруга с дочерями на прогулку за пределы «семейного гнезда». Сама же начала, нет, не мыть — стирать — убирать, а разгружать багажник собственной машины, ибо он вчера пытался вдруг перестать закрываться.
Очень сочувствовала в процессе всем известной Даме с диваном, чемоданом и собачонкой. Живого зверья, хвала всему сущему, в моём багаже не обнаружилось, но игрушечного было с горкой. Одних зайцев четыре штуки. Поискала, на всякий случай, старика и лодку, а то мало ли — с половодья завалялись. Концертные платья, танцевальные костюмы, три коробки парадно — выходной обуви, сумки, сумочки, сумищи, и да, таки, чемодан! Холсты, мольберт, кисти, баночки, тряпочки, ножницы, два набора пастели, акварель такая, сякая и гуашь россыпью. Фломастеры с карандашами совершили мирный захват территории и расползлись по всей машине. Они были практически везде: на сиденьях и под ними, во всех кармашках, в подлокотниках, в дверных ручках, за солнцезащитным козырьком, на торпеде, а один гордо торчал в центральном дефлекторе приборной панели. И был моего любимого фиолетового цвета.
Ругаться не стала. Сил на это, после вороха одежды, зайцев, пустых бутылок от воды и остатков еды, уже не было. Молча сгребла всё, что можно было назвать мусором, вынесла в бак у ворот. На обратном пути, разглядывая собственные грязные руки, вдруг поняла, что «лучший день для того, чтобы что-то сделать — сегодня».
Пожалуй, пора уже выполнить хоть пару пунктов из обстоятельного и подробного плана, что мы с терапевтом столь вдохновенно составляли в предыдущую встречу.
Пока волна возмущения меня несла, я записалась в салон на маникюр, решила, а чего скромничать, и добавила туда же педикюр и коррекцию бровей — уж гулять, так гулять.
Ополоснулась с такой же скоростью, как принимала душ, будучи трепетной и нервной мамой первенца, то есть практически мгновенно. Выхватила из шкафа любимый «выходной» полуспортивный костюм, на бегу свернула на голове пышную ракушку, как учили в одной запрещённой ныне сети, впрыгнула в парадные кроссовки и быстрее поттеровской «Молнии» вылетела из дома. Машина после генеральной разборки, на мой взгляд, даже ехала бодрее.
Устраивая в высокое кресло свой детектор неприятностей, набрала сообщение мужу, что нынче он — отец — герой — одиночка, такие дела. А ушедшая в отрыв мать — ехидна будет к полуночи. И выключила телефон.
Почувствовала, что мне снова двадцать и я сбежала с девчонками из группы на прогулку белой ночью, оставив на столе в кухне записку родителям: «Буду утром».
Нужно честно отметить, заходя домой в полдвенадцатого, уже белеющей ночью, именно так я себя и ощущала. Весь букет переживаемых эмоций усугублял хмурый супруг, явивший свой грозный лик в прихожую, лишь только я захлопнула дверь.
— Нагулялась, мать многодетная? — то ли Тёма прилично навеселе, то ли в дикой ярости, с первого взгляда в полумраке и не поймёшь. Потянула легонько носом. Эх, кто бы мне сказал, что ненавистный с детства запах алкоголя сможет принести столь громадное облегчение? Их Величество подшофе и острить изволят. Да, на здоровье!
— Ты мне тут не принюхивайся, давай, не служебная собака! Не ожидал я от тебя, дорогая, такой подставы! Бросила меня! Как ты могла? Они выпили из меня всю кровь, съели
