Ополченец - Василий Анатольевич Криптонов
— Как ты сказала? «Их сиятельство, царство ему небесное»?
Маруся кивнула.
— Это ты про Давыдова?
— А про кого ж ещё?
Маруся направилась к корзине. Я её опередил, поднял корзину с земли.
— Давай, помогу. Нам, насколько понимаю, по дороге.
— По дороге? А ты, что же — к нам в усадьбу идёшь?
— К вам.
— Зачем?
— Дела, — туманно отозвался я. — А граф Давыдов, получается, умер?
— Ну да. Царство небесное, — Маруся прекрестилась.
— Когда?
— Вчера. — Она всхлипнула. — Поутру захворал, а к ночи уже преставился. Нынче отпевают. Молодой барин со всей дворней в церкви, а меня тётка Наталья не взяла, велела бельё перестирать.
— Расстроенной ты не выглядишь, — заметил я.
Маруся потупилась.
— Да чего я там не видала, на отпевании? Надо больно…
— А тётка Наталья — это кто?
— Ключница. Над всей дворней главная. Ты, ежели на заработки пришёл, мимо неё не проскочишь. Да только, думается мне, зря пришёл. Молодой барин усадьбу продавать будет. Вместе с нами, али по отдельности — не решил, говорят, пока. — Маруся вздохнула. — При старом-то барине, когда проведать наезжал — тише воды ниже травы сидел. А нынче — ишь, хозяин! Ихнее сиятельство ещё остыть не успели, а этот уж усадьбу продаёт.
— Что за молодой барин?
— Столичный. Модест Модестович Давыдов. Барину нашему двоюродный племянник. Единственный наследник. — Маруся фыркнула. — Дворня наша его Мандестом прозвала! Только ты, смотри, не проболтайся.
— Любите вы барина, — заметил я.
— А за что нам его любить? Ихнее сиятельство были, хоть нраву крутого, да справедливые. Про дела наши, хозяйство — всё знали. А этот понаехал — от всего нос воротит, платочком прикрывается. Глядеть противно. Родителей своих наследство, говорят, подчистую спустил. В карты играет да по балам шастает. Усадьба наша за его долги уйдёт. Он уж и руки потирает… А лакей ихний проходу не даёт! — Маруся шмыгнула носом. — По правде, так меня тётка Наталья нарочно в церковь не взяла, чтобы подальше от него. Мыслимое дело — в доме покойник, а этот подлец щупать лезет?
— Бардак, — согласился я. — А от чего старый барин умер, говоришь?
— Да кто ж его знает. Третьего дня здоров был, как бык. Хоть и старый, а помирать не собирался. Молодому барину так и сказал, когда тот приехал: мол, рано прилетел, стервятник. Не дождёшься.
— А когда молодой барин приехал?
— Дак, третьего дня.
— А на следующий день старому с утра поплохело? Хотя до того не хворал?
— Ну да ж.
— Интересно у вас тут. — Я перекинул корзину с бельём на другое плечо.
Досадно, конечно, что опоздал. Планировал провести со старым барином долгую доверительную беседу. На предмет — какого лешего в нежном младенческом возрасте оказался в глуши типа «волки срать боятся», а он платил моим типа-родителям за моё содержание? Теперь разговаривать, получается, не с кем. Ну, кроме молодого барина. Который вряд ли в теме, но с которым, похоже, вытанцовывается отдельный диалог.
— А тебя как звать-то? — спохватилась Маруся.
Это я сам выяснил недавно. На протяжении двадцати лет меня называли преимущественно «Эй!». Вчера оказалось, что у меня есть имя.
— Владимир.
— Ты вольный, да?
— Вольнее некуда.
— А что умеешь делать?
— Обладаю широким набором навыков. Амбизиозен, креативен, легко обучаем, нацелен на результат.
— Чего?
— Всё умею, — перевёл я. — К ночи заходи — понравится… Это, что ли, ваша усадьба?
После очередного поворота тропинки, ведущей через луг, вдали показалась тёмная стена. За ней виднелись какие-то строения.
— Ага.
Я кивнул и ускорил шаг.
* * *
Самым солидным сооружением на территории усадьбы выглядел частокол, который её окружал. Крепкий, в два ряда, состоящий из толстых брёвен, явно не собирающихся рассыхаться от времени. Старый барин тут осаду держал, что ли? Слева я увидел сооружение, о котором Маруся сказала, что раньше это был каретный сарай. Что находится в сарае теперь, не сказала.
Строение справа мне представили как флигель. А прямо передо мной находился дом самого графа.
В архитектурных стилях я никогда не смыслил. Сказать с уверенностью, смотрю на зодческий шедевр или на типовую застройку, не сумел бы. Но дом мне понравился. Он был сложен из кирпича, двухэтажный. Посреди широкое крыльцо, от него, направо и налево, два крыла. Над центральной частью дома — башенка, окруженная перилами балкона. Нормальная такая башенка, солидная.
— Ничего. Жить можно, — решил я, подойдя к дому.
Он явно знавал лучшие времена, но и разваливаться не собирался. Уже неплохо.
Маруся фыркнула:
— А ты уж тут и жить собрался?
— Угу, — кивнул я. — Вон там, — ткнул пальцем в башенку.
Маруся рассмеялась:
— Ишь, разбежался! Там уже сто лет никто не живёт. Самого дома-то больше половины пустует. Барин наш бобылём помер; ни жены, ни детей. Сам говорил — куда мне одному такие хоромы? И дворню разогнал, почитай, всю.
— Это он неправ, — осудил я. — Жилище надо в порядке содержать. — Поддел носком сапога проржавевший обод от колеса, отбросил в сторону. — И прилегающую территорию — тоже.
Маруся снова фыркнула. Я ей, похоже, нравился. То ли мощью интеллекта и глубоким внутренним миром, то ли тем, что рассмотрела на берегу. Так сразу не скажешь. Женская душа — загадка, известный факт. Но как бы там ни было, Маруся мне улыбалась и строила глазки.
Корзину с бельём я поставил на крыльцо флигеля. Маруся её подхватила и куда-то ускакала. Развешивать, наверное.
Я, предоставленный сам себе, собирался было осмотреть дом. Когда понял, что слышу шум за воротами. Что происходит по ту сторону, сквозь частокол не видел. Только с башенки, получается, и можно наблюдать за подступами к объекту.
— Бардак, — утвердился во мнении я.
Приоткрыл ворота и вышел.
Звуки издавала приближающаяся карета. Точнее, две запряжённые в неё лошади — я услышал топот копыт. Карета была закрытой, чёрной, с красными занавесками на окнах. За каретой вилась пыль. Вдали на дороге я разглядел ещё какую-то повозку. Не такую нарядную — телегу, или вроде того. Возница кареты крикнул:
— Тпр-ру!
Лошади остановились. Возница уставился на меня. Я прислонился спиной к воротам.
— Что стоишь, деревенщина? Открывай!
— Открывашка сломалась. — Я не
